Цветные открытки

В конце сентября в «верхах» совершенно неожиданно было принято решение о передаче тематики дорофеевского сектора головному московскому институту. Всеволоду Евгеньевичу как руководителю работы и еще двум его сотрудникам предложили перевод. Дорофеев счел своим долгом обсудить это с Ингой, но та от встречи опять отказалась. А по телефону заявила:

— Поступай как знаешь. Как лучше тебе.

И он дал согласие.

Антон приезжал каждые каникулы, а в промежутках писал. Примерно через год смягчилась и Инга; в последнее время даже довольно часто звонила посоветоваться насчет сына. Позапрошлой зимой увиделись — он приехал в Ленинград на конференцию, а Инга, не предупредив, пришла послушать его доклад. Встретившись после заседания, оба вдруг обрадовались, даже обнялись по-родственному.

— Ты замечательно выглядишь, от поклонниц, наверное, отбою нет, — добродушно сказала Инга, и Дорофеев усмехнулся: накануне как раз получил афронт от красивой женщины, на которую обрушил все свое проверенное обаяние.

Сама Инга здорово постарела, еще больше похудела и носила очки с толстыми стеклами, отчего сразу стала похожа на мать.

— Как Элла Маркизовна? — почему-то с большим интересом спросил Дорофеев.

Инга только рукой махнула:

— Все воспитывает нас с Антоном. Только… она уже совсем-совсем как ребенок.

А с Антоном были постоянные волнения и страсти. Особенно когда он выбирал вуз — решил поступать на филфак, а Инга с матерью, к удивлению Дорофеева, восстали. «Ты должен идти по стопам отца!» Антон, как всегда спокойно, объяснил, что физика — прекрасная наука, но он хочет заниматься литературой, так как ему интересны не элементарные частицы, а живые люди.

Всеволод Евгеньевич, знавший обо всех этих перипетиях от сына, сразу принял его сторону: такие вещи человек должен решать самостоятельно, тут ошибиться — страшное дело! А в том, что Антон давно и серьезно все обдумал, сомнений не было никаких.

Вообще, чем старше становился Антон, тем больше он нравился отцу. Хотя во многом был непонятен. Но, может так и должно быть — разные поколения? Главное, что они совпадали в таких главных понятиях, как «хорошо» — «плохо».

Первое время после переезда в Москву Дорофеев часто бывал в доме профессора Лосева, которому был обязан и своим переводом, и получением новой должности заведующего отделом (на сей раз от повышения отказываться не стал, это давало большую свободу действий, а работы с людьми он не боялся, привык и научился кое-чему за время управления сектором).

Лосев был женат на Светлане Андреевне, бывшей своей аспирантке, все еще красивой женщине двадцатью годами его моложе. Науку она давно оставила, делала от случая к случаю рефераты для разных журналов, а больше занималась делами мужа. Дорофееву нравилось приходить к Лосевым, у них был «открытый дом», куда можно в любое время явиться без звонка и застать за столом постоянную компанию людей, с которыми легко и, в общем, довольно интересно. Тут всё всегда знали; самые свежие новости из любых областей — от политики до балета, хотя ни дипломатов, ни балерин среди лосевских друзей вроде бы не было. Чем занимается каждый из них, Дорофеев понятия не имел, как-то не принято было здесь говорить о работе. И, подумав, он решил: это прекрасно! В дом зовут не «нужников», не престижных гостей, а тех, кого любят; правда, и физиков у Лосевых он почти не встречал, зато там иногда появлялся один пожилой писатель, друг покойного отца Светланы Андреевны, одинокий человек, любивший повторять, что ходит сюда «отогреть свои стариковские кости». Здесь же Дорофеев впервые встретил своего земляка, энергичного ленинградца Игоря Михайловича Синяева, глядя на которого можно было сразу сказать: карьерист, чего Синяев, кстати, нисколько не скрывал, и в его простодушном цинизме было какое-то даже обаяние. Этот Синяев был единственным, кто говорил в доме у Лосевых о служебных делах.

— У меня план-график. Сейчас я — зам, так? А лет эдак через пять, вот увидите, подсижу генерального директора. У него как раз пенсионный возраст. Но это программа-минимум..

— А максимум? — спрашивала Светлана Андреевна, улыбаясь, — Синяеву улыбались все дамы подряд без различия возраста и семейного положения.

