Грозный эмир

– Тогда отбери достойных и храбрых сержантов и жени их на благородных дамах, Ричард, – посоветовал Крийон. – В их лице ты обретешь преданных и надежных союзников.

Пример нурманов оказался заразительным. Французы не замедлили пополнить ряды своих приверженцев. В городе стало тесно от новоиспеченных рыцарей. А браков было заключено в эти дни столько, сколько в более счастливые времена не заключалось и за год. Клирики из окружения патриарха Антиохийского выразили было свой протест по поводу столь вопиющих нарушений всех христианских обрядов. Ибо посылать под венец вдов, едва успевших похоронить своих мужей, многим казалось кощунством, однако патриарх Рикульф заявил, что берет сей невольный грех благородных дам на себя, после чего ропот немедленно смолк, а торжественные церемонии продолжились. Замки стремительно обретали новых хозяев, а безутешные вдовы – мужей, годившихся им в сыновья. Сотни антиохских обывателей сбегались к дверям храма, дабы поглазеть, как безусые отроки ведут к алтарю располневших с годами матрон, коим следовало скорее думать о своей душе, чем о свадьбе. Однако ропота не было, все, включая благородных дам, отлично понимали, в каком положении оказалась Антиохия, и как тонка нить, связывающая их с прежними благополучными временами. По городу метались панические слухи о приближении то эмира Ильгази, то византийцев во главе с сиятельным Федустием. Отношения между французами наследника Болдуина и нурманами Ле Гуина портились с каждым днем, грозя перерасти в кровавую и губительную для всех свару. Воистину для Антиохии наступали последние дни. В довершение всех бед эпарх Киликии Федустий оказался дураком и трусом. Он так и не двинул свои войска на помощь ослабевшему и раздираемому враждой графству. Зато в город прибыл сенешаль де Бове с горсткой рыцарей и сержантов. Благородный Ролан тут же объявил себя посланцем короля Болдуина и взял от его имени под опеку юного Боэмунда. Андроник обругал последними словами ни в чем не повинного Никодима и отправился вместе с Санлисом к вдове Рожера Анжерского. Именно на благородную Терезу заговорщики отныне возлагали все свои надежды. К сожалению, безутешная вдова, прожившая последние шесть лет в одиночестве и забвении, еще не успела забыть, какую роль в ее горестной судьбе сыграл хитроумный Ги, а потому и не спешила заключать его в дружеские объятия. Андроник окинул взглядом унылую обстановку, окружающую претендентку на величие, и пришел к выводу, что Рожер Анжерский, царство ему небесное, был человеком мстительным и ревнивым. Он так и не смог простить жене измену и содержал ее все эти годы в черном теле, лишив не только привычной роскоши, но и всего необходимого. Дом, выделенный Терезе для проживания, больше напоминал тюрьму, ее окружали люди грубые и злобные, способные отравить существование даже самой терпеливой женщине. Похоже, за шесть минувших лет благородная дама ни разу не обновляла свой гардероб, во всяком случае, человека с изысканным вкусом ее поношенный пелисон мог бы привести в ужас. Грубый дубовый стол, заставленный глиняными горшками, узенькое ложе, вполне годное для благочестивого монаха, истязающего плоть – вот и все чем могла похвастаться женщина, слывшая когда-то едва ли не первой красавицей Сирии. Санлис попытался было с порога поставить благородной Терезе свои условия, но встретил столь холодный прием, что посулы и угрозы мгновенно застряли у него в горле. Заточение хоть и подточило силы женщины, но отнюдь не сломило ее гордого нрава. Андроник, в отличие от торопливого Санлиса никаких условий Терезе не ставил, зато предложил ей перебраться во дворец, более приличествующей положению вдовы Рожера Анжерского.

– А разве мой муж умер? – удивилась дама, не имевшая, судя по всему, ни малейшего представления о том, что происходит в Антиохии.

Андроник уже готовился произнести «увы», но во время спохватился. Было бы нелепо требовать от несчастной женщины скорби по поводу смерти мужа-тюремщика. Впору было ее поздравлять с окончанием скорбного существования.

– Да, – кивнул Андроник. – Благородный Рожер пал на поле брани.

