Страница 5 из 10
— Я уже сплю, — сказала Мария.
Бандит улегся рядом.
Жакомо был прав: он был предан. Но не крестьянами и не пастухами, а своим же братом — разбойником. Захваченный перед тем Антонио, желая избежать петли, пообещал предать главаря шайки, а начал он с того, что сам расставил часовых, на которых и натолкнулся Иеронимо.
Однако, полковник, командовавший осаждающим отрядом, все еще продолжал держать Антонио под строгим надзором. Для того, чтобы Антонио действительно мог избежать веревки, необходимо было изловить Жакомо, так как полковник был слишком предусмотрителен, чтобы выпустить своего пленника, не заручившись кем-нибудь другим. Незадолго до рассвета он приказал двум солдатам вести Антонио за собой, чтобы вместе с ним убедиться в том, что осажденные не улизнули. Если бы наверху никого не оказалось, это значило бы, что часовые были плохо расставлены. И так как Антонио взял это дело на себя, то, стало быть, он вдвойне предатель, заслуживающий быть дважды повешенным. Против такой военной альтернативы ничего нельзя было возразить, тем более, что для Антонио не было другого исхода, как согласиться. Перед полковником он не кривил душою. Искренний в своем предательстве, он был совершенно уверен, что его товарищам не выбраться из устроенной им западни.
Первые лучи восходящего солнца осветили вершину скалы, и оттого, что долина, на которой лагерем расположились французские солдаты, оставалась вся во мраке, казалось, что вершина эта, наподобие горы Синайской, охвачена каким-то гигантским пожаром. Мрак понемногу исчезал, и потоки света, устремляясь по уступам каменных громад, будили горных орлов, которые, точно запоздав куда-то, срывались со своих мест и, взмахнув мощными крыльями, тонули в небесах. Бриз налетал со вздохом на сосны и пробковые деревья, которые грациозно сгибались, выпрямлялись и снова склоняли свои верхушки, обмениваясь друг с другом предусмотрительным ропотом. И, наконец, проснулась вся гора, ожила, заговорила… Одна только вершина оставалась безмолвной и пустынной.
И, тем не менее, глаза всех были устремлены на эту вершину. Сам полковник со зрительной трубой не спускал с нее глаз. Но, по прошествии получаса, он бросил наблюдение и ударом ладони сложил трубу. Затем обернулся в сторону Антонио и промолвил:
— Ну?
Слово может быть удивительным инструментом в зависимости от того, кем и в каком случае оно употреблено. Оно имеет способность сжиматься и растягиваться, бурливо шуметь, как волна, журчать, как ручей, бросаться, как тигр, и пресмыкаться подобно змее, бомбой взлетать к облакам и молнией падать с неба. Одному человеку нужна целая речь, чтобы высказаться, другому достаточно сказать два, три слова, и его уже поняли.
Полковник принадлежал к последней школе красноречия, и в произнесенном им «ну» всем послышалась следующая тирада: «Антонио, мой друг, вы плут и негодяй, вы водили меня за нос, полагая спасти свою шкуру тем вздором, который вы мне напели. Но я не из тех, которые позволяют себя морочить всякой дребеденью. Вы не сдержали своего слова, ваши товарищи ушли в эту ночь, и нам придется снова, как полицейским псам, бежать по их следам, что для солдат не может не считаться унизительным. И потому вы будете немедленно вздернуты на ближайшем дереве, я же тем временем позавтракаю».
Антонио, будучи парнем понятливым и умеющим трезво рассуждать, сейчас же догадался, что означало «ну», произнесенное полковником, а потому, не медля ни мгновенья, тоже ответил только одним словом: «подождите».
И полковник удалился, не отдав ужасного приказания. Антонио остался на месте, снова приковав свой взгляд к горе, со стороны напоминая изваяние.
Через два часа возвратившийся полковник опять раздвинул подзорную трубу и направил ее на вершину, но обнаружив, что там по-прежнему пусто, положил руку на плечо Антонио, который, не оглядываясь, по шагам, узнал о приближении полковника, а теперь вздрогнул, как человек, не имеющий денег, которому вдруг предъявили для оплаты счет, но тут же пальцем указал по направлению к вершине.
— Вон, вон! — проговорил он с непередаваемой интонацией в голосе.
— Что? — спросил полковник.
