Старец Горы

– Рыцарь Гундомар фон Майнц, – негромко представил чужака Бузург-Умид. – Это его щит ты видел на воротах усадьбы. Хозяину щит не помог избежать тяжелой раны, зато для нас с Андроником он оказался спасительным. Раненного Гундомара к нам привел Руслан. Рыцарь чудом избежал грома небесного, который поразил его приятеля Вальтера фон Зальца и нашего дорого друга Хусейна Кахини.

– Они прогневили Аллаха? – тупо спросил Саббах.

– Очень может быть, – криво усмехнулся Бузург-Умид. – Разве Кахини не рассказывал тебе о чудесном камне, некогда принадлежавшем царю Соломону?

– Так он охотился за Оком?! – вскричал потрясенный Саббах и тут же осекся под укоризненным взглядом верного сподвижника шейха Гассана.

Бузург-Умид был прав. Не следовало кричать о тайных знаниях, тем более в нынешние тяжелые времена. Охота закончилась неудачей. Око Соломона не попало в руки пронырливого авантюриста, за спиной которого маячила грозная фигура Старца Горы. Саббах был слишком опытным и осведомленным человеком, чтобы не сообразить, зачем око Соломона понадобилось Гассану. Неугомонный сын Сулеймана, еще недавно называвший себя верным слугой каирского халифа, вознамерился стать Махди, Повелителем Времени, единственным наместником Аллаха на земле. Какое счастье, что предприятие, затеянное шейхом, закончилось неудачей, но об этом, пожалуй, не стоит говорить вслух.

– Юноше можно верить? – тихо спросил Саббах у Бузург-Умида.

– Если бы племянник Хусейна хотел нас погубить, то он давно бы это сделал, – пожал плечами ассасин. – Я Уруслану верю. А если он поможет мне выбраться из Иерусалима, я первым назову его честнейшим из людей.

– Но он крестоносец!

– Уруслан федави, – поправил наместника даис. – А в стан франков он послан волею шейха Гассана и Хусейна Кахини. Я познакомился с Урусланом здесь в Иерусалиме, но Андроник знает его с детских лет.

Саббах не верил никому, в том числе и Андронику. У него почти не было сомнений в том, что шейх Гассан и его приверженцы предали халифа аль-Мустали, вот только поделиться своими мыслями ему было не с кем. Жизнь наместника Палестины зависела от этих людей, и вряд ли в его положении следовало разбрасываться пусть и ненадежными, но все-таки союзниками.

– Войска и флот аль-Афдаля находятся в нескольких днях пути от Иерусалима, – произнес Саббах охрипшим от волнения голосом. – Я должен добраться до крепости Аскалон раньше, чем визирь ступит на землю Палестины.

Андроник и Бузург-Умид переглянулись. Подручный Кахини сокрушенно всплеснул руками, а даис укоризненно покачал головой:

– Неужели милосердный Аллах спас тебя, Саббах, только для того, чтобы твоя жизнь оборвалась под рукою палача.

– Нет моей вины в том, что пал Иерусалим! – взвился было наместник Палестины и тут же обмяк под смущенное покашливание Андроника.

– А какое дело аль-Афдалю до наших с тобой мук, почтенный, – поморщился Бузург-Умид, отчего его красивое лицо стало почти уродливым. – Визирю нужен виновник бед, обрушившихся на мусульман. До франков ему еще предстоит дотянуться, а ты окажешься под рукой.

– У меня семья в Каире, – сказал дрогнувшим голосом Саббах.

– Тем более, – веско произнес Бузург-Умид. – Если тебя казнят, то твоим сыновьям не поздоровится. А с близких человека, павшего в битве с неверными, никто спрашивать не будет.

– По-твоему, я должен исчезнуть без следа? – в ужасе воскликнул Саббах.

– Но почему же? – удивился Андроник. – Надо просто переждать, почтенный. Все в этом мире проходит, в том числе и гнев земных владык.

– Уедем вместе, Саббах, – предложил Бузург-Умид. – Полководец шейха Гассана доблестный Абу-Али из Касвина захватил несколько крепостей и городков в Горной Сирии, в том числе и неприступную твердыню Дай-эль-Кебир. У тебя будет время подумать, почтенный, и принять единственно правильное решение.

