Просека

Николай что-то хочет сказать мне, я не дослушиваю его, посылаю к чёрту и спешу к Дануте.

Градусы моих чувств взлетели так высоко, что когда просыпаюсь днём на койке в своей комнате, не помню даже, как расстался с Данутой. Помню, что очень жарко. Всю ночь я только и говорил, как она прекрасна и что именно в ней прекрасно.

Николай уже в лыжных брюках. Достаёт из-под койки гантели.

Зондин и Яковлев спят. На койке Беса спит кто-то огромный, лохматый, прямо в костюме. Федя Пряхин.

— Проснулся? — говорит Николай. — Поздравляю тебя… Но знаешь, с тебя приходится!

— За что?

— Все сегодня будут здесь. И твоя будет. Я всё сделал! — Он ударяет себя в грудь. — Для тебя. Или ты недоволен?

— Почему же! — Я сажусь, натягиваю лыжные брюки.

Вскоре бежим в парк делать зарядку. От того чувства, которое я испытывал к Дануте ночью, во мне не осталось ни капли: Что я молол ей? Но «я люблю» — этого, кажется, не говорил. Да, не говорил. Проклятье, о чём я буду с ней сегодня разговаривать?

— Когда сбор, Николай?

— В семь.

…В парке тонкий слой снега подёрнут коркой. Промозглый ветер. Пробежали три круга и тогда только чуть согрелись. Душевой в общежитии нет, но у нас есть шланг с решётчатой насадкой. Насаживаем шланг на кран в умывалке. Быстро споласкиваемся. Зондин и Яковлев уже пьют чай. Проснулся Пряхин.

— А-а! — ревёт он.

Все прислушиваются.

— Звенят стёклышки! — говорит Федя. — Есть ещё сила. Дайте, братцы, чайку.

Должно быть, Данута думала, что я буду ожидать её и Ведомскую у остановки трамвая. Или в проходной общежития. Но когда они входят в комнату, я вожусь у окна с проигрывателем. Гости садятся за стол. Пройти к двери мне невозможно, я раскланиваюсь от окна. Данута сегодня в белой мужской рубашке, в узкой чёрной юбочке, чёрные волосы стянуты в конский хвост. Кем-то приглашённый морской курсант усаживает её рядом с собой, ухаживает за ней. В мою сторону она не смотрит. Это начинает меня раздражать.

Когда просят завести музыку, я говорю, что проигрыватель сломался. Пусть пока все идут танцевать в красный уголок, а я исправлю проигрыватель и тогда позову сюда. Все уйдут, а я побуду с Данутой. Но курсант уводит её. Ещё чего! Спешу в красный уголок. Там народу мало. Три пижонистых старшекурсника, отличные танцоры, завсегдатаи танцев. На каких-то несколько секунд они незаметно оттесняют от курсанта Дануту. Один из них, белозубый блондин Ляцков, приглашает Дануту на танец. Курсант растерянно озирается, но мне от этого не легче. Эти три молодца не выпускают Дануту из рук, по очереди танцуют с ней. Она новенькая здесь, и они засыпают её своими идиотскими остротами. Данута всё время улыбается и хохочет. Как она красива в этой мужской рубашке, в узкой юбочке, отчётливо выделяющей стройность её ног. Она моя. Прохвосты! Но танцуют всего четыре пары, в помещении свободно, и я бессилен состязаться с ними. О, проклятье, почему я не научился танцевать!

Надо мной появляется улыбающаяся рожа Пряхина.

— Чего стоишь, Борька?

— Так.

Он зорко оглядывается, приглашает какую-то девицу, возможно «охотницу» — так называют у нас девиц, неизвестно откуда приходящих на танцы. Пряхин лихо вертит свою партнёршу, бойко взбрыкивая огромными ногами. Он, подлец, посещает кружок танцев в нашем клубе.

Вчерашнее чувство к Дануте захватило меня, к нему примешалась злость. Сильно хлопаю дверью. Иду к себе. В комнате никого. Где все наши? На четвёртый этаж поднялись? Я сажусь, встаю, хожу из угла в угол. Хороша, нечего сказать: вчера была со мной, сегодня закружилась с этими красавчиками. И я хорош: не мог встретить её! Я отхлебнул из бутылки вина. Куда Болконцев делся? В коридоре застучали каблучки. Ведомская и за ней Данута. Они надевают пальто.

— Вы куда?

— Папа звонил на вахту: дома что-то случилось. Надо ехать.

— И ты едешь?

Данута не отвечает; я одеваюсь.

— Нас не надо провожать, — говорит Данута.

Но я иду с ними. Принимаю решение: проводим Ведомскую и вернёмся в общежитие. Молча проходим к остановке, молча ждём трамвай. Вот он подходит, двери открываются, но девушки не спешат садиться. Может, раздумали ехать? Вдруг они вскакивают в вагон, дверцы захлопываются перед моим носом. Спешу к другим дверям, но они уже закрыты. Трамвай проползает мимо меня. Делаю несколько шагов за ним, пинаю его ногой. Сердце моё колотится. Такого я не ждал. Подняв воротник плаща, иду к общежитию.

