Вольные города

Стыла кровь в жилах, сердце, будто тисками, давила горькая печаль.

Вдруг из-за опушки леса выскочил ободранный, грязный пес, увидел пришельцев и завыл, подняв морду в небо. Рун рывком по­вернул коня, огрел пса плеткой. Тот взвизгнул, бросился в лес по тропинке.

—     Поедем за ним,— сказал, глотая слезы, Тугейка.— Где соба­ки, там и люди.

Тропинка была узкая, ветки деревьев хлестали всадников по лицу, но они все ехали и ехали...

Там, где Юнга делает крутой поворот, собака скрылась в чер­ной норе. Тугейка сошел с коня, раздвинул кусты и крикнул по-че­ремисски:

—     Эй, кто тут есть живой?!

Плетенная из лыка завеса откинулась, показался старик. Его грязная борода тряслась, он приставил ладонь к бровям, спросил:

—     Кто пришел?

—     Это я — Тугейка,— он по голосу узнал карта Токмолая.

—     Ас тобой кто?

—     Муж Пампалче. Мы домой вернулись. Где все наши?

Токмолай подошел к Тугейке, грустно поглядел ему в лицо.

Глаза его слезились.

—     Отец-мать живы?

Карт ничего не ответил и повел Тугейку в чащу.

Пока Ивашка и Сокол гостили у Чурилова, Ионаша дважды тайно ездил в Солхат к хану. Менгли-Гирей жадно выспрашивал о ватаге и Соколе, грыз в задумчивости конец бороды, но совета и приказа не давал. Из доносов грека нельзя было понять, куда клонится судьба ватаги.

Люди, живущие в лесу, в представлении хана были не что иное, как живой товар, рабы. Он не мог думать о ватаге как о во­енной силе и все помыслы направлял на то, как бы связать это ог­ромное стадо невольников одной веревкой и вывести на рынок Кафы. Сколько золота можно получить!

Когда Ионаша рассказал хану о замыслах капитана Леркари и о том, что лесные люди хотят помочь ему в борьбе против жир­ных, хан решил действовать. Он спросил:

—      Свои люди у тебя там есть?

—      Мало, но есть, великий хан.

—      Как только в Кафе начнется калабаллык[3], посылай ко мне гонца, а сам будь около атамана. Я прикажу, что делать.

В Кафу грек вернулся как раз вовремя. Ивашка и Сокол соби­рались в ватагу. За эти дни атаман с Ивашкой да Никита с Семе­ном сделали в городе большие закупки. Семен тайно дотолковался с Мартином Новелой, хозяином самой крупной оружейной мастер­ской в Кафе, о продаже трехсот мечей, двухсот копий. Кроме того, Мартин продал много щитов и нательной брони. Ивашка и Сокол ходили по мелким мастерским и скупали оружие поштучно. Сам Никита взялся за дело особенно трудное: уже скоро год, как в Кафе проживали два немца: Хюн из Ахена и Бакард из Страсбур­га. Они умели ладить новое и доселе не виданное огнестрельное оружие. За большие деньги немцы продали купцу сто мушкетов и четыре пистоля. А поодаль от немецких мастерских Никита нашел француза Пишо, искусного в изготовлении пороха и селитры. Тот также за большие деньги отпустил Никите четыре мешка пороху и научил, как с этим зельем обращаться.

Много разного оружия продали русские мастеровые, живущие за храмом Благовещенья. Все купленное погрузили на три подво­ды, закрыли сверху полотном и благополучно выехали из города Никита верхом поехал впереди, за ним шагали кони Ивашки и ата­мана, потом подряд шли подводы. На передней подводе сидела Ольга с Ионашей, на остальных — возницы. За возами ехал Се­мен со слугами. Он поехал проводить обоз до ватаги.

В Салах разъехались. Никита с Ольгой и со слугами двину­лись в Сурож, а Семен с подводами свернул за Ивашкой на узкую

лесную дорогу. Ольга с Соколом долго прощались, хотя расстава­лись ненадолго: посоветовавшись с ватагой, атаман должен был приехать в Сурож.

* * *

Ватажники встретили атамана радостно. Собрались все.

Сокол поднялся на передний воз, оглядел ватажников и гром­ко заговорил:

—     Привез я вам, други мои, поклоны от московского посла и от сурожского купца Никиты Чурилова. Вы, я чаю, его знаете?

—     Знаем!

—     Госгил у нас!