Предложение даиса Палестины показалось Саббаху заманчивым. Конечно, ассасины не станут помогать ему даром и за их гостеприимство рано или поздно придется заплатить. Зато Саббах сохранит главное – жизнь, а значит и возможность вернуть расположение визиря аль-Афдаля. Франки всего лишь непрошенные гости на этой земле, обильно политой арабской кровью, и недалек тот час, когда их звезда, взошедшая над Иерусалимом, рухнет в небытие под радостные вопли каирских мамелюков.

Благородный Раймунд граф Тулузский проснулся рано утром в чужой постели в настроении далеком от праздничного. Иерусалим был взят по воле божьей, но это событие, потрясшее основы мирозданья, не только не избавило мудрого Сен-Жилля от забот, но скорее многократно их увеличило. Раймунд мнил себя едва ли не единственным вождем похода, способным не только взять, но и удержать Святую землю в своих руках. Того же мнения придерживались папа Урбан и его легат Адемар де Пюи. Увы, и Урбан, и Адемар не дожили до светлого дня, оставив графу Сен-Жиллю земные заботы. Благородный Раймунд еще в самом начале похода дал обет, не возвращаться в родную Тулузу. Возможно, он поступил опрометчиво, но теперь уже поздно было сожалеть о случившемся. Разграбленный и опозоренный Иерусалим лежал за стенами цитадели, и от графа Тулузского зависело, возродиться ли город во всем своем прежнем блеске, и зацветет ли райским садом политая кровью Христа земля Палестины.

– Трупы с улиц уже убрали? – спросил Раймунд у шевалье де Сент-Омера, насупленным сычом сидевшего за столом.

– Танкред распорядился, – откликнулся на вопрос сеньора Годемар де Картенель, опередивший чем-то расстроенного Годфруа.

Благородный Раймунд никогда не садился за стол в одиночестве. Так повелось еще с юности, проведенной в родовом замке Сен-Жилль, и графу даже не приходило в голову, что с возрастом привычки можно поменять. Кроме Годемара и Годфруа завтрак Раймунда в это утро разделили шевалье Гуго де Пейн и граф Гильом Серданский. Последний доводился Сен-Жиллю родственником, хотя и не пользовался его особым расположением.

– Как бы этот расторопный племянник Боэмунда Тарентского не пролез в Иерусалимские короли, – криво улыбнулся благородный Гильом.

– К сожалению, не все племянники столь же расторопны, – сухо бросил Сен-Жилль, вызвав своими словами ехидную улыбочку на тонких губах Картенеля.

Граф Серданский на выпад дяди даже бровью не повел. Зато шевалье де Пейн укоризненно покачал головой. И эта укоризна относилась именно к Сен-Жиллю, незаслуженно обидевшему доблестного рыцаря. Благородный Гильом одним из первых взошел на стены Иерусалима, и он же был среди тех, кто тараном разнес ворота башни Давида, где Раймунд сейчас принимал своих гостей. Другое дело, что графу Серданскому не везло по части добычи, но ведь и сам Сен-Жилль ничем существенным пока похвастаться не мог. Ну разве что портовым городом Латтакией, который благородный Раймунд с трудом сохранил за собой, да и то при помощи византийцев.

– Не у всех же такие загребущие руки, как у нурманов, – примирительно заметил очнувшийся от дум Сент-Омер.

– Да что нурманы, – воскликнул Годемар де Картенель. – Вы знаете, кто прибрал к рукам иерусалимскую казну, полную золота и драгоценных камней?

– Неужели Бульонский? – вскинул бровь заинтересованный граф Тулузский.

– Куда там лотарингцу, – пренебрежительно хмыкнул осведомленный шевалье. – В наших рядах есть куда более ловкие люди.

– Тогда кто же? – нахмурился Раймунд.

– Барон Глеб де Руси, – торжественно произнес Годемар и окинул собравшихся воспаленными как у поросенка глазами.

Благородного Глеба знали все присутствующие. В битве при Никее он и его люди первыми достигли шатра султана Кылыч-Арслана. Не оплошал шевалье де Руси и в битве при Дорилее, оставшись в итоге с большим для себя прибыткам. А уж как он развернулся в Сирии, многим присутствующим за столом и вспоминать не хотелось. Первый барон Антиохии – как вам это понравится! Единственный, пожалуй, среди крестоносцев человек, которому удалось обвести вокруг пальца самого Боэмунда Тарентского, коварству которого завидовал византийский басилевс. Благородный Глеб увел из-под носа сына Роберта Гвискара два замка, по слухам лучших в Сирии.