Страница 19 из 22
Наместник ничего не сказал.
Крейн подобрал хакке, перехватил его у самого наконечника и... что-то сделал. Зазубренный наконечник с резким щелчком разделился на шесть частей, и из его сердцевины выскочила острейшая игла. По ее блестящей поверхности пробегали синеватые искры.
Раздался протяжный звук, похожий на стон, а следом за ним другой. Эсме, уже в полуобморочном состоянии, поняла: это стонут фрегаты.
И ей внезапно тоже захотелось завыть...
С хакке в руке Крейн поднялся на полуют и оттуда, размахнувшись, выбросил страшное оружие далеко в море.
Наместник улыбнулся.
– Возвращайтесь на свой корабль и не смейте нас преследовать, – ледяным голосом произнес пират. – Будьте уверены, о том, что произошло сегодня, заговорят во всех портах десяти тысяч островов... хотя вам, конечно, нет до этого дела. Эй! Помогите наместнику!
– Благодарю, я сам... – Улыбка Эйдела больше напоминала оскал. – Мы еще встретимся, капитан Крейн, если только вас не сожрет кархадон. И с тобой... – он бросил обжигающий взгляд в сторону Эсме. – С тобой мы тоже обязательно встретимся.
«Возможно...» – вот и все, о чем она успела подумать, прежде чем потерять сознание.
– Нет, ты все неправильно делаешь. – Велин отбирает у тебя птицу и в мгновение ока исцеляет сломанное крыло. Золотистое сияние ослепительно вспыхивает под его ладонями, и миг спустя птаха уже парит в небесах. – В прошлый раз все получилось, что же теперь, а?
Ты молчишь, насупившись. В густой зеленой траве кипит жизнь – ты совсем недавно начала чувствовать всех живых существ вблизи, и пока что это доставляет сплошные неудобства. Но здесь все-таки хорошо, потому что биение сердца полевки или зеленые мыслеобразы травяных скакунов не лезут без спросу в голову, не оставляют после себя фантомных воспоминаний.
Отчаявшись дождаться ответа, Велин сокрушенно качает головой. Нет, он вовсе не сомневается в твоих способностях – если верить ему на слово, не распознать в тебе целителя мог бы только слепой... хотя ты не очень-то ему веришь. Он просто удивлен, отчего силу твоего упрямства никак не удается направить во благо, и винит в этом только себя.
– Знаешь, – вдруг говорит он доверительным тоном. – Когда-то у меня был друг, который в раннем детстве потерял всю семью, как и ты. Это круто изменило его жизнь, и... в общем, он так и не сумел до конца справиться с потерей, хотя твердил, что все хорошо. Я предложил ему исцеление... сказал, что могу приглушить тяжкие воспоминания, сделать их не такими болезненными. Знаешь, что он мне ответил? Что если я лишу его хоть малой доли этой горечи, этой невыносимой, отчаянной тоски – он перестанет быть самим собой.
Ты молчишь.
– Мы тогда из-за этого крупно повздорили, – продолжает Велин, – но теперь мне начинает казаться, что он был прав. Боюсь, когда-нибудь тебе понравится отсекать от себя все, что причиняет боль. Если это произойдет, ты изменишься и никогда не сможешь стать прежней. Не делай этого, Эсме, прошу! Когда дела пойдут плохо и очень-очень захочется решить все одним махом, ты вспомни о нашем разговоре... особенно если меня не будет рядом...
Ты пообещала ему, помнишь?
Пробуждение было не из приятных, но этого следовало ожидать.
Голова болела не так сильно, как после пяти бессонных ночей, и Эсме попыталась привести в порядок расползающиеся мыслеобразы, которые на сей раз больше напоминали улиток, чем рыб, и двигались соответствующим образом. Когда это почти удалось, она открыла глаза и осторожно приподняла голову.
Взгляд «Невесты» тотчас сосредоточился на ней – он больше не был враждебным, но все-таки оставался настороженным. Из иллюминатора лился мягкий розоватый свет – это рассвет или закат? Эсме понятия не имела, сколько времени прошло.
Кристобаль Крейн сидел на сундуке в очень неудобной позе – вытянув длинные ноги к двери, облокотившись о переборку – и дремал. Впрочем, он почти сразу проснулся, откинул свесившиеся на лоб длинные волосы и заметил с улыбкой:
– Вы испортили платье весьма экстравагантным образом, Эсме!
