Страница 21 из 68
Просим извинения у читателей за столь пространную цитату, но, анализируя доступные литературные источники, только у Булацеля мы нашли попытку рассмотрения феномена самоубийства не только в культурно-исторической, медицинской, социальной, правовой и философской плоскостях, но и в эстетической. Оказывается, что в самом акте самоубийства и его способе (Булацель большее внимание обращает именно на способ) возможны «красота и изящество»!
То, что подобное возможно, по нашему мнению, бесспорно. Другое дело — критерии эстетической оценки отдельных способов самоубийства. В этом вопросе можно поспорить с Булацелем, который свое субъективное видение проблемы, свои эстетические принципы излагает как неизменные, абсолютные. Между тем с изложением «абсолютных» эстетических критериев вряд ли стоит торопиться, и Булацель в своих оценках эстетичности отдельных способов самоубийства несомненно субъективен. Иногда он просто вступает в противоречие с самим собой. Приходя в ужас от тех способов самоубийства, которые приводят к обезображиванию человеческого тела, головы, лица или бесстыдно открывают взорам толпы самые интимные части тела, он пишет далее, что среди самоубийц нашего века «не все заслуживают такого сурового приговора», каким он заклеймил тех из них, «которые относятся равнодушно к вопросам религии, морали и эстетики». Он приводит в качестве иллюстрации выписку из дневника Достоевского, где описан «трогательный случай» молодой девушки-швеи, тщетно искавшей себе занятие и работу для пропитания и, которая, помолившись Богу, выбросилась из окна четвертого этажа на петербургскую мостовую, держа в руках образок.
Где же здесь отсутствие «оскорбления эстетических чувств окружающих людей» и «отсутствие желания выставить напоказ свои язвы»? Можно смело утверждать, что вид, разбитой о мостовую, головы этой девушки вряд ли мог вызвать восторг у кого-то из окружающих. И разве не могла при таком падении «самым бесстыдным образом» завернуться ее одежда, состоянию которой Булацель придает такое большое значение?
Да и нельзя, наверное, основываясь на собственном опыте, утверждать об отсутствии эстетических понятий у всех современных самоубийц. Даже если мы коротко коснемся того, на что Булацель обращает внимание, — места самоубийства, то в книге современника Булацеля В. К. Хорошко «Самоубийства детей» можно встретить пример застрелившегося гимназиста семнадцати лет, который в своей предсмертной записке написал: «…Простите, что я застрелился в гимназии: по некоторым причинам это было удобнее для меня». Даже в предсмертной записке человек извиняется, что не смог выбрать подходящего места самоубийства. Не думаем, что именно желание ужаснуть как можно большее количество окружающих является главным мотивом выбора того или иного места совершения самоубийства. Ограниченность во времени, средствах самоубийства и другие обстоятельства чаще всего являются главными причинами того, что человек совершает самоубийство в таких местах, где его поступок может привлечь всеобщее внимание и вызвать неприятные эстетические переживания у людей.
Анализируя в целом позицию Булацеля в отношении его подходов к оценке эстетичности способов самоубийства, отметим, что он обращает внимание на три момента: выбор места самоубийства, оценка степени деструкции тела и лица и оценка тех эстетических переживаний, которые вызывает труп самоубийцы на окружающих людей. Исходя из этого Булацель даже прямо указывает, какие способы самоубийства можно считать более эстетичными (угар, самоотравление, самоудушение), а какие «грубыми, безобразными и бессердечными» (смерть под колесами поезда, использование огнестрельного оружия). Даже проводя анализ в рамках одного способа самоубийства, например с помощью огнестрельного оружия, Булацель обращает внимание, что один из его видов менее эстетичен — выстрел в глаз, рот, висок и вообще в голову, другой более эстетичен — выстрел в сердце. Уместно задаться вопросом: на чем основано подобное разделение?
Ведь если рассматривать эстетичность способа самоубийства только с тех позиций, с которых это делает Булацель, окажется, что он во многом прав. На самом деле, если отбросить другие аспекты, то вид деструктированного человеческого тела вызывает у нас неприятные эстетические переживания. Не случайно тела людей, которые попали в катастрофу или стали жертвами несчастного случая и оказались сильно изуродованы, перед похоронами тщательно реставрируют или, если это невозможно, хоронят в закрытых гробах. Подобные традиции приняты во многих странах. Естественное желание родственников перед похоронами в последний раз увидеть близкого человека в подобных случаях не выполняется из чисто гуманных соображений — щадя их чувства.
При использовании огнестрельного оружия в целях самоубийства, если выстрел производится с близкого расстояния в рот, глаз, висок или лоб, в зависимости от вида оружия, калибра, размера и формы пули, происходит частичное или полное разрушение головы. В силу законов движения пули в тканях с различной плотностью размер выходного отверстия при таких выстрелах оказывается значительно больше, чем размер входного отверстия пули. Так, например, при выстреле в висок размеры выходного отверстия могут достигать десяти сантиметров. Через это отверстие вслед за пулей огромным фонтаном вылетают брызги крови, мозга, костные обломки и т. д. Если человек сидит у стены и стреляет себе в рот, размер кровавого пятна на стене за ним может достигать в диаметре полутора метров. Даже в фильмах ужасов не часто показывают данный способ самоубийства.
Еще большую деструкцию головы вызывают самоубийства с использованием ружей и винтовок. В этих случаях дуло, как правило, упирается в подбородок, а спуск крючка производится большим пальцем ноги. После такого выстрела обычно происходит полное разрушение мягких и твердых тканей головы вплоть до полного ее отрыва.
Подобные, а также еще более тяжелые последствия наблюдаются при использовании таких способов, как самоубийство с помощью движущегося транспорта или движущихся частей механизмов, самоубийства путем падения с высоты и т. п.
До сих пор в Москве вспоминают случившееся несколько лет назад самоубийство молодой женщины на одной из станций метрополитена. Никто из ожидавших электричку не обратил внимания на женщину, которая стояла у самого края перрона в том месте, где поезд на огромной скорости вылетает из темноты туннеля и, промчавшись вдоль всей станции, резко тормозит в конце. Когда в глубине туннеля показался свет, женщина внезапно подошла к краю перрона, за белую черту, отделяющую опасную зону и, пропустив несколько вагонов, летящих со скоростью семидесяти километров в час, вперед головой бросилась между ними. Ужасна ее смерть, ужасны переживания людей, ехавших в вагонах, между которыми она бросилась, и видевших, как после внезапного удара по стеклу медленно сползает кровавая маска того, что еще минуту назад было человеческим лицом. Думала ли эта женщина о тех людях, которые станут невольными свидетелями ее трагедии, о тех, кому придется по частицам собирать останки ее тела, перемешанные с осколками стекла и металла?
Трудно сказать, что заставило ее выбрать именно такой способ самоубийства, в отношении которого как будто бы полностью справедливы слова Булацеля, сказанные около ста лет тому назад, что современные самоубийцы ищут «многолюдства и дневного света для совершения своего кровавого расчета с жизнью».
Булацель, как нам думается, не прав в другом — бесполезно спорить об «эстетичности» пли «антиэстетичности» того или иного способа самоубийства. И дело вовсе не в нескромно загнувшихся юбках, оголившихся «интимных частях тела» и тому подобном. Время меняет нравы, формирует новые принципы моды и кардинально пересматривает то, что принято называть нормами приличия и «рамками стыдливости».
Сегодня даже завзятые пуритане смирились с мини-юбками, купальниками-супербикини и эротикой в литературе и на экране. Согласимся же, что если все сказанное естественно для живых, то почему для мертвых надо изобретать другие критерии?