Страница 8 из 53
Итак, при фактическом разрыве с рядом положений доктрины Грефа, при отказе от нескольких «священных коров» сформированной на ее базе экономической системы, реального идеологического перелома в Послании-2007 не зафиксировано. Его можно при желании найти между строк, а можно — при противоположном желании — и не найти. Если не заниматься безосновательными интерпретациями и слышать только то, что было сказано, то должно быть понятно: власть даже сейчас воздерживается от идеологического самоопределения . С одной стороны, признается, что трудности пережитой эпохи «едва ли не привели к исчезновению многих духовных, нравственных традиций России». С другой стороны, из причин, приведших к столь угрожающему положению, в Послании упомянуто только одна — «длительный экономический кризис». Об идеологическом вакууме, так же как и о духовном разброде, не сказано ни слова. Что же касается конкретных дел, связанных с нравственным и культурным восстановлением России, в Послании выпукло представлены всего две темы: о значении русского языка (мотив не удивительный в 2007 году, объявленном Годом русского языка) и по проекту создания Президентской библиотеки имени Б.Н. Ельцина. Таким образом, идеология не только оставляется за кадром, но и продолжает считаться каким-то излишеством.
В Послании говорится, что «долгосрочные приоритеты в социальной сфере, в экономике, во внешней и внутренней политике, в области безопасности и обороны» представляют собой «достаточно конкретный и основательный, концептуальный план развития России». Несомненно, предложение концептуального плана так или иначе связано и с поиском национального пути развития.
Но перед нами не идеология в прямом смысле слова, а пока лишь ее рассудочно-технократический паллиатив — план развития России без объяснения целей развития и честного разговора о балансе влияния на процесс заинтересованных сторон (международных субъектов, олигархата, политического класса России, основной массы населения).
В лучшем случае можно надеяться, что речь вновь идет о виртуозном прикрытии по-настоящему больших целей государственной политики согласно поговорке «не дразнить гусей». Очевидно, однако, что без ясной идеологии патетический финал Послания-2007, где говорится, что «каждый гражданин России должен чувствовать свою сопричастность с судьбой государства», повисает в воздухе.
1.11. Образ «великого перелома» (к вопросу об исторических аналогиях)
Ситуация после Смутного времени представляет собой некоторый баланс разрушительных и созидательных тенденций. Эта «стагнация коллапса» объективно выгодна некоторым зарубежным державам, а внутри России — лишь узкой прослойке собственников, не сопрягающих свое будущее с реальным подъемом национального хозяйства. Где-то должна быть точка фазового перехода. И эта точка очерчивает водораздел между смутой и новой стабильно развивающейся системой — его-то мы и называем моментом «великого перелома».
Путин, подобно Сталину в 20-е годы, давшему возможность внутри НЭПа и партийной демократии вызреть новому курсу на социализм в отдельно взятой стране, дал возможность вызреть в послеельцинской России идеологическому консерватизму — идеологии России-материка со своими небесными корнями и со своей исторической традицией . Сталин тогда и Путин теперь обращаются от Смутного времени, от революционного перепахивания России к «новому курсу». В этом состоит смысл «великого перелома» как сценария политического развития.
Для Сталина перелом выражался в том, что он избавился от политических конкурентов, что он преодолел оппонирующие тенденции (левый и правый уклоны), выстроил четко работающую систему госаппарата. Именно это позволило ему объявить новый курс на построение социализма в СССР, на отказ от компромиссного НЭПа, на переход к индустриализации. Для Сталина главным были не конкретные механизмы, оттачивающие социально-экономическую систему НЭПа, а выстраивание разумной кадровой политики в верхах государственного аппарата, подготовка условий для установления безоговорочной единоличной власти в партии. Так же и теперь: главным содержанием современной политики были не отдельные реформы, а формирование нового баланса крупных финансовых и политических группировок.
Всякая аналогия, как известно, хромает. Однако, на наш взгляд, эта таблица служит дополнительным аргументом в пользу того, что мы находимся в историческом моменте решающего шага.
«Великий перелом» — это момент истины, узкий путь для власти. Повышенная осторожность, боязнь «порога», страх перед «Рубиконом» — все эти чувства вполне могут обуревать носителей власти в подобный момент. Но эти страхи должны быть преодолены — ради будущего России.
1.12. Новые 30-е годы?
Путин не Сталин. Принципы и ценности двух политиков не совпадают и не могут совпадать. Сама канва их пути также не может быть полностью аналогичной. Вместе с тем логика исторически прирастающей власти сильнее логики конституционных и формальных рамок, в которых она осуществляется. Поэтому представляется естественным, что Путин, как и Сталин, не оставит большую политику в связи с очередными президентскими выборами. Сама по себе тема ухода или неухода Путина не должна вызывать лишних эмоций. Это дело государственное, дело, связанное с задачей сохранения властной преемственности (не столько преемственности конкретного курса, сколько преемственности реального развития: курс может корректироваться и даже претерпевать существенные изменения, например углубляться и заостряться, переходя в новое качественное состояние).
Вариант с Путиным как «русским Дэн Сяопином» также представляется не вполне точным. Путин достаточно молод — в сопоставлении с Дэн Сяопином в момент его отхода на второй план. И в этом отношении он как раз ближе к Сталину, которому в «год великого перелома» исполнилось 50 лет. Более вероятно, что его статус после 2008 года будет достаточно значимым и весомым в государственной системе, чтобы влиять на выработку важнейших политических решений.
Система, которая сложится в России после 2008 года, будет по многим параметрам ближе к «национальной диктатуре», чем к стандартной либеральной демократии. Это должна быть не диктатура олигархов, не диктатура стагнации, а «диктатура развития», «диктатура инноваций» . Вероятнее всего, это будет более или менее коллегиальная диктатура, в которой экс-президент Путин будет играть одну из главных ролей. Ближайшее будущее России рисуется при таком сценарии как аналог 30-х годов с их прорывным индустриальным развитием, с их решительным очищением государства и формированием определенного цивилизационного лица СССР как исторического и геополитического преемника Российской империи.
Самый распространенный вопрос, который задаст обычный человек по поводу такой аналогии: нас ждут репрессии, принудительная коллективизация, кровавая «ежовщина», эскалация государственного насилия? Иными словами, в первую очередь в сознании всплывают издержки «сталинщины», ставшие основными ассоциациями с этой эпохой со времен перестройки. В ответе на такой вопрос нужно различать два основных момента.
Первый из них — существуют исторические закономерности, обойти которые невозможно. Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые диктуются нынешней ситуацией. Так, например, репрессии отчасти были вызваны необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Но ведь ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну. С репрессиями или без репрессий, но власти придется решать схожие задачи и наверняка преодолевать сопротивление многих коррумпированных кланов и групп. Как преодолевать его — отдельная тема, в том числе и тема нравственная.