Мистер Вертиго

У меня не было ни малейшего намерения рассказывать ей, как он умирал. Я хотел избавить ее от мрачных подробностей и, несмотря на выпитое вино, крепко держал язык за зубами, а она все просила меня рассказать о последних днях нашей поездки, просила объяснить, что произошло в Калифорнии. Почему я не стал актером? Сколько он еще прожил? Почему я так на нее посмотрел? Я выдал хорошую байку, как он тихо скончался во сне, но она не купилась, она слишком хорошо меня знала. Она раскусила меня в четыре секунды, а когда поняла, что я что-то скрываю, врать больше не было смысла. Потому я все рассказал. Рассказал, как было, и слово за слово сам опять окунулся в этот кошмар. Я не пропустил ничего. Миссис Виттерспун имела право все знать, и, раз начав, я не мог уже остановиться. Я говорил, слезы текли по ее лицу, и я смотрел, как с ресниц течет краска, оставляя в пудре дорожки, и продолжал рассказывать.

Когда я закончил, то расстегнул пиджак и вынул из наплечной кобуры револьвер. Подержал его на ладони секунду или, может быть, две и положил в центр стола.

— Вот он, — сказал я. — Револьвер мастера. Чтобы вы знали, какой он.

— Бедный Уолт, — сказала она.

— Никакой я не бедный. Это все, что у меня от него осталось.

Секунд десять или двенадцать миссис Виттерспун, не отводя глаз, смотрела на этот маленький, отделанный дубовыми пластинами револьвер. Потом осторожно, очень осторожно, протянула руку и обхватила его пальцами. Я подумал, она его заберет, но она не взяла. Она просто сидела, смотрела на поблескивавший сквозь пальцы металл, словно, касаясь того, к чему прикасался мастер, она снова касалась его.

— Ты сделал все, что ты мог, — наконец сказала она.

— Я подвел мастера, вот и все, что я сделал. Он просил его пристрелить, а я не сумел. Это было последнее желание… а я предал его и заставил все сделать самому.

— «Помни хорошее» — так он тебе сказал.

— Не могу. Я не успеваю, я вспоминаю, что происходило тогда, когда он это сказал. Я не могу переступить через тот день. Не могу вспомнить, что было раньше.

— Выбрось его, Уолт. Выбрось этот чертов револьвер и выкинь все из головы.

— Не могу. Если я забуду, он умрет насовсем.

Тут она встала и вышла из-за стола. Она не сказала, куда идет, а я не спросил. Разговор стал таким тяжелым, таким страшным для нас обоих, что произнеси мы еще хоть слово, крыша у меня съехала бы, это точно. Я убрал револьвер в кобуру и посмотрел на часы. Был час дня. До свидания с Дикси оставалось еще много времени. Я не знал, вернется миссис Виттерспун или нет. Сам я решил остаться, дообедать и бежать в «Ройял-парк отель» к своей новой подружке, думая только о том, как она обнимет меня за талию шелковистыми своими ножками и как я с ней часик покувыркаюсь.

Но миссис Виттерспун и не думала исчезать насовсем. Она пошла в дамскую комнату привести себя в порядок и, подкрасив ресницы и губы, через десять минут вернулась. Глаза у нее еще были красные, но, усевшись за стол, она улыбнулась мне с видом, говорившим, что дальше она лично намерена поболтать на другие темы.

— Ну, дружок, расскажи, — сказала она, принимаясь за салат из креветок, — как твой летательный бизнес?

— Да никак. В гробу я видал такой бизнес, — сказал я. — Десант приземлился, крылышки распроданы по перышку.

— Никогда не хотел попытаться сначала?

— Ни за какие бананы.

— Что, такие были сильные боли?

— Вы, любезная леди, не знаете, что такое «сильные». Это было как высоковольтные вспышки, будто попадал в раскаленный тостер, а там, знаете ли, легко отбросить не только крылышки.

— Странно. Иногда я слушаю чужие разговоры. Когда еду в поезде или иду по улице — такие, знаешь ли, коротенькие отрывочки. Люди помнят о тебе, Уолт. Уолт Чудо-мальчик был чудом, и многие до сих пор тебя вспоминают.

