Страница 66 из 73
В зал вошли двое. Гонцы упали на колени перед Сафой, подползли к трону и, поцеловав носки его сапог, замерли.
— Говори ты,— произнес новый хан и указал носком сапога на одного гонца.
Тот поднял голову и тихим голосом, будто в беде, о которой он хочет рассказать, виноват сам, начал:
— О владыка правоверных, могучий и славный! Позволь мне сказать, что русская рать движется на Казань и не позднее чем через сутки будет под стенами города.
Все, кто присутствовал в зале, впились глазами в хана и ожидали, как он воспримет эту страшную весть, от которой можно упасть духом, даже находясь среди сильного войска. А этот хан безоружен.
Но ни один мускул не дрогнул на лице Сафы-Гирея. Он спокойно переложил Коран из одной руки в другую и спросил гонца:
— Велика ли рать?
— Сто пятьдесят тысяч воинов, великий хан.
Сафа поднял ногу и ткнул носком сапога второго распростертого перед ним гонца.
— Теперь ты говори.
— Знай, могучий и мудрый, что там, где Сура впадает в Волгу, русские люди начали строить крепость и ввозят в нее запасы еды и оружия.
— Больше нет гонцов?
— И этих вестей достаточно, великий хан! — грустно произнес шван-эфенди.— Мы не удержим город. Надо виниться перед русскими.
— Кто еще думает так?
С лавок встали несколько мурз и беев.
— Все, кто думает так, могут уходить. Отныне это совет войны, а в нем трусы нежелательны.
— Нет, мы не трусы! — воскликнул мурза Булат.— Но пусть скажет хан, какими силами он будет противостоять русским?
— Я немедля пошлю догонять ушедшее войско и именем Са- пцет-Гирея возвращу его. Гонцы пойдут дальше, в Крым, и уже через месяц мой брат бросит на Москву всю орду, и тогда посмотрим, усидят ли здесь воины Москвы.
— Месяц—большой срок,— сказал Булат,— как продержаться столько?
— Если среди нас не будет трусов и предателей, мы закроем порота города и дождемся подмоги.
К трону подскочил мурза Япанча и, протягивая хану саблю, горячо проговорил:
— Благослови мою саблю, великий хан, и отпусти меня из Казани. Я пойду к черемисам, подниму их всех, и мы не допустим к Казани русских.
Сафа-Гирей посветлел лицом, поднялся и, отстегнув от ремня гною саблю, передал ее Япанче.
— Бери мою, храбрый мурза, и да аллах тебе поможет. Иди, времени не теряй.
В зале поднялся шум. Мурзы подбегали к трону, подавали хану свои сабли. Хан целовал их и возвращал обратно, отдавая приказы.
Кучак незаметно вышел из зала, а через час вместе с Саип-Гиреем они были далеко от Казани.
НА ПРАВОМ БЕРЕГУ ВОЛГИ
Весна подошла с правого берега Волги.
Отзвенела ледяными сосульками по бурому снежному насту, прошумела теплыми ветрами по всей лесной стороне. Широкие ручмы облила солнцем. В оврагах и чащобах все еще лежал снег, ни стоило только сбросившей лед реке дохнуть теплом, как сразу зацвел орешник, опустив ВНИЗ длинные желто-серые КИСТИ. Прошит лесные поляны, окинулись светлой голубизной. На них стайками грелись зайцы, меняя белый покров на серый.
А потом как-то незаметно в горный лужай старого Туги пришло лето.
От берегов Суры до берегов Юнги раскинулась земля богатого Туги. Все люди лужая от него зависимы. Каждый что-нибудь да ему должен. Поэтому всю весну и все лето на Тугаевых полях работают его должники. Только осенью, в сезон охоты, нет на полях работников, но и в лесу люди тоже Тугу не забывают. И белку для него бьют, и лису.
А за советом к Туге даже из соседних лужаев хозяева ездят. Особенно из тех, что поменьше да победнее. За Юнгой, к примеру, приткнулся маленький лужай Боранчея, за Нужой — селенье, где правит Сарвай, еще дальше — илем под рукой Аптулата. Все они Тугу считают и сильнее себя, и мудрее. Не только за советом, но н молиться богам они съезжаются в Нуженал.
