Цветные открытки

— Знаешь что, — решила Полина, — ты меня подожди. Внизу. Хорошо? Я сейчас оденусь и выйду. Провожу тебя до метро, поговорим, то-се. Ты только не расстраивайся, хорошо?

Войдя в квартиру, она заперла дверь, кинулась на кухню, ухватила со сковородки горсть жареной картошки и затолкала в рот. Потом на цыпочках пошла в комнату переодеваться.

— Кто там? — сонным голосом спросил Евгений.

— Спи, спи, — она нагнулась и поцеловала его в голову. — Там знакомые приехали. Из Уфы. Проездом. Торопятся в аэропорт. Я сейчас, только до автобуса доведу.

Но Евгений уже заснул. Обычно он спал тихо, а тут вдруг захрапел, и Полина повернула его на бок.

Лащинский ждал ее у парадного. Снег уже не шел, деревья стояли вдоль улицы тихие и тяжелые. Полина выбежала в распахнутом пальто с пакетом в руках.

— Вот! Бери, тут порошок ванну чистить и щавелевая, — она совала пакет Лащинскому. — И банка грибов, сама собирала, сама солила. Мы тем летом дачу снимали в Тосно. На троих, с работы. Так я — каждую пятницу, можешь себе представить?..

— Спасибо тебе, Полинка, — перебил ее Лащинский. — Я пойду, а ты не провожай, поздно. Беги домой. К дяде… из Уфы.

— Ой, да брось ты, не бери в голову, — она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, — ты, главное, знай, я ведь тебя тогда очень долго любила, вешаться хотела, правда! Вот странно, сколько потом было всего, я ведь и замуж выходила, и… еще, а всегда, как расстанусь — точка. Забыла и кончено. Иногда даже хочу вспомнить, ведь была влюблена, с ума сходила, — не могу. А как с тобой — все помню. Интересно, да? Наверное, я тебя одного по-настоящему любила, а остальное так, веники…

— Врешь ты все, Полинка! Хороший ты человек.

— Ну да! Я, наоборот, очень жестокая, если хочешь знать. Я из жалости — ничего не могу. Понял? И вообще… Да ты у нас еще мужчина — будь здоров! Такую девочку себе оторвешь, все упадут! Я вот до сих пор вспоминаю: прибегу к метро, к тебе на свидание, я всегда за полчаса приходила, терпежу-то нет, вот прибегу, стою, морозище, а я в капроне, в туфельках замшевых, и как издали увижу — ты идешь, так и обалдею. Ты тогда ходил зимой без шапки… А Ритка еще пожалеет, вот посмотришь…

— Я с тобой, конечно, поступил как скотина.

— Вот еще! Сто лет прошло, а он все выдумывает. Ты лучше кислоту не пролей, там пробка плохая. И по-, проси мать, чтобы рубашки погладила, а то пересохнут, слышишь?

— Тебе позвонить?

— Да я тут собралась в командировку. Завтра или послезавтра. На месяц. Я ведь работаю по внедрению.

— В Уфу? — Лащинский усмехнулся.

— В солнечный город Сухуми. Синее море — белый пароход. Ладно, я пошла. Замерзла тут с тобой. Держи хвост пистолетом!

Полина опять чмокнула Лащинского в щеку и исчезла в парадной.

…Евгений как спал на правом боку, так и продолжал спать. Стараясь не шуметь, Полина расставила раскладушку. Матрац был в диване, вторая подушка тоже. Она завернулась в плед, легла прямо так, без матраца. И сразу заснула.

Снилась Полине решетка Летнего сада. Не та, знаменитая, настоящая, а совсем другая. Сделана она была из прямых металлических веток. От каждой ветки симметрично вправо и влево — сучья. А на сучьях плотно, прямо впритык друг к другу — железные листья, по форме — точь-в-точь лавровый лист. Сон был цветной, и белые, выкрашенные эмалью, эти листья на фоне ярко-синего неба выглядели очень красиво. Уже проснувшись, Полина все вспоминала свой сон и удивлялась, почему это никто не додумался до такой художественной решетки.

