Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 56

С тех пор ничего нового не произошло. В 1920-х годах было все то же самое, как и столетие назад.

Д. Б.: Разве одним из принципов классической консервативной политэкономии и философии не является резкая антипатия к концентрации власти, к монополии? Тем не менее все эти «соглашатели», если хотите, которые называют себя консерваторами, поддерживают именно политический курс, способствующий ускорению этой концентрации.

— Вы правы, классический либерализм твердо выступает против концентрации власти. Однако это не то, что мы называем либерализмом сегодня. Это то, что сегодня мы называем консерватизмом. Термины полностью изменили свое значение, если оно вообще у них когда-нибудь было. Достаточным будет упомянуть воззрения, скажем, таких людей, как Томас Джефферсон или Адам Смит, — я говорю сейчас об отцах-основателях того, что люди ценят и чему отдают должное, однако не понимают или предпочитают не понимать, — так вот, эти люди были, конечно, против концентрации власти. Правда и то, что те люди, которые в наши дни называют себя «либералами», — я говорю, в частности, о сторонниках предоставления широких гражданских прав, — что бы у них не было на уме, по существу, выступают за крайнюю степень концентрации власти, то есть в действительности они выступают с поддержкой одной из наиболее тоталитарных систем, от которых когда-либо приходилось страдать человечеству. Понятно, что они не ставят перед собой такой задачи. Но если вы почитаете Адама Смита, то вы увидите, что одним из его аргументов в пользу рынка было то, что он приведет к подлинному равенству — равенству условий, а не только равенству возможностей. Как и Мэдисон, он придерживался докапиталистических и антикапиталистических взглядов, основы его идей следует искать в эпохе Просвещения. Вы можете спросить, хороша ли была его аргументация? Мы никогда не сможем об этом узнать опытным путем, поскольку его аргументацией было то, что в условиях полной свободы рынок с необходимостью приведет к равенству условий, но мы, конечно, и в отдаленной степени к этому не приближаемся. Чтобы вы не думали об интеллектуальном характере его аргументации, ясно, в чем была его цель. Да, представители «классического либерализма», все эти «Джефферсоны» и «Смиты», выступали против тех форм концентрации власти, которые они наблюдали вокруг, таких как феодальная система, церковь или королевская власть. Они считали, что все это должно исчезнуть. Других форм концентрации власти, которые развились позже, они не видели. Когда они их увидели, они им не понравились. Хороший пример представляет собой Томас Джефферсон. Он резко выступал против концентрации власти, развитие которой он видел перед собой, и предупреждал, что банковские институты и промышленные корпорации, которые тогда едва начинали свое существование, в конце концов, уничтожат достижения революции. Как я уже говорил, и Мэдисон через несколько лет по-другому говорил о том, что сам создал.

Здесь кроются иллюзии, которые должны быть развеяны с самого начала. Возьмите, к примеру, Давида Рикардо, который в гораздо большей степени может быть назван «крестным отцом» современной неолиберальной экономики, чем Адам Смит, придерживавшийся докапиталистических взглядов. Возьмите его знаменитый «закон сравнительных затрат», который мы, — предполагается, — боготворим. Частично этот закон основан на домыслах самого Рикардо, однако его «домыслы» опирались на то, что капитал практически недвижим. Отчасти это связано было с тем, что капиталом была земля, двигать которую и в самом деле сложно, а отчасти по другим причинам. Он считал, что капитал будет относительно недвижим, потому что капиталисты — милые существа и заботятся об окружающих, так что они не собираются перемещать свой капитал из одной точки мира в другую, ведь от этого люди в их государстве, в их стране могут пострадать, а капиталисты, понятное дело, о них беспокоятся. Это, опять-таки, мысль докапиталистического толка. В рамках капиталистической идеологии все это не имеет смысла. Предполагается, что человек не заботится ни о чем, кроме максимально возможного увеличения собственного богатства. Так что Рикардо в начале XIX века отражал остатки докапиталистической представлений, во всяком случае, частично. В целом, конечно, его работы представляют собой очень сложную и интересную смесь.

