Просто металл

Ответил не столько Клаве, сколько себе:

— Я-то? Я, Клавушка, об отъезде не думаю. Но не обо мне речь. У меня комнатушка есть, ее на все случаи жизни хватит. Я о вас толкую, о молодежи. Будем строиться?

— Конечно, будем!

10. Время решений

Новости обрушились, как снежная лавина с гор, неожиданно, оглушающе, и перепутали все и вся — концы и начала, людские планы и связи, день сегодняшний и день вчерашний. Началось с того, что в райкоме партии и в горном управлении Ивану Гладких сообщили: прииск «Славный» прекращает свое существование. Два горных участка, исчерпав запасы золотоносных песков, закрываются совсем.

То, что осталось, подберут старательские артели. Еще два участка, в том числе «Новый», передаются соседним приискам. Как всегда в таких случаях, реорганизация эта должна была повлечь за собой кадровую чехарду. Надо было позаботиться, чтобы не у дел не остались руководители и работники аппарата ликвидируемого предприятия, чтобы были трудоустроены специалисты и рабочие закрываемых участков. Перемещения были неизбежны, и руководители района изыскивали наиболее безболезненные варианты.

Так вот, значит, в чем была причина непонятной для Ивана позиции Горохова и Федорова, когда он обратился к ним со своими планами строительства на участке. Просто директор и секретарь партбюро знали уже о предполагаемых переменах.

В райкоме с Гладких говорил заведующий промышленным отделом Прядкин. Объяснив ситуацию, предупредил:

— Пока, сам понимаешь, мы только предварительные переговоры с людьми ведем. Выясняем, какие у кого личные планы, пожелания. И так далее. Поэтому у себя там не распространяйся, чтобы лишних разговоров не было. Пусть народ спокойно работает, пока мы тут разберемся, что к чему. Ясно?

— Чего ж тут неясного? — согласился Иван. — Ясно.

— Тогда выкладывай: есть задумки какие на будущее?

— А что, дело обстоит так, что мне с участком расставаться придется? — вопросом на вопрос ответил Гладких.

— А это не в твоих планах? — в свою очередь спросил Прядкин и улыбнулся многозначительно. — Давай лучше, Иван Михайлович, откровенно. Нам ведь известно, что ты своим положением начальника смены не очень доволен. Да и согласны, между нами говоря. Большего заслуживаешь.

— Очень интересно! — удивился Гладких. — Это откуда же райкому известно, что я в недовольных хожу?

— Ну, в недовольных — это, может быть, слишком громко сказано. Но и шибко справедливым свое назначение не считаешь. Точно я говорю?

— Нет. Не точно. Я об этом как-то не думал даже.

— Ну? А Горохов за тебя горой. Может, ты и об этом слыхом не слыхал?

Прядкин порылся в папке и достал оттуда два листка стандартной канцелярской бумаги. Протянул их Ивану.

— Не читал?

Гладких бегло просмотрел этот любопытный документ: «…был справедливо недоволен назначением», «…проявил себя как знающий, инициативный, принципиальный», «…заслуживает выдвижения на самостоятельную работу начальником участка».

— Лестно, — покачал Иван головой, — А что, Горохов знал уже о ликвидации прииска, когда сочинял это?

— Да нет, не мог еще знать. А что это меняет?

Иван рассмеялся.

— А то, что не учел он этой простой возможности от меня избавиться. Это ж ясно, как божий день, — уважаемый директор подальше от себя меня выдвинуть решил. Но об этом в характеристиках не пишут.

— Ты думаешь? — насторожился было Прядкин, но махнул рукой. — Ну, да сейчас это уже не имеет никакого значения. С ним тебе все равно не работать. И потом, объективно мы с этой характеристикой согласны, а какими там Горохов соображениями руководствовался, это его частное дело.

— Но нет! — горячо возразил Гладких. — Далеко не только его. Ведь, где бы он ни был, ему все равно с живыми людьми работать. А с такими методами…

— Да что ты окрысился на него? — удивился Прядкин. — Можно подумать, что тебя оклеветали в этой характеристике.

Гладких отмахнулся.