8

В командировку она уехала не на другой день, а как и было намечено, через два месяца, в феврале.

А до этого был еще Новый год, и встречать его Полина по обыкновению собиралась у Синяевых. Накануне она допоздна мыла квартиру, уже в первом часу украсила елку, совсем крошечную, зато живую. Осталось сделать свекольный салат, — завтра в лаборатории намечался сабантуй. В общем, легла в полвторого, а заснула только под утро, последнее время мучила бессонница, а тут еще бигуди: так повернешь голову — неудобно, так положишь — тоже давит. Тридцать первого, едва вошла в дом, сразу завалилась спать. Но ненадолго — пришел Евгений. Неделю назад они опять поругались, он не показывался, а тут явился как ни в чем не бывало, притащил шампанское и сказал, что решил, так и быть, встретить Новый год в семейном кругу, вдвоем, то есть с Полиной.

— Может быть, Петр еще заглянет, — пообещал он.

— Даже не подумаю портить себе Новый год! — взвилась Полина. — Он решил! А меня ты спросил? От твоего Петра у меня и по будням-то заворот кишок. Что за дела? Я обещала Майке и пойду. Хочешь встречать со мной, идем вместе.

Полина уверена была, что он откажется. Заранее же презирает всю компанию, хоть никого в глаза не видел. Ну, как же: технари, буржуа, а он — первый поэт России. Да и Синяевы навряд ли ему обрадуются, чужой человек, а Майка от одного его имени вскидывается до потолка.

— А что? — сказал Евгений вяло. — Пойти, нешто? В конце концов, литератор обязан знать все социальные слои.

Он уехал домой переодеваться: «Не будем пугать филистеров. Придется надеть фрак. А это тебе подарок, взгляни на досуге». Сперва Полина решила позвонить Майе, предупредить ее. Но тут же раздумала — другие приводят мужей и жен, разрешения, небось, не просят, а она что, хуже всех? С Евгением договорились встретиться в метро «Площадь Восстания» и оттуда пешком — к Майе. Полина опаздывала — наряжалась, красилась, собирала сумку. Уже в дверях вспомнила про Женькин подарок. Это был плоский белый пакет, перевязанный бечевкой. В пакете оказалась папка, а в ней листок. С посвящением: «Полине Колесниковой».

Полина пробежала стихи глазами — очень спешила. Кажется, хорошие, только при чем здесь она? Что он хотел сказать словами «я и любить не умею и не любить не умею»? Нет, вот так, в дверях, ни в чем не разберешься! И, решив завтра прочесть все внимательно, Полина помчалась к метро, опаздывать она ненавидела.

Но опоздал Евгений. Она простояла на условленном месте в конце платформы четверть часа и уже обещала себе: «через пять минут не явится — ухожу». Он пришел через четыре минуты.

— Прошу прощения, потерял галстук.

— У тебя всегда причины, то одно, то другое. Бери сумку, рука отваливается!

Всю дорогу до Майкиного дома Полина молчала. Евгений вопросительно посматривал на нее, потом сказал:

— У тебя какая-то страсть к стопудовым грузам. Что в этой сумке? Фамильное серебро?

— Не фамильное, а твое шампанское. Еще — банка грибов, капуста, брусника моченая, майонезу две банки.

— Ясно. Продовольственная помощь неимущим слоям, — подлизывался он. — А в мешке-то что?

Огромный пластиковый мешок Полина несла сама.

— Подарки! Новый же год! В двенадцать часов всем раздадим.

Он опять взглянул на нее, будто хотел о чем-то спросить, но не спросил.

— Ты посмотри, какая красота! — продолжала Полина. — До чего уютно, у нас в новостройке как-то не так…

Все окна старого Майкиного дома светились, на форточках висели сетки с апельсинами, на одной даже торт, — не влез, видать, в холодильник.