Место, где Туга поставил свое кудо,— лучше не сыскать. Справа течет шумливая, сбегающая с гор Юнга, сзади — тихая лесная Нужа. Перед жилищем — полукруглая поляна, покрытая густой травой. Поляну окружают лесные яблони, дальше густые заросли орешника. Слева до самой березовой рощи выжженная земля, тут же посеян овес. В роще — жилище богов и добрых духов. Сюда будут приходить поклоняться богам все люди старого Туги. Благо и они поставили свои жилища по соседству, на другом берегу реки.
Говорят, что раньше семья Туги была многочисленна. Потом старуха умерла, дочки вышли замуж, и теперь осталось у него три сына: Аказ, Ковяж и Янгин.
И с ними хлопот немало — воспитать надо настоящими муж-' чинами.
Вот сегодня идет старый отец на поляну к священной роще, чтобы посмотреть на утреннюю стрельбу младшего, Янгина. Есть старый закон предков — юноше не давать еды до тех пор, пока не поразит цель. И в каждой семье все неженатые парни по утрам выходят на поляну. У каждого только девять стрел. И если все они пойдут мимо цели, парню не дадут еды целый день.
За старшего отец не беспокоился: Аказ — лучший стрелок в этих лесах. Хорошо стреляет и Ковяж. А вот Янгин...
На освещенной утренним солнцем поляне стреляли Ковяж и Янгин. Отец, не показываясь, стал глядеть на сыновей.
Ковяж держит колчан младшего брата и подает из него стрелы. Стрел в колчане осталось всего три. Янгин поднял лук, прикусил губу и, сдерживая волнение, прицелился в небольшой кусок бересты, приколотый к осине, затем резко разжал пальцы. Стрела, мелькнув оперением, затерялась в кустах. Опять мимо! Янгин, не глядя на насмешливую улыбку брата, кивнул головой, чтобы тот подал ему еще стрелу.
В колчане осталось две стрелы.
— Я тебе говорю — не рви тетиву, плавно спускай,— поучает Ковяж, но и эта стрела летит мимо цели.
Янгин в отчаянии. Его смуглое лицо покрывается капельками нога, он кусает губы и дрожащими руками кладет на лук стрелу.
— Целься лучше! — кричит Ковяж.— Помни, что в колчане одна стрела! Последняя!
Когда Янгин берет последнюю стрелу, на его глазах появляют- н слезы. Ковяж видит это и говорит:
— Давай скажем отцу, что ты попал в бересту.
— Я не обманщик! — гневно произносит Янгин.— Ты хочешь, чтобы я стал злым человеком. Разве можно обходить закон предков? Можно ли гневить духов?
— Ты их уже прогневил,— насмешливо отвечает Ковяж.— Я был вчера в шкемын-ото1, разве ты отдал жертву Мардеж-ону? Эго он ветром относит твои стрелы.
— Хоть ты и старше меня, однако глуп. Я отдаю молитву и жертву Мардеж-ава. А владыка ветра — ее сын. Не будет же он идти против матери.
— Ты сам глупый! Мардеж-ава старуха, и она не видит, как ты стреляешь. Разве женское дело — стрельба? К тому ж она не сможет перейти завал из стрел, которые ты набросал в лесу. Иди, собери их, уважь закон предков. Иначе отец не даст тебе еды и сегодня.
Янгин понял, что брат смеется над ним, и со злостью замахнулся на него луком. Вспыльчив и горяч Янгин, и несдобровать бы среднему брату, если бы на поляну не вышел в этот момент Аказ.
он перехватил занесенный для удара лук и сказал строго:
— Скажи мне, Ковяж, когда я выходил с тобой на эту поляну, смеялся ли над твоими промахами? Научил бы стрелять сначала! Иди, собери стрелы!
— Пусть Янгин идет. Это его стрелы! — Ковяж повернулся к Аказу спиной, намереваясь уйти.
— Иди ты! Я сказал!
— Не пойду! За этого слепого щенка я бегать не буду!
— Будешь,— спокойно произнес Аказ и так сильно толкнул Ковяжа в спину, что тот мгновенно скрылся в кустах.
Аказ подошел, обнял младшего брата и ласково спросил:
— Вы что-то говорили про Мардеж-ава?
— Ковяж сказал, что владыка ветра относит мои стрелы в сторону. Врал, поди?
— Он правильно сказал. Но надо перехитрить владыку. Скажи, откуда сейчас дует ветер?
Янгин посмотрел на ветки деревьев и уверенно ответил: