Усобники

Посторонился князь Андрей, и к ногам ханши легли шкурки соболей и куниц, белок и лисиц. Цинь взирала на всё безразлично, и только в толпе слуг, будто ветерок пошевелил листьями на дереве. Глаза ханши не выразили восхищения, даже когда отроки положили штуки парчи и атласа.

-Пусть меха согревают твоё сердце, а парча будет украшением твоим, бесподобная Цинь.

Ханша новела рукой, проворные слуги в мгновение унесли подарки, а князь уже тянул к ней ларец, украшенный перламутром. На тёмном бархате лежали колты[21] и перстень дивной работы.

Чуть дрогнули губы Цинь, а одна из служанок поспешно приняла ларец, чтобы тут же унести.

-Чего ищет конязь урусов? — пропела ханша.

-Замолви за меня слово, несравненная ханша, великая ханум, — едва успел сказать городецкий князь, как его уже вытеснили из приёмной.

Хотя и говорил Дмитрий, что не волен запрещать удельным князьям бывать в Орде, но отъезд Андрея вселил тревогу. Не хотел признаваться себе великий князь, что неспроста подался тот в Сарай, не с добрыми мыслями.

Сколько слышал Дмитрий — и об этом доносили летописи, — через кровь приходили к власти Рюриковичи. Сыновья князя Святослава делили власть: Владимир убил Ярополка, сын последнего, Святополк — Бориса и Глеба, на Лиственном поле бились за правление Мстислав с Ярославом…

Пытаются переделить власть сыновья князя Александра Невского. Зачем отправился Андрей в Орду? В чём станет он обвинять Дмитрия? Разве в том, что ходил тот в Копорье? Так надо было лопарей поучить и недоимки истребовать. А Русь Орде выход платит исправно, и он, великий князь, ордынским переписчикам и счётчикам помех не чинил.

«Господи, — говорил сам себе Дмитрий, — коли оговорит меня Андрей, не миновать беды».

И великий князь Владимирский Дмитрий Александрович вспомнил отца, Александра Невского, его слова: «Великий князь будет великим, пока удельные князья ему повинуются».

Батый уважал его, потому как видел в нём воина и мудрого человека, разумом наделённого. А разум, говорил отец, великому князю надобен, чтобы дела государственные вершить не сгоряча.

Невский был уверен, что придёт время, и поднимется Русь, встанет с колен и скинет ордынское иго…

Говорил Невский, сыновей поучая, да вняли ли они голосу разума?

В последние годы распри начали подтачивать и Золотую Орду. Воевода великого хана Ногай провозгласил себя ханом Ногайской Орды, и отныне его многочисленные соплеменники кочуют своей ордой. Золотоордынский хан остерегается Ногая. Обе эти орды берут выход с русских удельных князей.

В Переяславле-Залесском Дмитрий спросил у бояр, кому платит Русь, и боярин Никодим рукой махнул:

Нерадивый хозяин овцу и дважды острижёт.

Дмитрий согласился с боярином: набеги ордынцев непредсказуемы. Ожидаешь их на Клязьме, а они с Угры набежали.

Во Владимир Дмитрий приехал, едва теплом потянуло. Лед стоял на Клязьме, но уже набухал, синеть начал. Владимирцы ждали ледохода, выходили на берег поглазеть. Клязьма тронется — рыба пойдёт на нерест. Рыбаки жгли костры, смолили лодки, чинили сети.

Затрещал лёд — на весь Владимир громовые раскаты. Исписали Клязьму ледовые разводы, льдина на льдину полезла, потом шуга поплыла. Вышел Дмитрий на реку — с высокого берега далеко видно. Зазеленели леса и подлески, над деревьями закружились птицы: видно, гнезда облюбовывали, каркали резко.

Рядом с князем остановился воевода, речь об ином повёл:

-Татар по весне ожидать надобно. Сейчас их табуны на выпасах.

Дмитрий промолчал. Всем известно, за добычей ордынцы в набег подаются летом, ближе к осени. А воевода своё продолжает:

-Два месяца, как городецкий князь в Орде.

Снова промолчал Дмитрий, с тоской подумал: «Наведёт Андрей татар — позор Невским». А вслух сказал:

-За наплавным мостом караулы усиль.

