Око Соломона

– Тебе, митрополит, похоже, мало нашествия Бунака, ты хочешь, чтобы Итларь и Кытан тоже принялись разорять наши земли? – Князь посмурнел ликом и резко поднялся с кресла: – Ты думаешь, я не знаю, кто натравил Бунака на Киев!

– Комнин натравил, – пожал плечами митрополит, – в отместку за твое безрассудство. И Олегу он дал денег. И еще даст. Не оставит он в покое ни тебя, ни Святополка Изяславовича.

Император Византии мог ущемить русских князей не только извне, но и изнутри, это Владимир Всеволодович очень хорошо понимал. Среди церковных иерархов верховодили именно греки, а для них интересы Византии куда важнее интересов Руси. Но не станешь же отказываться от Христа, дабы досадить Алексею.

– Что ты предлагаешь, отче?

– Как поступить с Итларем и Кытаном, тебе подскажут воевода Ратибор и боярин Славята, а ты их послушай, князь, дурного они не присоветуют, – сказал Ефрем, поднимаясь с лавки.

– А откуда в Переяславле взялся боярин Славята? – удивился князь.

– Прискакал ныне поутру из Киева, – ответил от дверей митрополит. – Великий князь Святополк озаботился твоей незадачей в Чернигове и решил поддержать словом и делом.

– Не один, значит, пришел Славята?

– С дружиной, – охотно подтвердил Ефрем. – Решайся, князь.

Владимир Всеволодович обиделся, в большей степени на Святополка и Ефрема, чем на невежу Славяту. Ибо хорошо понимал, что боярин человек подневольный, и если он пришел сначала к митрополиту, а уж затем к князю, то сделал он это не по своей прихоти. Видимо, горячий Святополк Изяславович усомнился в твердости двоюродного брата. Решил, что Владимир Всеволодович дрогнул сердцем после двух сокрушительных поражений, сначала от хана Бунака, потом от князя Олега. Плохо же он знает внука Константина Монамаха.

Воевода Ратибор муж ражий, дородный и далеко уже не молодой был ставлен в Тьмутаракань еще князем Всеволодом. Но не усидел в далекой земле и был изгнан оттуда все тем же Олегом. Для воеводы торжество Святославовича обидно вдвойне, зуб у него на князя давний. А вот Владимир зла на Олега почти не держал. Во-первых, друг детства и юности, во-вторых, изгой, немало хлебнувший горя не по своей вине. Железное сердце надо иметь, чтобы не посочувствовать такому человеку. Однако вслух своих мыслей Владимир Всеволодович высказывать не стал. Да еще в присутствии чужого человека. Боярин Славята, видимо чувствовавший свою невольную вину перед князем, кланяться начал еще от порога. Человеком он был молодым, подвижным, в службе усердным, а в бою лихим. Святополк Изяславович тем и славился в Киевской земле, что привечал больше молодых и на ногу быстрых, в ущерб заслуженным боярам и воеводам своего отца. И тому имелись свои причины. Не в обиду будет сказано киевским мужам, но великий князь Изяслав дважды вынужден был бежать из города на чужую сторону. Сначала его обидчиком оказался Всеслав Полоцкий, а потом родной брат Святослав Черниговский. А вернул себе Изяслав великий стол с помощью поляков, а не стараниями бояр и воевод. В отличие от своего отца, князь Святополк пока твердо сидел в стольном Киеве, и даже жесточайшее поражение от хана Бунака не пошатнуло его положения.

– Великий князь Святополк считает, что пришла пора посчитаться с половцами, – начал с главного боярин Славята.

– А сил-то хватит? – нахмурился Владимир Всеволодович.

Решимость Святополка отплатить половцам за разорение русских земель Владимиру Всеволодовичу нравилась. Вот только все ли учел двоюродный брат, и не обернется ли его горячность новой бедою?

– Это решение не только великого князя Киевского, но и всех бояр. Молодшие князья тоже поддержали Святополка Изяславовича, – спокойно отозвался на вопрос хозяина гость. – Теперь слово за тобой, князь Владимир. И за Олегом.

– Олег, выходит, тоже зван?

– Ему сообщат, когда дружины выдвинутся к Донцу.

– А коли откажется Олег? – нахмурился Владимир.

– Тогда не сидеть ему в Чернигове князем, – резко бросил Славята. – Все лучшие мужи его осудят. А если он возомнил себя каганом, то пусть и живет среди степняков, а на Руси ему места нет.

Владимир Всеволодович усмехнулся на слова киевского боярина и в задумчивости присел в кресло. Замысел Святополка ему был понятен: великий князь решил рассорить Олега с половцами и тем самым резко ослабить его силы. Но ведь и Олег не мальчик, и наверняка без труда разгадает намерения Святополка и его хитроумных советчиков. Впрочем, великий князь поставил перед выбором не только князя Черниговского, но и князя Переяславского. Владимиру Всеволодовичу тоже предстоит сегодня принять нелегкое решение, ибо приглашают его не только на войну против половцев, но и к участию в усобице с сыновьями Святослава.