Тереза перекрестилась и прошептала короткую молитву, что, безусловно, делало ей честь. После чего позволила любезному сирийцу проводить себя до паланкина, уносившего ее из обители скорби в роскошный дворец, окруженный фруктовым садом. Этот дворец принадлежал когда-то Раймунду Тулузскому, но позднее его внук Понс Триполийский продал усадьбу барону де Вийяру, не оставившему после своей героической гибели ни вдовы, ни наследника. Слуги, еще не успевшие разбежаться после смерти барона, встретили появление новой хозяйки с ликованием.

– Чей это дом? – спросила Тереза, оглядывая отделанные ливанским кедром стены.

– Он будет твоим, графиня, если ты решишься принять наследство своего погибшего мужа, – склонился в поклоне Андроник.

– На наследство Рожера нашлись другие претенденты?! – догадалась Тереза, не утратившая за годы заточения способность быстро соображать.

– Речь идет не столько о юном Боэмунде, не достигшем еще двенадцатилетнего возраста, сколько о его матушке благородной Констанции, сумевшей очаровать одного из самых могущественных баронов Антиохии.

– Она стала его любовницей! – сверкнула глазами Тереза.

– Увы, сеньора, – развел руками почтенный Андроник. – Вольность нынешних нравов достойна сожаления.

– Ты всегда так лицемерен, купец, или только в разговоре со мной? – спросила с усмешкой Тереза.

– Я портной, сеньора, – поправил ее Андроник. – То есть человек, который нужен тебе сейчас более всего.

– У меня нет денег.

– Пустяки, – махнул рукой любезный сириец. – В этом городе хватает людей, готовых снабдить тебя всем необходимым. К тому же казна Антиохии очень скоро окажется в твоих руках.

– А если я откажусь?

– В таком случае блистать нарядами будет благородная Констанция, не испытывающая недостаток в средствах в силу своего легкого покладистого нрава.

– Она хороша собой?

– Благородная Констанция старше тебя на десять лет, сеньора, но выглядит значительно моложе.

– Я провела в заточении шесть лет, – бросила Тереза бешеный взгляд на притихшего Санлиса. – Ты можешь это понять, портной!

– Все еще можно поправить, сеньора, – ласково улыбнулся ей Андроник. – А начать следует уже сейчас. Я бы рекомендовал тебе для начала котту темно-синего цвета, расшитую серебряной нитью, и пелиссон из зеленого каирского щелка, отделанный горностаевым мехом. Все-таки ты сейчас в трауре, благородная Тереза, – с людским мнением приходится считаться.

– Когда будет готова моя новая одежда?

– К завтрашнему утру, сеньора.

– Вот тогда и поговорим, – отрезала Тереза.

Андроник отвесил благородной даме поклон и подтолкнул к двери рассерженного Санлиса. Благородный Ги не удержался от ругательства в спину даиса, спускающегося по мраморной лестнице:

– Ее следовало брать за горло сразу, Андроник. Не давая опомниться.

– Ты плохо знаешь женщин, друг мой, – вздохнул печально Андроник. – Благородная Тереза провела в заточении шесть лет. Она потеряла вкус к жизни. Ты что, собираешься вздернуть ее на дыбу? Подвергнуть пыткам? Запугать до смерти? И ты думаешь, что патриарх Рикульф, не говоря уже о благородной Констанции, будут спокойно на это взирать? Это Рожер мог держать свою жену взаперти, а у нас с тобой такого права нет. Ты, конечно, можешь убить ее из-за угла, вот только какой в этом смысл?

– Она меня ненавидит, – скрипнул зубами Санлис. – И будет мстить.

– С какой стати? – засмеялся Андроник. – Женщины, подобные Терезе, мстят только неверным любовникам. Иногда мужьям. А ты для нее пустое место, Санлис. Пока ты служил Рожеру, она тебя ненавидела, но граф Анжерский мертв, и у тебя есть шанс стать орудием в ее руках.

– Спасибо на добром слове, портной, – прошипел благородный Ги, давясь от злобы. – Я не собираюсь унижаться перед потаскухой.

– Ты меня удивляешь, барон, – пожал плечами Андроник. – Несчастья лишили тебя разума. Что нужно женщине, проведшей годы взаперти?