-Аль ордынцев это остановит? Клязьма для них не преграда, они вплавь перебираются.

-Не о том я, Ростислав. Вели городецкого князя перенять. Однако не хочу верить, что Андрей зло замышляет.

Усмехнулся воевода:

-Аль он добра ищет?

Спустились по тропинке с кручи, во дворец направились, дорогой продолжая переговариваться:

-Князья ростовские распри затевают.

-Из малой искры как бы пламя не заполыхало.

-Этого опасаюсь.

Глава 3

В конце первого летнего месяца великий князь ехал из Ростова, что на озере Неро. Было раннее утро. Серело небо, и на востоке зарделась утренняя звезда. Одиночными пересвистами пробуждался лес. Потом вдруг ожил, наполнился трелями и переливами.

День начался.

В своё время и Ростов, и Суздаль побывали стольными городами. Затем их сменил Владимир. На Клязьме сходились торговые пути на Волгу, а уже по этой могучей реке плыли суда в далёкие края, богатые и таинственные земли Востока.

Но явились орды татаро-монголов, разорили Русь, и зачахла торговля, медленно угасло величие города Владимира…

Дорога от Ростова тянулась, минуя Переяславль-Залесский, пролегала землями Мещёрскими, где проживал мирный народ мещера. Он растил хлеб, охотился, бортничал, селился немногочисленными деревнями, платил выход Орде, выплачивал дань боярам, скрывался по лесным глухоманям, за болотными хлябями, выкладывая дороги по топям сосновыми слегами.

Ехал князь с дружиной по лесной окраине, глушь, чащоба — рукой подать. Дорога повела сосняком. Высокие деревья потянулись к небу. Петляет дорога: то расширится, то сузится. Гридни следуют за князем гуськом.

Иногда дорога вырывается на поляну и снова уводит в лес. Ведёт князя мещёрский мужичок-проводник, без седла трясётся на брюхатой лошадёнке, знай, мурлычет песенку по-своему, а о чём — не разберёшь.

Ведёт он гридней лесистым, болотистым краем уверенно. Его не страшат топи, и уговор у него: выйдут на твердь — и конец его обязанностям, возвращается в свою деревню.

Под князем конь могучих статей, и идёт он весело, играючи, то и дело длинным хвостом отгоняя всякого гнуса.

Великий князь Дмитрий задумался, мысли одна другую теснят. Об Андрее ничего не известно, а нот ростовские князья Дмитрий и Константин перессорились. Едва отца зарыли — не стало князя Бориса, — как братья от Белозерского удела часть земель урвали и едва меж собой не перегрызлись: каждый норовил на ростовский стол умоститься — насилу примирил их великий князь.

Воевода Ростислав говорил: «Не доведи, княже, до усобицы, не то ввяжутся татары и примутся разорять и грабить Русь».

Вот и ездил великий князь мирить братьев. Каждый обиды высказывал, за бороды хватались. Будто восстановил мир князь Дмитрий. А надолго ли?

Слушал Дмитрий братьев и думал: «Вот так и они с Андреем друг друга попрекают. Злобствует Андрей, родство забыл, поди, перед ханом на коленях ползает».

Опустил Дмитрий голову. Молчат гридни, подрёмывают в сёдлах. Утомились, пора отдых дать, да и мужика мещёрского отпустить. Места дальше знакомые, и болотам конец. За той дальней опушкой леса владимирские, сколько раз езженые…

К исходу дня в лесу начало темнеть. Выбрались на поляну. Впереди избёнка, по оконце в землю вросла. Дранка от времени потемнела. А оконце, затянутое бычьим пузырём, смотрит на мир одноглазо. У избушки — несколько колод с пчёлами.

Навстречу князю шёл старик бортник. Из-под кустистых бровей внимательно разглядывал гостей. Был он в летах, но крепок и голос имел молодой.

-Здрав будь, старик. Дозволь гридням передохнуть у тебя.

-Леса, княже, не меряны — и тебе, и гридням места достаточно. Присядь к тому столу, я тебя медком угощу.

Пока гридни стреноживали коней и разжигали костёр, старик поставил на столик глиняную миску с мёдом, рядом положил ломоть ржаного хлеба.

21

Колты — серьги, подвески.