Золотые россыпи (Чекисты в Париже)

— Что за дело? Сейчас скажу. Но прежде позвольте задать вам один вопрос.

— Пожалуйста.

К столику плавно, как на колёсиках, с подносом, полным чашек, подкатывает гарсон в белом фартуке и механически наклоняется к Круку.

— Месье?

Крук коротко, не глядя на него, бросает:

— Чёрный.

Гарсон откатывается в дробный шум голосов.

— Так вот, Прокоп Панасович, позвольте спросить: есть ли у вас возможность ассигновать сто тысяч франков? Подождите. Я знаю: если дело того стоит, какой же умный человек не возьмётся за него. Я спрашиваю потому, что оно… очень серьёзное и секретное. Скажу одно: за эти сто тысяч вы можете иметь сотни миллионов. Боюсь преувеличений и потому не говорю — миллиардов. Скромно, совершенно реально и без сценариев.

По чуть припухшим векам Крука проскальзывает смех.

— Действительно, скромность необыкновенная. Но, допустим, свободные сто тысяч и найдутся. Хотя найти их подчас труднее, чем «реальные» сто миллионов.

— Bon[3]! Это первое, что требуется знать. Если Крук говорит, что, может, найдутся, значит, они найдутся.

— Если будет необходимость.

— Разумеется. Зачем же искать, если нет необходимости. Ну, так вот, Прокоп Панасович. дело в следующем…

Тут Финкель с равнодушнейшим выражением лица поворачивает голову направо, затем налево и внимательно осматривает соседей. Затылки, спины и лица — сугубо французские, никакой опасности, что кто-то подслушивает. Но на всякий случай Наум Абрамович придвигает стул ближе к столику и слегка наклоняется к Круку.

— Так вот. В некотором царстве, ну. скажем, в России, в некотором городе жил себе один учёный. Никаких названий, имён и тому подобное я, извините, называть не стану. И вы, как деловой человек, сами понимаете, почему. Если же в общих чертах дело покажется вам, как говорят французы, ргаспсаНе. появятся имена, названия и все прочие детали.

Крук молча, соглашаясь, кивает.

— Итак, этот учёный обнаружил золотые залежи в одной из провинций России, или бывшей России, как угодно. Там бесновалась революция, гремела бомбардировка, расстрелы, безумие, а человек сидел себе в своей комнате, исследовал, копался, высчитывал. И докопался-таки! Вы представляете себе такого фантаста? Ну. как человек неглупый, никому, конечно, ни слова, только самым близким людям. Но всякий секрет — это всё равно, что вода в кулаке: как ни сжимай, просочится. Просочился и этот секрет. А главное, дошёл до большевиков. Да ладно бы до высших, а то до комиссарчиков-чекистов. Комиссарчики, разумеется, сразу же сделали у учёного обыск по поводу, конечно же, контрреволюции, забрали все бумаги, забрали самого учёного, а с ним его жену, двоих детей, всю, значит, семью. Учёного, жену и детей на другую же ночь расстреляли. А сами чекисты, их было двое, заграбастав ещё деньги и бриллианты в Чека, удрали за границу вместе с бумагами учёного. Сценарий, правда? Таки сценарий, я вам скажу. А сколько их было в том безумии! Ох! Ну, да это всего лишь начало. Чекисты эти — то ли поругались, то ли им так почему-то было нужно — разделились и вынуждены были бежать за границу каждый в отдельности. Но для того, видимо, чтоб один без другого не мог воспользоваться бумагами учёного, они поделили их соответствующим образом. Понимаете? И вот теперь ищут друг друга по загранице. Спросите: почему? Разве не условились заблаговременно? Тут я вам ничего не могу сказать. Может, довелось сменить фамилии, может, не могли встретиться, может, один избегает другого, а тот его ловит. Последняя версия — самая правдоподобная. Одно известно точно: второй кого-то ищет. Объездил уже все государства, где могут быть эмигранты. Теперь едет сюда, в Париж. Вы уже, разумеется, догадываетесь. в чём дело?

Крук невыразительно щурит один глаз.

— Так… вроде бы догадываюсь, но… Давайте дальше.

— Ну, догадаться умному деловому человеку нетрудно. Дело короткое: надо захватить этого чекиста, а с ним и все бумаги и золотые сокровища. Вот и всё. И сценарий, и самая настоящая реальность.