— Замминистра! — заявлял тот. — Я же ведь пройдоха. Не верите? Да и связи имею! — и хохотал, окончательно обезоруживая слушателей.

У Лосевых вкусно кормили за изысканно сервированным столом. Иногда Светлана Андреевна с гордостью сообщала:

— Прошу обратить внимание на новые вилки. Купила вчера в старьевке. Видите — ручки? Настоящая кость. Конец века!

От вилок эпохи загнивания капитализма плавно переходили к искусству. И тут Дорофеев нередко попадал пальцем в небо: похвалит с энтузиазмом новый роман, а в ответ неловкая пауза. И выясняется: все этот роман прочли давным-давно, еще в рукописи. «А в журнале он, говорят, неузнаваем. Но, между прочим, и в рукописи был далеко не «ах», а концовка — это уж вообще…»

А успеть на все просмотры, вернисажи, фестивали… Это в студенческие годы они с Ингой бегали с одной выставки на другую, а теперь: «Вы просто с ума сошли, Сева, — такое пропустить!! Да много ли вообще настоящего, подлинного, чтобы так пробрасываться»?

Наверное, они были правы, черт их знает. Однако угнаться за ними Всеволод Евгеньевич не пытался, только в консерватории бывал регулярно. Зато продолжал играть в теннис, благо при институте имелся корт, а уж загородные прогулки — святое дело! И тут завидовали ему: «Всегда в форме, отличный цвет лица, никакого лишнего жира! Воздух, природа — это же спасение. Вы просто молодец! Но — время, время, время! Главный сейчас дефицит. Господи, да где вы его берете?! В Тарусу — на week end? Немыслимо! Я два года мечтаю, все никак, все никак…»

Профессор Лосев в светских беседах за столом участвовал мало — смотрел, дружелюбно улыбался, но помалкивал. А иногда уходил в кресло и надолго застывал там перед телевизором. Дорофеевским вылазкам на природу он не завидовал — сам ездил за город по выходным, но, в отличие от Всеволода Евгеньевича, не гулять, а целенаправленно: на рыбалку или за грибами. Ездил на электричке, с рюкзаком. Светлана Андреевна часто жаловалась: «Пропадает по двое суток, один! Сходи тут с ума из-за него, не мальчик ведь!»

Однажды Дорофеев привел к Лосевым сына, приехавшего в Москву на каникулы. Антон всех покорил — совершенно прелестный мальчик, милый, воспитанный.

— Ой, да у такого папы — естественно — и… Антон, вы не слушайте! — он же у вас просто красавец. Гены, гены..

Возвращаясь в тот вечер домой, Всеволод Евгеньевич спросил:

— Ну, как?

Антон задумался, рассматривая старинный особнячок, мимо которого они проходили, потом повернулся к отцу и твердо сказал, что в гостях ему не поправилось.

— Почему? Тебе что, скучно было?

Антон неопределенно пожал плечами.

— Интересные же люди, интеллигентные, — недоумевал Дорофеев.

— Осведомленные, — поправил Антон. — Интеллигентность — это… по-моему, что-то другое. Нет, я не обо всех, сами Лосевы мне как раз понравились. Особенно — она.

— Светлана? Но она же… Странно… она же — никто, так, просто жена и все.

— Ну и что? — Антон нахмурился. — Она добрая. Ведь Лосев жутко старый, лет семьдесят, наверное! А все еще какой боевой. И довольный… Это все она. Нет, тут я с тобой не согласен. А вот гости… Они… знаешь кто? Они — светские дамочки! Все. И мужчины, и женщины.

— Кто-кто?!

— Дамочки! «Выставки-концерты, киноабонементы!» Чирик-чирик. Сенсации разные. Кто на ком женился. «В высших сферах», конечно. Кто развелся и… куда. И всё — из первых рук. А эта их болтовня о литературе и искусстве — слушать же тошно! Пустота. И дилетантизм.

— Что значит — дилетантизм? По-твоему, об искусстве говорить дозволено только искусствоведам и студентам-филологам?

— Искусство принадлежит народу, — почему-то грустно сказал Антон. — Ты лучше послушай, как они говорят! Сплошные перечисления, кто куда успел смотаться. Посетить. Посетители!