— Разве в этом дело? Хорошо. Допустим, райком считает, что эта вот бумажка объективна. Но Горохов-то писал не то, что думал, а то, что ему лично выгоднее. А если так, то в следующий раз он может и по-настоящему отличного работника оболгать и заведомого шалопая куда-нибудь выдвинуть. Разве не так?

— Да, так, так! — поспешил согласиться Прядкин. — Что, мы здесь ничего уж и не видим, по-твоему? Можешь быть уверен, у нас Горохова уже директором не назначат. Только это — тоже между нами. А то Петр Степанович такую бурную деятельность загодя развернет, что всю область на ноги поставит. И не о нем речь. Давай — о тебе. Ты так и не сказал мне, какие имеешь соображения.

Иван поднялся со стула, зашагал по кабинету. Потом остановился у окна, задумался. Что же это? Опять все начинать сначала? Новый коллектив, новое начальство. Все — новое.

Под окнами чинно, держась за руки и переваливаясь, как утята, с ноги на ногу, проследовали через улицу ребята из детского сада. Иван вспомнил о перспективах, какие он рисовал по дороге Клаве и Сергею: дом для молодоженов, детский сад, школа… Повернулся к Прядкину:

— А что я могу сказать? Полагаю, что вы участок не очень теребить будете? Тогда я там предпочел бы остаться.

— Начальником?

— Опять — здорово живешь! — Гладких снова сел. — От добра добра не ищут. А Проценко вполне на месте и положение его заместителя меня вполне устраивает. Вот и все мои соображения. Меня только одно тревожит — чтоб в результате всей этой пертурбации коллектив участка не пострадал. Именно — коллектив. Сейчас он уже, можно сказать, сложился и представляет определенную силу. Раскомплектовать его было бы просто не по-хозяйски.

— Ну-ну, — Прядкин вышел из-за стола, подошел к Ивану, — за детище свое можешь не беспокоиться. Сам понимаешь, производственный коллектив — не оранжерея. Кого-то, может, и заберут по необходимости, кто-то новый придет, не без этого. Но костяк ваш обязательно сохраним. А как же!

Взяв Ивана под руку, проводил до двери, но там придержал.

— С Магаданом-то как? Не вышло ничего?

— Не знаю. Я уже как-то и думать забыл об этом. Не рвусь.

— Ну и правильно. Было бы дело по душе, а с ним везде и жить и работать можно. С учебой у тебя что? Ты ведь в Политехническом, кажется?

— В Политехническом. Честно говоря, подзапустил малость. Но ничего. Самая горячка кончилась уже — теперь поднажму. В вечных студентах тоже ходить не хочется.

— Давай-давай — поднажми. Человек ты, можно сказать, наш, колымский старожил уже, что к чему и что почем, знаешь. А диплом получишь — будешь работником с еще одним плюсом, в наше время очень важным. Словом, проникайся ответственностью — на тебя большие, можно сказать, надежды возлагаются. База роста это называется. Ну, бывай! Да не забудь уговор: о реорганизации не распространяться пока. Все.

— Все, так все, — согласился Иван. — До свидания. Да, а Проценко в курсе? — уже в дверях спросил он.

— Проценко считает, что ты вполне подходящая кандидатура на его место, хотя сам тоже никуда не рвется. Это еще решать придется. Слишком большая роскошь — двух таких работников на одном участке держать.

Лучше бы Ивану не задавать Прядкину этого последнего вопроса. Ушел бы в счастливой уверенности, что на участке все останется по-старому, и работал бы спокойно. Правда, и так решил про себя: если и изменится что, то не для ребят — Клавы, Кати, Сергея, Генки, не для Карташева и не для Вити Прохорова, а только для него. Поэтому и сделать надо успел как можно больше из задуманного. Но все равно, в голову нет-нет да и лезло неотвязное: куда теперь? кем? с кем придется работать? с кем дружить? с кем воевать?..

Секрет прядкинский оказался секретом Полишинеля. Куда бы ни обращался Гладких за содействием по вопросам жилищного строительства на участке или по поводу заочной учебы молодежи, ему с таинственной многозначительностью отвечали:

— Давайте, товарищ Гладких, подождем немного. Торопиться не будем пока. Есть тут кое-какие соображения…