Вольные города

Хан промолвил: «Так угодно аллаху» — и больше за все время не произнес ни слова.

Искоса поглядывая на консула, Менгли-Гирей размышлял: «Ничто не вечно под луной. Раньше без помощи латинцев жить не могли, а теперь зачем нам латинцы, если ясырь у нас покупать не будут. Турецкий султан из Перы и Галаты выгнал их давно, прихо­дит пора и нам подумать об этом».

В консульском дворце Менгли-Гирей переоделся в латинские одежды. Недаром до своего восшествия на престол хан жил семь лет среди генуэзцев — одежду ихнюю носить умел, по-латынски говорил сносно.

Во время обеда слушал песни невольниц, наслаждался пляска­ми танцовщиц. О важных делах говорил с консулом шутливо.

,    — Ты хороший мой друг, Антониото, и я во всем помогаю тебе,

котел ты сменить моего наместника в Кафе, я тебе позволил. А разве я перечил, когда ты задумал сменить епископа Тер-Ованеса и отдать кафедру Тер-Карабету? Не перечил.

—     Но Карабет достойнее...

—     Скажи — богаче. Мне ведь все известно. Ты получил от не­го две тысячи червонцев и...

—     Видит бог...

—     Я не знаю, что видит бог, но нашему аллаху стало извест­но, эти червонцы в твоем поясе. И не только эти... Ладно, ладно. Я ведь не упрекаю. Я только хочу сказать, что делаю для тебя много, а ты для меня очень мало. А теперь я скажу тебе самое главное, ради чего я приехал в твой дом. От моих верных людей стало известно мне, что завтра в городе начнется калабаллык. Вос­станут грязные скоты, хаммалы[5] и прочий сброд. И поведет их ка­питан Леркари.

—     Твои верные доносители, мой хан, говорят неправду. Капи­тан Леркари более недели тому ушел со своим кораблем в Геную и, может быть, теперь сидит в плену у турок. Ему вряд ли удастся проскочить проливы. А без него плебеи не начнут.

—     На все воля аллаха. А вдруг они поднимут оружие?

—     На свою голову. Не проходит ни одного лета без того, чтобы чернь не волновалась. У нас, слава всевышнему, есть множество способов обуздать бунтовщиков. Кой-какие меры мы уже при­няли.

—     Слыхал ли ты о разбойнике Соколе? Говорят, у него под рукой пятьсот человек. Он тоже обещал прийти завтра в город.

—     Я этому не верю. О Соколе я слышу с самой весны, но ни­кто ни разу не видел его ни в нашем городе, ни в окрестностях.

Менгли разгневался. Ему, чьи слова священны,— не верят! Стоит ли дальше вести разговор? Он хотел помочь кафинцу, как другу, а тот... пусть же теперь сам выкручивается.

—     Пусть судьба решит то, что неподвластно решать людям. Давай будем веселиться.

Поздно вечером Менгли-Гирей оставил город и ускакал со сво­ими верными аскерами по направлению к Солдату.

Горожане провожали осенний праздник. На улицах бродили пьяные стражники, стучали тупыми концами копий в ставни до­мов — приказывали гасить свет. У городских ворот, уже закрытых на ночь, дремали, навалившись на алебарды, захмелевшие по­стовые.

День 14 октября уходил в ночь, пошатываясь от хмеля, устало­сти и веселья.

* * *

Подрумянилась закатом светлая цепь горных вершин. К ночи румянец блекнет, горы становятся алыми, с фиолетовым налетом.;

За городскими предместьями — мелкий лес вперемежку с не-} ровными прогалинами и холмами. С бугров рваными хвостами; сбегают глубокие овражки. Столетиями вымывали их бурные дож­девые потоки, с каждым годом становились они глубже и извили­стее.

На дне самого длинного оврага расположил атаман людей. Сам поднялся на холм. Перед ним открылись очертания крепост­ных стен, церквей и мечетей.

К Соколу подошел Ивашка с Андрейкой. Мальчонка испод­лобья взглянул на атамана.

—      Привел к тебе ватажника,—сердито произнес Ивашка.— Ослушался приказа. Велено оставаться у Камня, а он вон где!

—      И ослушался,— дерзко ответил Андрейка.— Дед Славко оставлен — он слепец, Полиха — девка, а я? Нешто я не мужчина? Я тоже за правду биться хочу, коли ватажником меня чтете.