В проходной сталкиваюсь с Николаем.

— Ты откуда? Где Ведомская?

— Не знаю.

— А твоя где?

— Моя? Кто это моя?

— Они уехали?

— Да.

В нашей комнате танцуют. Зондин у стены, сжав губы, угрюмо поглядывает на Величко, которая танцует с курсантом. Да, он влюбился, втюрился. Так долго будет стоять, потом уйдёт шататься по этажам. Покуда не застрянет в какой-нибудь компании.

Никого здесь видеть неохота мне. Поднимаюсь к Иваненко. Он, Бляхин, их подруги и ещё два старшекурсника сидят за накрытым столом. Мясо на сковороде, варёный картофель, квашеная капуста. Я сто лет не ел подобной еды.

— А, первоклассник, проходи, проходи, — говорит Иваненко, — садись. Где вчера вечером был? — Он накладывает картошки, мяса, капусты.

— В городе Новый год встречал с группой.

— Понятно. Значит, голоден, как стая бездомных собак, — говорит Иваненко, глядя на свою подругу Тамару.

— А ты откуда знаешь? — спрашивает она.

— Знаю. Представляю, как было: собрались, на столе полно еды, а они выпили и бросились в любовь. А еда вся на столе осталась.

— Ты по себе судишь, — сказала Тамара, — таким сам, наверно, был.

— Нет, Тамарочка, я таким не был. Я приехал сюда прямо из землянки. И полгода питался одними макаронами — вкуснее их ничего не знал. А на Новый год попал, как и он, в городскую квартиру. И так наелся, что меня рвало. Все думали — от водки.

Я положил себе ещё капусты.

— Я заходил вчера за тобой, — сказал Иваненко, — работа есть. Много. Пойдёшь сегодня?

— Пойду. Обязательно.

— Добре. А почему не пьёшь? Выпей.

— Не хочу.

По радио передают танцевальную музыку. Бляхин танцует со своей Клавой.

— Может, не пойдёте сегодня? — Тамара погладила руку Иваненко выше кисти. Смотрит в глаза Иваненко. Она хрупка, очень мила. Морщинки от глаз у неё устремлены к вискам, плавно загибаются на щёки. Издали кажется, что это не морщинки, а волосы. Клава коренаста, широкоскула; глазки у неё маленькие. Но мне кажется, она добрей своей подруги.

— Нет, пойдём, — отвечает Иваненко, — нельзя упускать момент: рабочие празднуют, а нам заплатили вчера по сто рублей. А вы здесь оставайтесь, я документы на вахте заберу. Ведь пойдём, Бляхин? — спросил он.

— Конечно.

— Когда вернётесь? — спросила Тамара.

— Не знаю. Часам к пяти. Если опять тюки с шерстью будут, рано разделаемся. Вы не пойдёте? — обратился он к двум другим старшекурсникам.

— Нет, — один из них отмахнулся, — сегодня вечеринка у педиатричек.

— Ясно. В таком случае и я б не пошёл. — Иваненко подмигнул Тамаре.

— Ах, боже мой! — сказала она. — Слыхала, Клава? Из-за педиатричек он бы не пошёл работать, а от нас они уходят! Мы им надоели. Я надоела тебе? — спросила она, глядя в упор на Иваненко и улыбаясь.

Он поднял стакан.

— За Новый год. За тебя. Ребята, за всех выпьем. За тебя, Тамара. Борис, бери стакан. Потом за Клавдию, а потом за вас обеих. Взяли! — крикнул он.

И Тамара и Клавдия — мои землячки; три года назад приехали сюда по вербовке из Щигровского района. Вначале работали на стройке. Судя по тому, как они расспрашивают меня о Петровске, обе скучают по родным местам, но за три года ни разу ни одна из них не съездила домой. Все никак не соберутся сделать это. Клава обращается ко мне почему-то всегда на «вы», а Тамара на «ты» и тоном старшей и приветливой сестры: покровительственно и вместе с тем ласково.

6

Ну, вот и прошёл праздник. Готовимся к первому экзамену. Мне сдавать начертательную геометрию. Болконцеву — математику. Зондин и Яковлев готовятся к физике. Зубрим в комнате. Один только Бес продолжает пропадать где-то целыми днями. Должно быть, у Холмова. Хотя они на разных факультетах, но программа на первых двух курсах одинаковая. У Николая, помимо наших лекций, и лекции Ведомской. Она записывает аккуратно и ничего не пропускает. Каждую лекцию Николай штудирует по обоим конспектам, затем этот же материал изучает по учебнику. Я тоже основательно готовлюсь.