Лавина

Мазут разгорался быстро. Над плотом клокотали и бурлили клубы пара. Временами они вспыхивали, из них вылетали клочья пламени и с яростным шипением врезались в снежный склон.

Немногие смотрели сейчас на ожесточенную борьбу огня и снега. Общее внимание устремилось к тяжело плывущему человеку. Гребки его становились короче, слабее. Несколько рабочих вошли в воду и держали наготове багры. Двое сбросили стеганки. Кто-то снял с шеста факел и поднес его к самому берегу, чтобы не терять пловца из виду.

– Давай, Андрей Егорыч! – кричали с берега. – Докажи!

Наконец сильные руки товарищей подхватили пловца. Он тут же вырвался и, разбрызгивая воду ногами в белых шерстяных носках, побежал по берегу, проваливаясь выше колен в рыхлый снег.

Ему поспешно уступали дорогу, кричали вслед:

– До сторожки беги! На печку, Егорыч, сразу! На печку!..

Отвлек их от бесстрашного пловца пушечный грохот у завала. Подточенная снизу жаром, снежная гора рухнула на бушующее пламя. Взметнулись огромные вьюжные клубы. Клочья огня, опережая пар и клубящийся снег, взлетели вверх, врезались в белый склон, испятнали его черными дырами. Снова устремился снег на поднявшееся пламя. На этот раз уже с трех сторон. Казалось, сейчас он завалит огненные языки, придушит их. С резким злобным шипением сжималось пламя, приседало, как бы собирая силы. И снова с раскатистым грохотом и воем взлетали наверх пар, снег и клочья огня.

А ветер настойчиво вжимал пылающий островок в рыхлый завал. Пламя бушевало, пробивая дорогу в кипящем хаосе снега, пара, огненных брызг. Струйки горящего мазута стекали с плота, жались к рыхлеющему снегу, подтачивали его снизу...

Победил снег. Казалось, не было силы, способной остановить его неистовый напор. Он завалил глубоко врезавшийся в затор плот, задушил ослабевшее пламя. Лишь обгоревшие концы бревен слабо тлели, распространяя над водой смрадный едкий дымок. Изредка вспыхивал на них легкий язычок огня. Подталкиваемый ветром, он скользил по бревну и словно прятался в снежный скат.

– Я говорил: ни черта из этой затеи не выйдет, – бросил Николай Федорович. – Растопить снежный завал! Бредовая затея!

Самохин отвернулся от главного инженера. Он с трудом сдерживал готовое прорваться раздражение.

– Как вода? – вмешалась Фетисова. Она заметила состояние Самохина и хотела предотвратить столкновение директора с «главным». – Кто знает последний замер?

– Поднялась еще на двадцать сантиметров, – ответил Фарахов.

– На двадцать? – переспросил Самохин. – Вы не ошиблись?

– Теперь вода разливается по большей площади, – объяснил Фарахов, – а потому и подъем ее несколько замедлился.

Аварийный штаб сбился на берегу в плотную кучку. Рядом теснились рабочие, вслушивались в негромкий разговор.

– Эх, было бы радио! – вздохнул Фарахов.

– Радио! – повторил Самохин. Ожила притихшая было тревога за дочь, за Крестовникова, за всех, кто находился в темных горах. – Если б радио!

– Надо подорвать завал, – сказал Фарахов. – Пробраться на обгоревший плот и с него подорвать...

– Попробуйте, – насмешливо покосился в его сторону Николай Федорович. – Рискните.

– Послушайте!.. – Самохин круто обернулся к нему и, задыхаясь от гнева, почти шепнул:  – Уйдите отсюда.

Николай Федорович гневно выпрямился, хотел что-то сказать в ответ, но, взглянув в перекошенное лицо Самохина, осекся. Ища поддержки, он посмотрел на Фетисову, но та явно избегала смотреть в сторону недавнего единомышленника.

– Плот врезался в центр завала, – развивал свою мысль Фарахов. – Перемычка за ним осталась небольшая. Если с плота заложить взрывчатку...

– А это запросто, – прогудел рядом сиплый голос.

Самохин обернулся и увидел бородача – Андрея Егоровича.

И в то же мгновение над склоном горы взвилась ракета. Вторая ракета, третья.

– Живы! – крикнул Самохин. – Все живы! – И, покрывая растущий на берегу радостный шум, обратился к Фетисовой: – Раиса, пошли кого-нибудь навстречу группе Крестовникова, пусть доставят сюда Шихова с рацией.