—      Что ж, когда-нибудь начинать надо, пусть привыкает к се­чам малец,— сказал Сокол Ивашке.

В эту минуту в городе зазвонили к вечерне. Сначала встрепе­нулась одна церковь, потом другая, и скоро над берегом и морем тоскливо и монотонно поплыл вечерний звон. Защемило у атама­на сердце предчувствием недоброго.

—      Тяжко у меня на душе,—сказал он Ивашке.— И не хочу скрывать — города этого боюсь. Неведом он нам, и это самое страшное. Когда мы ходили на Хатыршу, я вел туда ватагу, как домой, потому в неволе там провел немалое время. А сейчас не чувствую я себя атаманом, жду, когда скажут, что делать дальше. Вот назвали меня однажды в Кафе разбойником. Если бы так — куда легче. Одно бы знал — налететь на город, пограбить и снова в лес. А правду искать намного тяжелее.

—      Даст бог, найдем правду, Сокол,— ответил Ивашка.— Что бы там ни случилось, помни одно: ватага тебе верит.

—          В случае чего — за меня останешься ты, Иваша. Если и те­бе не судьба живым быть — атаманом пусть станет Кирилл. Ку-

пец Никита Чурилов обещал ватагу на Дон проводить — помощью его не гнушайтесь...

  После полуночи со стороны предместья раздался свист. Василько ответил, как было условлено, и вскоре из тьмы вынырнул всадник. Это был Семен Чурилов. Ватага зашевелилась. Сразу же к атаману подошли котловые, с ними Ивашка и Митька.

— Все идет, слава богу, хорошо,—заговорил Семен.— Сейчас мы подойдем к воротам, дадим знак. На той стороне Назарка- юльчужник с. ребятами удушат постовых. В городе праздник — люди весь день гуляли и пили, теперь спят не только приставы, но и стражники. Пройдем ворота — и сразу направо. За церквой Бла­говещенья живут русские мастеровые. Тихо разойдемся по дворам, утром чуть свет матросы и наемный люд прибегут с кораблей в город и почнут поднимать простых людей, грабить и убивать знат­ных. Мы ни в коем разе из домов выходить не будем до тех пор, пока на колокольне у Благовещенья не загудит набат. После на­бита одним котлом ударим по башне святого Константина. Там оружейный склад, где хоронится селитра, порох и сброя.

—    Кирилл! Пойдешь туда с своими людьми,— приказал ата­ман,—Второй котел пойдет в порт. Там будут драться рыбаки. Скажите, что вы от меня, помогите им и хозяйничайте на берегу. Чтобы ни один корабль не ушел из бухты.

—    А ты, атаман, со всеми остальными на сенат иди. Я тоже с тобой пойду — бери меня под свое начало. Батя пойдет с Гриць- ком, а Ивашку бы с Кириллом послать не мешало. Но только знайте: все мы придем на места, когда там будет уже бой. Мы в помощь идем. Будьте осторожны. А сейчас с богом,— и Семен пе­рекрестился.

До городской стены ватага дошла без помех. Семен, сложив ла­дони у рта, прокричал совой. На той стороне ответили. Скоро от­туда послышались возня и глухие стоны. Кто-то коротко ойкнул, и все смолкло. С тихим скрипом медленно открылись ворота.

Ватага прошла в город.

Наступило утро 15 октября. Перед рассветом погода резко из­менилась. Небо, спокойное и чистое до полуночи, к утру нахмури­лось. Изменилось и море. Огромные волны неслись к берегу, со страшным шумом разбивались о темные щербатые стены. Корабли качались с боку на бок, и оттого бухта казалась живой.

Матросы во главе с Леркари высадились недалеко от порто­вых ворот. Здесь их ждали рыбаки вместе с Джули Леоне.

Перебив стражу портового входа, матросы и рыбаки ворвались

в город. У таверны «Музари» их встретили соции и стипендарии. Толпа, вооруженная чем попало, выросла.

—      Смерть знатным! — выкрикнул капитан.

—      Да здравствует народ! — ответила ему стоголосая толпа.

—      Половина из вас под началом Джули Леоне разгромит арсенал и добудет оружие, после того пойдете к крепости. Остальные; пойдут со мной к сенату. Мы займем его и тоже направимся к/ крепости. У каструма нам придется принять жаркий бой, но кон­сула мы так или иначе должны повесить. А потом возьмемся за всех жирных. Пошли!