Просто металл

Геннадиева гитара и впрямь послужила им своеобразным пропуском. На стук Гладких из дома вышла Глафира Семеновна Горохова, «Казак-баба», как звали ее заглазно на прииске. С видом решительным и суровым она загородила своей мощной фигурой вход в директорский домик, но, разглядев за спиной Гладких незнакомых парня с гитарой и девушку, суетливо вытерла о фартук руки, поправила прическу и изобразила на своем лице такую приветливую улыбку, словно визит этот осчастливил ее на всю жизнь.

— Ах что же это вы, товарищ Гладких, не предупредили, что гости к нам?! — с укором выговорила она Ивану. — Даже неловко как-то встречать в таком виде…

— Ничего, мы на минутку, только к Петру Степановичу, — не понимая еще причины столь разительной перемены в настроении директорши, сказал Иван.

— Проходите, проходите! Чего уж там на минуточку? Мы как раз обедать собираемся. Милости просим.

Она пропустила посетителей в небольшую комнатку, подхватила какие-то тряпки с одного стула, смахнула жирнющего кота с другого и откинула пикейное покрывало на кровати.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Сейчас он выйдет. Петенька! Петр Степанович, — поправилась она, — к тебе товарищи из Москвы. Артисты. Помнишь?

Вот теперь Иван понял, в чем дело. Хозяйка приняла Геннадия и его спутницу за столичных артистов из ансамбля, приезда которого на прииск ждали вот уже несколько дней. Геннадий и девушка переглянулись недоуменно. В соседней комнате застонали пружины какого-то ложа, и послышался хрипловатый басок Горохова:

— Ждем-ждем. И приветствуем. Одну минутку, товарищи.

Глафира Семеновна ринулась в кухню и оттуда тотчас послышался многообещающий звон посуды. На ходу застегивая старый, довоенного образца китель, появился Горохов.

— Рад. Очень рад. Здравствуйте. — Он протянул руку девушке и представился: — Горохов, Петр Степанович. Можно сказать, хозяин сих отдаленных мест.

Улыбка директора милостиво разрешала принимать, если угодно, его последние слова и за шутку.

Девушка в свою очередь отрекомендовалась:

— Клава Воронцова. По путевке к вам.

— Геннадий Воронцов, — встал парень с гитарой. — «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест». Эта классика — обо мне. В общем, тоже к вам на новоселье.

— То есть, я не совсем понимаю, — растерянно оглядел их Горохов и остановил вопрошающий взгляд на Гладких.

Иван, уже не сдерживая смеха, разрешил общее недоумение:

— Это Глафира Семеновна промашку дала, Петр Степанович. Москвичей-новоселов за артистов приняла. Третий час сидят на чемоданах ребята, интересуются, как им дальше быть.

Горохов посуровел.

— Неуместный маскарад, — недовольно буркнул он, тронул за плечо Геннадия, освободил таким образом для себя стул и сел. — Сколько вас?

— Двадцать восемь человек, — ответила Клава.

Геннадий отошел к окну. Изгнанный до него с того же стула кот потерся о его сапог.

— Что, киса, ненадежное место директорский стул, да? — съязвил парень. — Изгнаны мы с тобой, брат, как недостойные.

Горохов метнул на парня гневный взгляд, который не произвел, впрочем, на Геннадия никакого впечатления. Он продолжал разглагольствовать о превратностях человеческой и кошачьей судьбы:

— Ты, киса, не смущайся. Каждому свое дело и место. Тебе мышей ловить, мне вкалывать. А сидя, брат, этим не занимаются.

Из кухни выплыла Глафира Семеновна со стопкой тарелок в руках. Горохов одним мановением руки отослал ее обратно.

— Двадцать восемь? Так. Специалисты есть? Металлисты есть, электрики, строители, — ответила Клава. — А есть и без специальности ребята. Но таких мало.

— Сколько договаривались вам послать? — спросил Горохов Ивана.

Тот напомнил:

— Из первой партии человек двенадцать−пятнадцать.

— Вот и забирай человек пятнадцать с собой. А в отношении остальных я Володину позвоню, в мехцех. А ты коменданту скажи — пусть определит народ в общежитие. Безобразие! Сколько готовились — не смогли встретить людей, как положено.