– Сделаю.

Багровая в отблесках факелов фигура Фетисовой, быстро удаляясь, таяла в сумраке.

– Не успеют, – тихо сказал Фарахов. – Пока люди в темноте поднимутся в гору да вернутся, вода зальет шахту. Надо взрывать завал. Надо.

Самохин смотрел на залитый серебристым светом луны хребет. Фарахов был прав, и все же...

– Нельзя упускать и этой возможности, – сказал он. – Ничего нельзя упускать...

За спиной Самохина снова раздался знакомый сиплый бас:

– Покуда вы тут думали-гадали, ребята мои взялись сколотить плоточек махонький. В два бревна.

– Так, так! – с откровенным интересом поощрил его Самохин. – Плоточек!

– Подъеду я на нем туда. – Андрей Егорович показал рукой на мерцающие на черной воде в глубине завала огоньки. – Заложу взрывчатку. Дай только поболе. Чтобы ахнуло!

– А ты сам? – Самохин посерьезнел. – Против такого ветра на легком плотике не выгрести.

– Справлюсь! – беспечно отмахнулся бородач. – У нас, на Ужме, каждую весну ледовые заторы. Так мы сами такое хозяйство... Без вертолетов! Заложим взрывчатку да как ахнем! – Для наглядности он даже руками показал, как взлетает в небо ледовый затор. – Чисто работаем!

Самохин не ответил. Он не мог разрешить смельчаку пойти почти на верную гибель. В то же время трудно было отказаться от единственной возможности разбить завал.

Неловкое молчание нарушил Фарахов.

– Дайте Андрей Егорычу взрывчатку, – сказал он. – А я дам тонкий кабель в хлорвиниловой изоляции. Дотянет он кабель до завала, заложит взрывчатку. А мы поставим на берегу аккумулятор. Тогда пускай он хоть час добирается до берега.

– Прекрасно! – оживился Самохин. – Посылайте за кабелем. А ты, – он обернулся к невозмутимо ожидающему бородачу, – укрепи свой плотик. Сделай его на три бревна. – Неожиданно Самохин взял его за плечи: – Ну! Не знаю, что и сказать. Озолотить тебя мало.

– Нет! – мотнул ушами шапки Андрей Егорыч. – За такое дело золото не берут. А вот... – он лукаво оглянулся на стоящих за ним плотников, – спиртишку бы выписать. Попировать по такому случаю.

За Шиховым пошли два танкиста. Третий остался у машины.

Слушая подошедшую Фетисову, Самохин внимательно следил за последними приготовлениями на берегу.

Резкие порывы ветра рябили серую воду, трепали пламя ненужных больше факелов. Продрогшие люди запахивали стеганки и куртки поплотнее, но не уходили.

Андрей Егорыч прыгнул на качнувшийся плотик. В уверенных движениях бригадира виден был опытный сплавщик леса.

– Бревнышки! – Он постучал багром по плотику и вслушался в чистый звонкий звук. – Не бревна – сухари! Маслом помажь, и есть можно.

С берега ему подали катушку тонкого провода и длинный шест с привязанным к его концу пакетом. От катушки тянулся к шесту конец провода.

Фарахов проверил аккумулятор и махнул рукой:

– Трогай!

Сильный толчок багром. Плотик скользнул от берега. Подгоняемый ветром, он быстро двигался к завалу. За ним по серой плотной воде временами появлялась паутинно-тонкая полоска – след провода.

Большой обгоревший плот образовал в центре снежного завала глубокий выем и застрял в нем. Туда и направил Андрей Егорыч свой плотик. Вот он прижался к черным, обгоревшим бревнам. Андрей Егорыч нахлобучил шапку поглубже, поднял шест, упруго пружинящий под тяжестью привязанной к его концу взрывчатки, и перешел на плот. Осторожно, пробуя ногой скользкие бревна, сделал несколько шагов. Дальше плот покрывал осыпавшийся с завала снег. Мрачно чернели в нем обуглившиеся бочки.

Андрей Егорыч пробирался к завалу, разрывая ногами грязный сырой снег, иногда проваливаясь в него выше колен. Остановился. Прочно уперся ногой в бочку, с размаху всадил шест в снежную перемычку и навалился на него всем телом. Медленно вращая шест, Андрей Егорыч загонял взрывчатку в завал все глубже. Покончив с этим, он выпрямился и что-то крикнул в сторону берега. Ветер отнес его слова.