Все гуманистические идеи Просвещения, в конечном счете, потерпели крах, и это произошло не случайно, поскольку согласно логике капиталистического предпринимательства человеческих чувств вообще нельзя иметь. Надо только стараться максимально увеличить свое богатство и власть. С одной стороны, идея о том, что капиталисты-предприниматели когда-либо собирались подчиняться рыночной дисциплине, просто смешна. Государственную власть используют настолько, насколько это возможно. Опять-таки, историкам экономики это прекрасно известно, но они отказываются взглянуть на это всесторонне. Существуют, например, хорошие исследования, очень убедительно показывающие, что в истории Соединенных Штатов экономический рост всегда был тесно связан с крайне высоким уровнем протекционизма. Период наибольшего роста пришелся на конец XIX века, когда тарифы в нашей стране были в пять или десять раз выше, чем в большей части Европы, и для экономики США это было очень полезно. Это вполне обычное явление для любого развитого государства.





С другой стороны, здесь мы имеем дело с сильным упрощением ситуации, потому что есть множество других вещей, на которые вы, будучи экономистом, не обращаете никакого внимания. Вы предоставляете это поле деятельности другим. Приведу пример. Одной из причин успешного хода промышленной революции в Англии и США был дешевый хлопок. Почему он был дешевым? Благодаря искоренению и уничтожению коренного населения и последующему ввозу рабов. Согласитесь, что это довольно серьезное вмешательство правительства в рыночные отношения, это нечто большее, чем просто легкая корректировка рынка. Но это в счет не идет. Большая часть историков экономики скорее поверят во всевозможные мифы о том, насколько быстро происходил экономических рост в государствах, использовавших государственное вмешательство. Они непременно скажут, что протекционизм в Соединенных Штатах прекратил свое существование после 1945 года, когда США взяли курс на либеральный интернационализм. Действительно, в то время было оказано давление на правительство, и тарифы были значительно снижены. Однако не вполне верно, что протекционизм прекратил свое существование. Администрация Рейгана фактически только и занималась тем, что постоянно чередовала тот или иной вариант протекционизма.

Но даже если бы мы согласились, что протекционизм не приостановился, это было бы все равно менее значительным по сравнению с тем обстоятельством, что существовала иная форма государственного вмешательства в экономику, и очень солидных размеров. Но, опять-таки, собственно экономистов это мало интересует, поскольку в данном случае мы говорим о Пентагоне, вся система которого служит средством перевода общественных ресурсов в наиболее передовые отрасли промышленности. Для выполнения именно этой задачи она и была задумана.

Если сложить все эти факты вместе, то станет понятно, что рыночные доктрины всегда были нужны лишь для того, чтобы обманывать людей. Сами мы никогда не применяем эти идеи на практике. А если внимательно почитать труды отцов-основателей политической экономии, то в отношении рынка и сущности рыночных отношений у них обнаружатся самые разнообразные соображения. Они исходили из подлинно консервативной традиции, которая у нас отсутствует. Истоки этой традиции восходят к эпохе Просвещения, и все эти представления были теснейшим образом связаны с такими понятиями, как симпатия, солидарность, забота о людях, благотворительность. Все это постепенно исчезло под воздействием ханжеской капиталистической идеологии, которая предполагает капитализм для себя и протекционизм для других.

Д. Б.: Вы сделали себе имя в области проблем лингвистики и языка. Любопытно, насколько часто на нынешней политической сцене используется пассивный залог. В The New Yorker от 16 октября была опубликована статья о неравенстве доходов, изобилующая примерами такого рода. Например, неравенство «случается». Ни о каком субъекте действия здесь не говорится. Отсутствует активный залог. Люди «беднеют», «нищают», «делаются беднее». Никто их «беднее» не «делает», это происходит словно бы само по себе.