– Я в дружине князя Олега видел боярина Избора, – откашлялся Ратибор. – Старый мой недруг.

– Это который Избор? – насторожился Владимир Всеволодович.

– Из рода Гастов, – пояснил Ратибор. – Больших язычников и врагов Христа наши земли еще не знали. Их вотчины лежат между Муромом и Ростовым. Митрополит Ефрем даже ликом побелел, когда я помянул тех Гастов. А князем в Муроме Давыд сидит, родной брат Олега, и, по слухам, живет он с теми Гастами душа в душу.

– Выходит, боярина Избора прислал к Олегу Давыд Муромский? – удивился чужому расторопству Владимир Всеволодович.

– Нет, – покачал головой Ратибор. – Боярин Избор пришел с князем Олегом из Константинополя, где двадцать лет служил в варангах у византийских императоров.

– Язычник? – нахмурился князь.

– А что с того? – пожал плечами воевода. – Какое грекам дело до его веры. Говорят, Никифор Вотаниот души в Изборе не чаял, а вот с Алексеем Комниным боярин не поладил и ушел в Тмутаракань с Олегом.

О том, что в личной гвардии византийских императоров служат русы, Владимир Всеволодович конечно знал. Но до сих пор ему казалось, что греки привечают только христиан. Выходит – ошибся. И боярин Избор тому подтверждение. Немудрено, что митрополит Ефрем взбеленился. Одно дело язычник в Византии, где христианство укоренилось тысячу лет назад, и другое дело Русь, крещеная тезкой Владимира Всеволодовича чуть более века назад. Языческие обряды и в Киеве не редкость, что же говорить о глухих углах, Муроме да Ростове. Еще и тридцати лет не прошло, как киевские язычники, столкнув со стола Изяслава, пытались навязать Руси своего ставленника – Всеслава Полоцкого, про которого каждая собака в округе знала, что зачат он во время колдовского обряда и что волхвы ему ближе, чем христианские пастыри. Если бы речь шла только о власти, то, скорее всего, Владимир Всеволодович попытался бы примирить Святополка с Олегом, но в вопросах веры внук Константина Мономаха не желал уступать никому. Знал воевода Ратибор, какую струну затронуть в душе своего князя. Владимир Всеволодович не просто тверд в христианской вере, но готов жизнь отдать, только бы не допустить ее поругания. Не было на Руси князя, более непримиримо настроенного против язычников, чем Владимир Всеволодович, и Олегу Святославовичу следовало бы об этом подумать, прежде чем начинать свою игру с волхвами и ведунами.

– Где остановился Итларь со своими людьми? – строго глянул князь на Ратибора.

– У меня на подворье, – с готовностью отозвался воевода.

– Сколько их?

– Не более полусотни.

– О моем сыне Святославе не забудьте!

– Как можно, князь, – всплеснул руками Ратибор. – О княжиче вся моя печаль.

– Действуйте, бояре, – кивнул головой Владимир Всеволодович. – И да поможет вам Бог.

Бек Итларь был слишком бывалым и тертым человеком, чтобы въехать в чужой город с малой дружиной, не заручившись при этом серьезным залогом. А князь Переяславский, огорченный недавними неудачами, не нашел ничего разумнее, как отдать в заложники половцам своего сына Святослава. Половцев было не так много, не более четырех тысяч всадников на измученных долгими переходами конях. У Ратибора и Славяты сил под рукой было чуть не в полтора раза больше, тут и переяславская дружина, и киевские мечники. Митрополит Ефрем тоже не остался в стороне от благого дела и прислал на подмогу воеводам свою дружину в триста хорошо обученных и снаряженных всадников. Половцы раскинули свой стан за валом, окружавшим острог или посад, где селились ремесленники и купцы. Усадьбы бояр располагались ближе к холму, там возвышались две крепости, каменная, построенная Ефремом, и деревянная, возведенная еще при князе Всеволоде, но высотой стен не уступающая своей соседке, сооруженной хитроумными греками. Конечно, стена на городском валу была пожиже, но и она способна была выдержать натиск рати, вдесятеро больше той, что сейчас расположилась перед Переяславлем, у Кузнечных ворот. Да и не собирались половцы ее штурмовать, отлично зная, как упорны переяславцы в отстаивании своего добра. Иное дело окрестные села и деревеньки. Мирным пахарям нечего было противопоставить лихим степнякам. Они-то более всего и страдали при половецких набегах, оплачивая своими пожитками, а часто и жизнями просчеты князей и воевод.