Крук, однако, почему-то сильно сжимает негритянские свои губы и втягивает их в рот. А глаза смотрят в стол.

— Гм. В любом случае реальность такова, что требует многих и многих реальных данных. У вас они есть?

И Крук направляет прямо в лицо Наума Абрамовича два красивых белка с выпуклыми, как два кофейных зёрнышка, человечками посредине.

Финкель улыбается вежливо, с гранитной уверенностью.

— Конечно, есть.

— Ладно. Прежде всего: откуда известно и чем доказано, что такой учёный действительно существовал. Дальше: что он действительно нашёл золотые залежи. Дальше: что чекисты действительно взяли те самые бумаги. Что этот чекист именно тот, убивший и взявший бумаги, что они теперь у него. И так далее, и так далее. И, наконец, почему вы с этим делом обращаетесь ко мне, если так уверены в нём.

Наум Абрамович терпеливо слушает.

— Это всё ваши вопросы? Прекрасно. Вы подходите к делу как истинный финансист и реальный аналитик. И вот почему я в первую очередь обращаюсь к вам. С какой стати я преподнесу миллионы какому-то французу, немцу, русскому или любому другому иностранцу, если могу и должен сначала предложить их компатриоту, украинцу. Или вы полагаете, что у золота нет национальности? Ох, есть! Вот мой первый ответ. Что же касается доказательств, то я представлю их в документах и материалах, как только вы дадите мне слово, слово Крука, что вступаете участником в это дело и финансируете его.

Крук лениво улыбается.

— Комик вы, Наум Абрамович: как же я могу давать слово, не тая как следует дела? Тут суть в доверии. Верите мне, выкладывайте всё. Не верите, что ж…

И Крук медленно и равнодушно вынимает золотой портсигар с монограммами. Но за равнодушием уже закипает раздражение: какой чёрт, и притом всякий раз, где надо и где не надо, выталкивает из него эти идиотские слова о доверии? Ему нужно доверие какого-то паршивого Финкеля? Какого-то маклера, не способного украсть десять франков? Дескать, он, Крук, наворовал у правительства денег? Из-за этого всякая шантрапа полагает своим законным правом лезть к нему с фантастическими делами, требованиями, довериями и недовериями; он человек, с которым можно позволить всё.

Наум Абрамович тем временем напряжённо думает, прикидывает, взвешивает. Аж глаза прищурил в дымную даль кофейни. Наконец решительно встряхивает головой.

— Ладно! Да будет так! Ни единой душе не доверил бы этого дела без гарантии. Но Круку можно с закрытыми глазами положить в сейф всю свою жизнь. А кроме того, Крук имеет на плечах голову настоящего финансиста, — от хорошего дела и сам не отойдёт. Пусть так. А теперь я дам вам доказательства.

Наум Абрамович без колебаний берёт свой пузатый импозантный портфель (набитый газетами, старыми проспектами, эротическими фотографиями и тому подобным), сосредоточенно достаёт пакет и торжественно кладёт перед собой.

Солидно, не торопясь, он вынимает из него документы, один за другим, и даёт пояснения. Первое доказательство: вырезка из большевистской газеты. Вот её название, дата, место издания. Так? Дальше: «Сим сообщается, что граждане Микола Гунявый и Петро Куля, бывшие сотрудники Киевской чрезвычайной комиссии, за противозаконные поступки, убийства, грабёж и хищение государственного имущества объявлены вне закона. Каждый гражданин обязан в любом месте задержать этих преступников и по возможности живыми доставить в Управу Киевской чрезвычайной комиссии».

— Я прошу вас обратить внимание на эти слова: по возможности живыми!

Подплывает гарсон с кофейником в одной руке и подносом с чашками в другой. Наум Абрамович равнодушно кладёт всю руку на вырезку. Гарсон ставит перед Круком чашку, наливает из кофейника тёмно-коричневую жидкость и отчаливает к другому столику.

Финкель снимает руку с документов. Дальше: описание Гунявого и Кули. Гунявый: высокий, тридцати трёх лет, каштановые усы и бородка (ну, это, конечно, примета не особо ценная — он мог побриться и не иметь ни усов, ни бороды. Хотя в действительности почему-то как раз этого и не сделал). Серозеленые глаза, пухлые щёки. Внимание: пухлые щёки! Куля: низенький брюнет, кудрявый, румяный, тонкие губы. Тут же и фотографии.

3

Хорошо! (Франц).