Улица вдоль океана

Поселок был мал, от роду насчитывал десять лет, и все десять лет пребывал в стадии постоянного строительства. В нем строилось буквально все: Дом культуры с неизменными колоннами (вместо тесного клуба), баня, почта, магазин (вместо сколоченных на скорую руку), ну, и само собой разумеется, — жилые дома для прибывающих по вербовке. Словом, поселок был молодой, растущий и в силу этого лишен многих качеств, присущих старым селениям с устоявшимся бытом.

Ну, скажем, в Пурге не проживали старики и старухи. Посему не сидели они в белые летние вечера на лавочках подле домов, не плевались семенной лузгой, не судачили о том, о сем, о разном. Да и самих лавочек не было на улицах, и семечки не продавались, даже привозные.

Базара, с его веселой говорливостью, приглядыванием и приторговыванием, тоже не было и, возможно, поэтому молодое население Пурги было начисто лишено коммерческой струнки. Все покупалось в магазине по твердой государственной цене, а залив и сопки в летнее время бесплатно и в обилии снабжали рыбой и грибами.

На каменистых склонах сопок, среди мха и просто на голых валунах вырастало такое великое множество крепких, ядреных боровиков, с каким не мог сравниться ни один грибной лес. А рыба, особенно корюшка, несметными косяками подступала к берегу: тонны живого серебра выплескивало на отмели, его черпали прямо с берега ведрами и ковшами, жарили, вялили и щедро снабжали даровым продуктом тех, кто по какой-то причине прозевал лов. Снабжали, ясное дело, не спрашивая никаких денег.

Так жило молодое население Пурги до лета пятьдесят девятого года, вернее, до того самого дня, когда с парохода, прибывшего с «материка», сошла на недостроенный пирс вместе с другими завербованными Матрена Зинченко, женщина едва ли не двухметрового роста и крепкой силы. Лицо ее было сургучным от загара, на голове грачиным гнездом возвышался платок в красных розах, а в ушах покачивались большие полумесяцами серьги…

Матрена по-мужски размашисто сошла по трапу, неся на правом плече здоровенный чувал, набитый чем-то сыпучим, а в левой руке — пухлый узел с барахлом. За ней двигался ее низкорослый муж, сгибаясь под тяжестью такого же чувала, за мужем шестеро пацанов, волокли прочий домашний скарб. Пацаны были похожи на цыганят, и различить их можно было разве что по росту, а двойняшек Кольку и Степку путала сама Матрена. Младший, Славка, боязливо переступал по трапу вслед за отцом, прижимая к груди горшок с цветущей геранью, старший, Митька, замыкал семейное шествие, и в его мешке что-то ворочалось и похрюкивало.

Вечером того же дня Матрена Зинченко стояла у магазина и торговала семечками. Чувал порожнел с молниеносной быстротой.

— Просю, дамочки, просю, мужчинки! Семьячки, як горехи каленые, вкусности небывалой! — сладко приговаривала она, отмеривая обступившим ее покупателям крупные семечки.

Черные Матренины глаза глянцево поблескивали, зеленый стакан мелькал в ее загорелых руках, не успевая в спешке наполняться доверху.

— Дамочка, вы скико дали, сотенку? Просю сдачку, — не говорила, а выпевала она мягким, бархатистым голосом, совсем не подходящим к ее рослой, сильной фигуре.

По этому любезному «просю», по этим «семьячкам», «горехам», «як» и «скико» можно было угадать украинское происхождение Матрены. Так оно и было на самом деле. Из далекой херсонской стороны завербовался на Север Матренин муж, шофер второго класса Нечипор, и решился он на этот отчаянный шаг всецело под нажимом жены, прослышавшей, что в тех краях деньги чуть не сами валятся в руки.

— Вы, женщинка, шесть стаканчиков узяли, з вас тридцаточка причитаецца! — распевала у магазина Матрена, ловко орудуя стаканом и проворно запихивая за пазуху трешки, десятки и рубли.

Чётырехпудовый чувал оказался мал, чтоб снабдить всех желающих. Последние десять стаканов забрал возвращавшийся с работы начальник милиции, исправно уплатив положенные пятьдесят рублей.

— Не журитесь, дамочки, не волнуйтесь, мужчинки, завтра з утречка щэ вынесу — утешала Матрена тех, кому не досталось херсонского лакомства.