Геннадий успокоил:

— Ничего. Музыки и речей нам в магаданском порту на три года вперед отпустили. Перебьемся.

Директор, не удостоив его ответом, встал, показывая, что аудиенция закончена. Сказал, обращаясь к Гладких:

— Все. Действуй.

Поднялся и Иван.

— Что ж, все ясно. Пошли, ребята. Кликнем клич, кто к нам на участок.

Проходя тесным коридорчиком мимо кухни, Геннадии с силой втянул носом соблазнительные ее запахи и, тронув струны, пропел: «Какой обед нам подавали, каким вином нас угощали…»

Силясь сдержать улыбку, Клава пожала плечами.

— И когда паясничать перестанешь?

— А никогда. Ты же видишь, даже супруга этого удельного князя меня за комедианта приняла. Есть, значит, во мне что-то такое.

— Нет в тебе ничего такого, — девушка выразительно постучала себя пальцем по лбу. — Несерьезный ты человек! И почему удельный князь?

— А как же? Хозяин здешних мест! За этой шуточкой характер вполне определенный скрывается. Видала, как он меня со стула турнул?

— Сам бы мог догадаться встать. Он ведь постарше тебя раза в три, наверное.

— Тоже заслуга! Попугаи, вон говорят, до ста лет живут.

Гладких спросил Клаву:

— Этот колючий юноша, что же, ваш братец?

— Наградил бог, — вздохнула девушка.

— И кто же из вас старше?

Вмешался Геннадий.

— Сначала был я. На полтора года. А теперь она. Теория относительности.

Оба они решили ехать на участок. «Поближе к делу», — решила Клава. «Подальше от директора», — сказал Геннадий. С их помощью Гладких отобрал еще тринадцать парней и девчат и, завершив все дела на прииске, вернулся на «Новый» во главе веселой, голосистой ватаги.

— Принимай пополнение, Павел Федорович, — сказал он Проценко, которого застал в конторе.

Но начальник участка, хмурый, чем-то озабоченный, даже не оживился при этом известии, скользнув по пестрой группе молодежи отсутствующим взглядом.

— Через реку как перескочили? — спросил он.

— Нормально. А что?

— У второго полигона машина с лесом провалилась сегодня. Нельзя больше по льду машины с грузом пускать. А завтра нам два новых прибора доставить должны. Я с монтажа и из шахты всех, кто топор в руках держать умеет, на мост перебросил. Но все равно мало людей, за сутки не справятся. Представляешь, сколько мороки потом будет, если приборы на той стороне сгрузят? Подъемных механизмов у нас нет, тяжелогрузных машин нет…

— Как шофер? — перебил Иван.

Проценко отмахнулся:

— Васьков — калач тертый. Ног не замочил. Вот ведь незадача! На горных работах и так людей не хватает, монтаж приборов тоже задерживать нельзя. Все графики собаке под хвост теперь. А главное — мост. Там еще наверстать можно, а здесь, — он махнул рукой, не договаривая. — Эх, мне бы сейчас четыре-пять хороших плотников!

Из кучки новоселов, сбившихся у порога, вышел, отодвинув плечом кого-то, здоровяк парень в фуражке с черным околышем, тужурке цвета хаки и кирзовых сапогах.

— Есть один, — чуть окая, сказал он, аккуратно ставя к стенке вещевой мешок. — Откуда инструмент брать?

Проценко удивленно, словно только что увидел всех этих ребят, посмотрел в их сторону, остановил свой взгляд на говорившем.

— Какой инструмент? — не понял он.

— Ставьте на работу, — объяснил тот. — Сапер я. И по плотницкой части могу.

— Вот это энтузиазм, я понимаю! — раздался иронический голос Геннадия. Он забренчал было на гитаре туш, но чья-то рука легла на струны и оборвала игру.

— Не барахли, Генка, — строго сказал неуемному гитаристу белобрысый, без шапки, парнишка. Он вышел вперед, подталкивая перед собой длинного верзилу в брезентовом плаще. — Серега дело говорит. Что мы сюда, на экскурсию приехали? Давай топоры, товарищ! Мы с корешом тоже кое-чего кумекаем в этом деле. На целине дома ставили.

Проценко растерялся.

— Как же так, хлопчики? — голос его дрогнул. — С дороги, неустроенные еще… Да как же я могу вас так вот сразу?