— Неужели вы не видите человеческую голову в углу той скалы, которая напоминает колонну? Смотрите! Смотрите!
— Да, вижу! — глядя в трубу, сказал полковник. Затем, после двух минут безмолвного созерцания, он опустил трубу и добавил: — Да, это, несомненно, человек. Но кто поручится, что это не крестьянин, взобравшийся туда с целью отыскать пропавшую овцу?
— Как! Вы не видите, — воскликнул Антонио, подскочив на месте, — вы не видите его остроконечной шляпы с развевающимися лентами, блеска его карабина? Смотрите, вон он свесился вниз, чтобы убедиться, нет ли какой-нибудь возможности спуститься в пропасть. Ведь это — сам Жакомо, а сзади него — смотрите, смотрите! — Мария. Что, теперь вы видите, видите?
Полковник флегматично поднес к глазам трубу и произнес, трубу не опуская:
— Да, да, вижу. Теперь и я начинаю верить, что тебе не придется висеть.
Слова эти, по-видимому, доставили Антонио большое удовольствие.
— Позовите ко мне полкового врача, — продолжал полковник. Затем, обернувшись к Антонио, спросил: — А что они могут найти себе на этой вершине съедобного?
— Ничего.
— Итак, если им оттуда не выбраться, то, стало быть, они либо сдадутся, либо умрут с голоду?
— Вне всякого сомнения.
— Доктор, сколько времени человек может прожить без пищи?
Доктор, маленький, толстый человек, круглый, как шар, к которому школьники, как бы шаля, прикрепили голову и ноги, казался менее всего подходящим на опыте разрешить этот, приведший в содрогание все его внутренности, вопрос.
— Без пищи, полковник? — повторил он с ужасом. — Без еды! Но человек, ведущий правильный образ жизни, не должен делать промежутков между приемами пищи более долгих, чем пять часов; есть необходимо, по крайней мере, три раза в день. Что же касается вина, полковник, то это смотря по комплекции и возрасту…
— Я вас спрашиваю совсем не про гигиену, а задаю простой научный вопрос. Успокойтесь, ведь вас в данном случае это не затрагивает.
— Раз вы ручаетесь, полковник…
— Ну, да, даю вам слово.
— В таком случае, я вам скажу, что при осаде Генуи, когда я имел возможность наблюдать множество примеров, мы заметили, что, в среднем, человек не может выдержать без пищи более пяти, семи дней.
— Ну, так мы подождем, когда они сдадутся или подохнут! — сказал полковник. — Спасибо за приятное сообщение, доктор. Не хотите ли со мной позавтракать?
— Охотно, полковник.
— Жюльен, — обратился полковник к вестовому, — сбегай и предупреди повара, что сегодня за завтраком будут четыре лишних персоны.
Удовлетворенный уверениями Антонио и сообщением доктора, полковник отдал распоряжение офицерам — удвоить надзор, а солдатам — бдительность. Три тысячи дукатов снова были обещаны тому, кто принесет в лагерь голову Жакомо.
Прошла неделя. Каждое утро полковник появлялся на аванпостах, чтобы убедиться, что осажденные не ушли; затем он возвращался к своему наблюдательному пункту, наводил подзорную трубу на вершину горы и замечал нескольких бандитов, либо сидящими, свесив ноги в пропасть, либо лежащими на утесе и греющимися под лучами солнца; тогда он звал Антонио, который говорил:
— Клянусь, ваше превосходительство, что если только они не едят траву, как кролики, или песок, как кроты, то я положительно не вижу, чем бы могли они питаться.
Затем полковник обращался к доктору, который отвечал:
— Это произойдет обязательно завтра; человеческий организм в состоянии прожить без пищи не больше пяти-семи дней, и завтра они сдадутся или умрут с голоду. Идемте-ка, полковник, лучше завтракать.
На двенадцатый день полковник потерял терпение. Он велел по обыкновению привести Антонио и, как водится, послал за доктором. Только на этот раз бандиту было сказано:
— Ты — негодяй!
А доктору:
— Дурак вы!
После чего он приказал доктору отправиться под арест, а Антонио позаботиться о душе, если она у него имеется. Доктор, будучи рабом военной дисциплины, безропотно подчинился, а что касается Антонио, то тот окликнул собравшегося уж было уходить полковника и сказал: