Страница 5 из 8
Стоя под ледяными струями воды, Владимир снова подумал о Максиме.
Вечером он позвонил Логвиненко.
– Макс, привет! Давно не виделись!
– Володя, здравствуй! Говори быстрее – я на встрече.
– Гм… у тебя адрес «мыла» все тот же? – поинтересовался Владимир.
– Да.
– Я сегодня отправлю тебе письмо. Необходима твоя помощь.
– Что-то случилось? – насторожился детектив.
– Пока нет, – вздохнул Владимир. – Но мне срочно нужна информация по одному делу. Все, что есть.
– Присылай исходные данные. Я позвоню.
– Я у тебя в долгу.
– Ладно, сочтемся, – усмехнулся Максим и отключился.
Какое-то время Владимир молча изучал трубку, пока экран не окрасился черным.
Он зашел в комнату к дочери. Настя с увлечением листала «Волшебника Изумрудного города» – она обожала книги из этой серии и могла пересматривать их до бесконечности.
При взгляде на ее затылок со смешно торчащими хвостиками, на ее худенькие плечики Кузнецова вдруг захлестнуло ни с чем не сравнимое чувство любви к своему ребенку.
Он осторожно приблизился к девочке и ласково обнял ее.
– Папа, – улыбнулась Настя, оторвавшись от книжки.
– Настеныш, – он крепче прижал к себе крохотное тельце дочки.
– А вы мне приготовили подарок? – хлопая ресницами, поинтересовалась Настя, и отец усмехнулся:
– А как же. Это ведь твой праздник скоро будет, да?
– Да, – ответила девочка, и по ее розовым губкам скользнула странная улыбка. Она медленно повернулась к книге, словно давая этим понять, что на этом разговор окончен. Владимир озадаченно потер переносицу. Что-то во взгляде дочери ему показалось… Эти глаза.
Глаза?
Он подошел к двери и еще раз посмотрел на дочь. Моргнул.
В какую-то долю секунды его накрыло жутковатое предчувствие – вот сейчас голова Насти развернется, как у той девочки на качелях в платье бабочки…
«Я люблю тебя», – мысленно произнес он и тихонько затворил за собой дверь.
Он обхватил голову руками. Похмелье, которое словно консервным ножом безжалостно вскрывало его черепную коробку все утро, только сейчас начало нехотя отступать. Но отходняк был чудовищно медленным и болезненным, будто на открытой ране елозила черепаха, никак не желающая уползать с понравившегося места. Это было предсказуемо – его организм отвык от алкоголя, и принятая вчера доза закономерно привела его к такому результату. Пришлось даже взять отгул.
«Надо все рассказать».
Да, пожалуй, так будет лучше. Иначе он просто сойдет с ума.
Он вошел на кухню. Ноздри резанул запах химии – Ирина смывала с ногтей старый лак.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, Володя? – негромко спросила она, не отрываясь от дела.
– Я… – Кузнецов сглотнул подкатившийся к глотке вязкий комок слюны. – Ира, я хочу с тобой поговорить.
– Давай. – Черты лица женщины затвердели.
Ее напряженная поза и каменное выражение лица неожиданно натолкнули Владимира на мысль, что… жена подозревает его в измене.
Он присел на стул и, набрав побольше воздуха в легкие, спросил:
– Ты помнишь, что случилось, когда ты рожала Настю?
Ирина едва заметно кивнула, отложив в сторону ватку. Владимир непроизвольно взглянул на руки жены – ногти на правой были покрыты начинающим облезать лаком, между тем как ноготки левой руки были нежно-розового цвета.
– Еще бы не помнить. Шея нашего котенка была обернута пуповиной. Акушерка едва справлялась. И кроме медсестры, которая пять минут назад окончила училище, и тебя, принявшего на грудь, в больнице никого не было.
Владимира кольнули слова супруги насчет «принявшего на грудь», но это было правдой. Он вздохнул.
– В больницу привезли девочку. Одновременно с твоими родами.
– Я это тоже помню.
Кузнецов вдруг уставился на живот Ирины. Что?..
– …привезли девочку… – оцепенело повторил он. Ему показалось, или под материей халата что-то шевельнулось?
(щупальца)
– Ну? Продолжай, – тихо сказала Ирина. Она отложила ватку, смоченную раствором, и принялась медленно поглаживать живот. Владимир поднял глаза, перехватив напряженный взгляд супруги. Затем она внезапно расслабилась, хитро улыбнулась, подмигнув при этом, и он вздрогнул, как если бы она выплеснула ему в лицо из бутылочки жидкость для снятия лака.
«Она все знает, – мысль щелкнула в его мозгу яркой вспышкой. – И всегда знала, что я тогда сделал!»
– Что с тобой, Володя?
«Я знаю, какое решение тебе пришлось принимать, – прочитал он в ее глазах. – Но это никогда не оправдает твой поступок».
– Ты… делала УЗИ? – спросил Владимир, едва слыша собственный голос. Он не знал, зачем решил сменить тему, но желание говорить о событиях пятилетней давности исчезло напрочь.
– Да, все в порядке, – ответила Ирина как ни в чем не бывало. Она отвернулась от него, принимаясь за вторую руку. Казалось, она совершенно потеряла интерес к мужу. Кузнецов был в смятении.
«Она какая-то не такая, – заскреб над ухом ненавистный голос. – Она и твоя дочь. Кстати…»
Да, кстати…
Он не без труда поднялся со стула и побрел в спальню.
Там, в детской.
Тогда, глядя на дочь, которая оторвалась от книжки и внимательно смотрела на него, он был готов поклясться, что смотрит на ту самую девочку из подземного перехода.
Этой ночью Ирина впервые за долгие годы легла спать отдельно. До этого нечто подобное было только однажды, после какой-то глупой ссоры. Что же произошло сейчас?!
Она просто легла почитать в гостиной, а когда Владимир, заждавшись, вышел, чтобы позвать ее, то с изумлением обнаружил, что Ирина давно спит, укрывшись одеялом до самого носа. Кровать была приготовлена ко сну.
Он вернулся в спальню.
(она изменилась)
«Может, это с тобой что-то не так?» – холодно полюбопытствовал внутренний голос.
– Я в порядке, – прошептал Владимир. – Я в полном порядке. Я просто хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо.
Сон не шел. Ему было непривычно одному в этой кровати, которая вдруг стала такой громоздкой и неуютной.
Нужно пойти к Ирине. Разбудить и сказать, чтобы шла спать сюда.
Владимир спустил ноги вниз, нащупывая ступнями тапки. Он чувствовал себя идиотом, путаясь в догадках, почему такая мысль не пришла ему раньше, еще когда он увидел жену спящей.
Кузнецов уже намеревался осуществить задуманное, как с улицы донесся звук, заставивший его похолодеть. Едва слышное звяканье цепей. Словно кто-то, скованный кандалами, медленно приближался к их дому.
«Это не кандалы, – пронеслось в голове у мужчины. – Это качели, мать их».
Взад… Вперед… Вверх… Вниз…
Коленки задрожали, и ноги моментально превратились в бескостные рыхлые отростки.
– Я не пойду туда, – глухо проговорил он. – Я лягу спать и накроюсь одеялом.
«Только вряд ли это поможет», – ворвался в мозг голос из сна. Вилка и стекло, прекрасное сочетание. Скрип-скрип.
Владимир потащился к окну и, облизнув пересохшие губы, отодвинул шторы.
Она была там. Голубая бабочка на качелях. Ее искусственные крылышки излучали фосфорно-зеленоватое свечение и, как показалось Владимиру, слегка шевелились, будто девочка действительно намеревалась подняться ввысь.
«Она собирается взять разгон».
– Убирайся, – процедил сквозь зубы Владимир. – Убирайся, сука. Тебя нет. Ты умерла.
Девочка засмеялась, и ее некогда голубые глаза неожиданно вспыхнули двумя яркими рубинами, будто бы в ее глазницы были вдавлены потухшие угольки и ночной ветерок вдохнул в них новую жизнь.
Из-за облаков мертвенно-бледной монетой выглянула луна, осветив детскую площадку, и Владимир зажал рукой рот, чтобы не закричать. На качелях сидел труп. Детское платьице болталось на нем, как тряпка на огородном пугале, крылышки за спиной гулко синхронно хлопали, словно паруса на волнах. Гниющая кожа слезала лохмотьями, безгубый рот-щель был приоткрыт, словно трещина в гнилой доске.