—     Поклонились русские люди не сухим поклоном — просили подарки передать. Есть тут полотно, кафтаны, армяки, рубашки, обувь и еще кое-что. Всем, я мыслю, не хватит, а тех, кто уж боль­но обносился, оденем. Делить как раз удобно — ватага наша на три котла разбита, а тут три воза. Кирилл, подведи свой котел к первому возу.

Кирилл махнул рукой, и люди первого котла сгрудились у те­леги.

Когда полотно, обувь и одежда были розданы, атаман снова потребовал тишины и сказал:

—     Окромя одежды, есть еще кое-что. Этого хватит всем.—■ Василько вытащил из-под мешковины новенький меч и взмахнул им над головой. Ватага ахнула. Атаман передал меч Кириллу и сказал: —- На, владей! — потом вытащил еще один и крикнул: — Подходи, кому оружие надобно!

Щиты, шпаги, мечи и каски с первого воза разобрали быстро. Потом делили содержимое второго и третьего возов.

Наконец, Семен Чурилов раскрыл последний сверток, вынул оттуда невиданную штуку. Сперва все думали — арбалет. Но вме­сто лука у нею висели две железных ножки. Василько подал Се­мену рожок, тот что-то засыпал в отверстие черной трубы, забил куском шерсти, приладил кремень. Огляделся по сторонам и ука­зал взглядом на верхний край черной скалы. Василько поднял го­лову: на камне сидели, не ближе чем в двухстах шагах, два ста­рых ворона.

—     Попадешь ли? — усомнился Василько.

Не зря же мы с тобой в овраге полмешка зелья спалили. Теперь я умею.— Он расставил ножки, укрепил на них мушкет, прицелился

Громом раскатился по горам выстрел. Густое белое облачко дыма вырвалось из раструба мушкета и растаяло в воздухе, воро­ны упали со скалы мертвые.

Мушкеты и пистоли раздали самым надежным и толковым ва­тажникам. Зелье, однако, оставили в мешках. С завтрашнего дня обещано начать обучение ватажников огненному бою и драке на шпагах.

Ныне с утра у Черного камня гомон, какого давно не бывало. Семен Чурилов учит ватажников на шпагах драться. Двое провор­ных наседают на горожанина, лезут на него, машут клинками. Се­мен спокойно и ловко отражает удары обоих, потом, остановив­шись, показывает, как надо нападать, в какой момент наносить удар. Вокруг них сгрудились те, кому достались шпаги,— смотрят, стараются не пропустить ни одного движения. Иные, заучив два-три приема, паруются и начинают стучать оружием — пробовать, как получается. Спервоначалу получается плохо, всюду слышен смех, но потом рука привыкает к легкому эфесу, глаз успевает улавливать движение противника, дело идет бойчее.

Внизу за речкой Василько приучает людей к огненному бою. Показывает, как забивать пыжи, сыпать порох на полку, ставить кремень. Потом ухают выстрелы, и ватажники бегут к осине смот­реть, угадали ли? Подбегают, охают и ахают, удивляясь,— свин­цовые горошины через такую даль пробивают осину насквозь.

Митька лошадей своих совсем забросил. Скоро полдень, а он не бывал на конюшне, лошади стоят не поены. Зато по стрельбе из пистоля он перещеголял самого атамана. Пули в цель кладет без промаха, надоедает атаману — клянчит порох.

—      Ты только что палил,— говорит Василько и отводит протя­нутую Митькину ладонь. Тот прячет пистоль, из которого вьется дымок, за спину и делает удивленные глаза:

—      Вот те Христос — подхожу после всех,— клянется он и сно­ва протягивает руку...

У Ивашки своя забота — Андрейка. Играть на гуслицах прият­но, только человеку этого мало. Батя вывел сына к скале, подо­брал ему клынч полегче, заставляет рубить кусты. Пусть рука при­выкает к сече, наливается силой и твердостью. Обещает дать вы­стрелить из мушкета!

...Через три дня Ивашка сказал атаману:

—      Не пора ли круг созвать? Скоро Семен Чурилов уедет. При нем бы поговорить с ватагой надо.

Сокол сказал «добре», и на следующий день после полудня объ­явлен был круг.

На поляне народу — яблоку негде упасть. Приоделись ватаж­ники в новую одежонку. У многих на головах каски с перьями, как у кафинских стражников. Пояса у всех, и на каждом висит сабля или шпага. Ожили, отдохнули — шумят.