Тут только она сообразила, что одета в длинную рубаху явно с чужого – капитанского? – плеча. Ей захотелось провалиться сквозь землю.
– А что я должен был делать? – магус виновато развел руками. – Вы же шлепнулись на колени прямо в лужу крови, а потом прижимали Кузнечика к груди... оно промокло насквозь. Уж извините...
«Кузнечик!»
Эсме тотчас обо всем забыла и требовательно спросила:
– Кузнечик, что с ним? Он... жив?
– Жив-здоров и уже занялся стиркой, – усмехнулся капитан. – Он очень живучий. Правда, говорит пока с трудом, очень хрипло.
– Я так и знала, что где-то допущу ошибку. – Эсме потупилась. – Я...
– Бросьте. Вы чуть было не пожертвовали собой, спасая юнгу на пиратском корабле, – перебил магус. – Знаете, сколько времени вы провели без сознания? Без малого четверо суток. Вся команда ходит на цыпочках – только и разговоров, что о здоровье целительницы.
Эсме покраснела еще сильнее.
– Капитан, я даже не знаю, что сказать...
– А ничего говорить не надо. Впрочем... у вас, верно, есть вопросы? Прошу, я весь внимание.
Целительница призадумалась. В самом деле, о чем она может спросить пирата, пока тот в настроении беседовать? Она прикрыла глаза и сквозь ресницы увидела: у ног капитана сгустилось черное пятно, от которого тянулись тонкие нити, опутавшие тело Крейна, словно щупальца кракена.
«Невеста» не оставляла их ни на миг.
– Что такое хакке? – спросила Эсме. – Отчего фрегат так его боится?
Крейн вздохнул и ответил вопросом на вопрос:
– Вы знакомы с трудами Синфы о средоточии разума?
– Конечно... – растерянно проговорила целительница. – Но откуда вы о них знаете?
– У меня было много свободного времени и большая библиотека, – пират небрежно махнул рукой. – Раз вы их читали, мне легче будет объяснить. Так вот, у фрегата, как и у человека, имеется некое средоточие разума, только у нас оно расположено в черепе, а у фрегатов – у основания грот-мачты. Как по-вашему, отчего?
Эсме пожала плечами.
– Возможно, это самое безопасное место?
– Почти правильно, – Крейн улыбнулся. – Это место недосягаемо для таранного удара. Но вот человеку показалось неправильным, что фрегат, по сути, неуязвим – ведь если средоточие разума не повреждено, корабль рано или поздно восстановит любое повреждение, – и тогда было создано хакке.
Корпус «Невесты» дрогнул – даже простой рассказ об этой страшной вещи сильно взволновал фрегат.
– Вам, наверное, так не показалось, но хакке на самом деле оружие никудышное. Оно плохо сбалансировано и не годится для метания, да только дело не в этом. У него особый наконечник – для того, чтобы пробить шкуру фрегата и поразить его... – Лицо Крейна сделалось очень суровым. – Средоточие разума восстановить невозможно, но без него фрегат не умирает. Он...
Внезапно Эсме прозрела.
– Я знаю, – сказала она. – Фрегат превращается в карго.
Карго, несчастное создание, лишенное парусов и обреченное влачить жалкую жизнь, вызывающее одно лишь отвращение...
– Карго, – повторил пират. Взгляд его разноцветных глаз казался устремленным куда-то далеко. – Послушная тварь, которая никогда не взбунтуется и не перевернется посреди океана кверху килем. Она будет ползать вдоль берега – медленно, спокойно... ну, пованивает чуток... куски на ходу отваливаются... подумаешь, неприятность! – Кулаки Крейна сжались; он сильно побледнел, а шрам на щеке, напротив, налился кровью. – Прошу, капитан, примите командование!
Последние слова он произнес явно не своим голосом, и Эсме испугалась. Она осторожно коснулась его руки, и пират, вздрогнув всем телом, пришел в себя.
– Вот так, – произнес он будничным тоном, совершенно не выдававшим сильнейшего душевного волнения. – Что еще вы хотите узнать?
«Отчего фрегаты переворачиваются кверху килем?»