— Да, я знаю. Миф долбаный. Проблема в том, что теперь в него никто не верит. Они перестали верить, как только закончилось представление, и уж теперь-то таких не осталось. Я понимаю, о чем вы. Я ведь их тоже слышал. Такие разговоры всегда заканчивались ссорами.. Один говорил, туфта, другой говорил, а может, и не туфта, и так они стояли и трахали друг другу мозги, пока их кто-нибудь не останавливал. Но все это в прошлом. Вряд ли сейчас вы часто слышите обо мне. Будто бы никогда ничего и не было.

— Два года назад я наткнулась на статью о тебе… Забыла, в какой газете. Про Чудо-мальчика Уолта, зажегшего веру в чудо для миллионов людей. Что с ним случилось, где он сейчас? Такая вот была статья.

— Исчез с лица земли, вот что с ним случилось. Ангелы отправили его туда, откуда он взялся, так что никто никогда его больше не видел.

— Кроме меня.

— Кроме вас. Но ведь вы же не выдадите меня, не так ли?

— Даю слово, Уолт. За кого ты меня принимаешь?

С этой секунды наш разговор пошел легче. Вошел мальчишка, убрал салатные тарелки, а когда официант привез на тележке горячее, мы уже были готовы заказывать вторую бутылку.

— Вижу, вы не потеряли вкус к этому делу, — сказал я.

— Алкоголь, деньги и секс. Три вечные ценности.

— Именно в таком порядке?

— В любом, в каком хочешь. Без них мир стал бы местом печальным и скучным.

— Кстати, о печальных местах: что новенького у нас в Вичите?

— В Вичите? — Она поставила стакан на стол и осклабилась шикарной ухмылкой человека, которому в рот попало дерьмо. — Что это, где это?

— Понятия не имею. Я думал, вы знаете.

— Ничего подобного. Я пять лет туда не заглядывала — собрала вещички и была такова.

— Кто купил дом?

— Дом я не продала. Его снял Билли Байглоу и живет там с женой — жутко болтливая особа — и двумя маленькими дочками. Думала, сдам, чтобы было на карманные расходы, но как только они туда въехали, Билл через месяц потерял работу, так что сдаю я его за доллар в год.

— Значит, дела у вас вдут неплохо, если можете себе такое позволить.

— Летом как раз перед катастрофой я продала акции. Все это сейчас как в тумане — письма с требованиями о выкупе, доставка наличных, место обмена. А оказалось, все к лучшему. Небольшое приключение с тобой, Уолт, меня спасло. Сейчас я стою в десять раз дороже, чем до Депрессии.

— Ну, тогда конечно, в Вичите вам делать нечего. Давно ли вы переехали в Чикаго?

— Я здесь ненадолго по делам. Завтра утром возвращаюсь в Нью-Йорк.

— Готов спорить, на Пятую Авеню.

— И не проспорите, мистер Роули.

— Я это понял сразу, как только вас увидел. Сразу видно, вы при деньгах. Большие деньги пахнут особенно, и я очень люблю вдыхать их аромат.

— Это аромат нефти. Конечно, вонючая пакость, но если пропустить через кассовый аппарат, получаются отличные духи, ты согласен?

Она была та же, прежняя миссис Виттерспун. Она так же любила выпить, поговорить о деньгах — откупорьте вторую бутылку и затроньте любимую тему, и куда до нее было всем денежным мешкам с изжеванными сигарами. Все время, пока мы ели горячее, она говорила о сделках и инвестициях, а когда снова пришел мальчишка за тарелками, а официант принес карту десертов, ее вдруг осенило и она засияла, как лампочка. На часах у меня было без пятнадцати два. Через полчаса я намеревался уйти, будь хоть потоп, хоть землетрясение.

— Если ты, Уолт, захочешь приехать, — сказала она, — буду счастлива дать тебе место.

— Место? Какое место? Где?

— В Техасе. У меня новые буровые, и нужен кто-то присматривать.

— Я не разбираюсь в буровых.

— Ты смышленый. Ты быстро все схватываешь. Смотри, сколького ты за это время добился. Отличный костюм, дорогой ресторан, деньги в кошельке. Ты прошел большой путь, малыш. И не думай, я заметила, как ты поработал над речью. За весь обед ни одного «чего» или «а то».

— Да, я хорошо поработал. Не хотел больше ходить в «игнорамусах», так что кое-какие книжки читал и в словарик заглядывал. Решил выбраться из помойки.

— О том я и толкую. Ты можешь добиться всего, чего бы ни захотел. Когда тебе что-то нужно, у тебя все получается. Подумай, Уолт. Едем со мной, и года через два-три станем партнерами.