Она выбила пустой чувал об угол магазина и бодро зашагала в конец поселка, туда, где на каменистом берегу залива, неподалеку от автобазовского гаража, ютилась дощатая времянка, давно покинутая строителями. Матрена предпочла щелистую, заброшенную времянку двухкомнатной квартире, предложенной Нечипору, трезво рассудив, что держать привезенных поросят на втором этаже коммунального дома несподручно, а куда сподручнее утеплить времянку и пристроить к ней сараюшко.

В этот самый день молодым жителям Пурги стало ясно, что на свете существует частная торговля и что она способна восполнять пробелы торговли государственной. Пробелы же становились все заметнее по мере того, как расширялось Матренино хозяйство. Взять хотя бы голубицу. В тундре за поселком от нее в глазах сине-пресине. Выйдут в выходной с ведерками молодые папы с мамами, девчонки с парнями — не столько за ягодами, сколько прогуляться. Всего-то и наберут на кисель или на баночку варенья, до того неловко наклоняться за мелкотой. Или те же грибы. Походили в сопках, набрали корзину, и скорей их на сковородку да в рот.

Но вот улеглась зима, наладились морозы, и возле магазина появилась Матрена — кожух до пят, платок по брови, носки катанок задраны, точь-в-точь новоявленная бабка Морозиха. Приладила на приступок крыльца ведро, полнехонькое густо-синих ягод, и певуче известила редких прохожих:

—  Живой витамин прибыл! Налетайте, женщинки, купляйте, мужчинки!.. Дешево отдаю — десять рубликов стаканчик!

Женщины налетели, набежали, вмиг расхватали живой витамин да еще поссорились: желающих оказалось больше, чем голубики.

— Не лайтесь, дамочки, некрасиво! — урезонивала женщин Матрена, — Через часок щэ вынесу, у меня две бочки заготовлено… И грибки сушеные есть… Вынесу, усе вынесу!..

В канун Нового года возле магазина учинилось настоящее столпотворение: Матрена расторговывала невиданный в поселке продукт под названием свинина. Продукт шел в три раза дороже магазинной оленины, но за ним давились, душились, к нему пробивались локтями. Высокая фигура Матрены, в платке, пышно обросшем инеем, и в кожухе с торчащим дыбом воротником, под натиском неорганизованных покупателей оттеснялась все дальше к стене магазина вместе с санками, на которых лежало разрубленное на куски мясо.

—  Дамочки, мужчинки, просю не напирать!.. Усем хватит! Кабанчик ладный, десять пудов имел!.. Я щэ вывезу! — плескался в морозном воздухе веселый Матренин голос.

Покупатели возбужденно требовали ограничить продажу — отпускать по кило в руки, — на что Матрена ласково отвечала:

— Шо-то вы, дамочки, придумываете? Я ж не государственная лавка!..

Начальник милиции, возвращавшийся с обеденного перерыва на работу, равнодушно прошел мимо магазина. Он еще в утренней темноте посетил Матрену на дому, купил пять килограммов окорока, успел отведать в обед изрядный кусок и признал, что свинина хоть и дорога, но куда вкуснее приевшейся за десять лет оленины…

Так Матрена Зинченко стала значительным и уважаемым лицом в поселке. Женщины почитали за должное первыми здороваться с нею.

— Здравствуйте, Матрена Назаровна, — приветствовали они ее, встречаясь. И тише спрашивали — У вас ничего вкусненького не предвидится?

— Доброго здоровьечка, — душевно отзывалась Матрена. — Пока ничего.

— А свининки?.. У вас ведь еще один растет…

— То свинка, — улыбчиво поясняла Матрена. — Я ее на развод держу, на тот год усе з мьясом будете. Ежели — тьфу, тьфу! — хрячок не подвел…

Давно забитый и проданный хрячок не подвел. Летом в зеленой ложбине за поселком резвились на поле и пощипывали травку десять упитанных поросят, а шестеро Матрениных пацанов буцали в той же ложбине в футбол и приглядывали за поросятами, в азарте награждая их ударами тугого мяча.

Как раз в один из таких по-северному ясных дней явилась к Матрене, торговая комиссия поссовета в полном составе из трех человек. Хозяина дома не было (все шоферы возили прибывшее пароходом оборудование на рудник, находящийся далеко в сопках), а хозяйка сидела во дворе на куче лысых шин, возле ямы, из которой валом валил-бурый дым и вырывалось хилое пламя вперемешку с черными хлопьями. Несносно пахло жженой резиной. Члены комиссии вежливо поздоровались, сказали, что пожаловали по важному делу, и полюбопытствовали, для чего это Матрена палит в яме негодные автомобильные покрышки.