Дважды украденная смерть

— Как не остаться, — усмехнулась бабка. — Да ведь кто их знает, где они...

— Ну ведь ушел же кто-нибудь из ваших в лес...

Авдотья промолчала.

— Я ведь почему к тебе пришел? Меня, может, ты вспомнишь, я тут у вас выступал как-то раз.

Помнила бабка Авдотья. Но в такие лихие времена как довериться незнакомому человеку? Может, он и в милиции специально подсажен был. Чего вот ему тут надо? Люди воюют, кровь проливают, а он по ночам шастает в деревне, где всякой погани хватает. Или убежать не успел?

— Дело, мать, большой важности, — продолжал настаивать гость. В голосе его не было просительной нотки; он требовал, почти приказывал. — Большие государственные ценности в опасности, а мне без помощи людей ничего не сделать. Все врагу достанется.

Бабка соображала, прикидывала.

— Сховайся пока в сарае, — наконец решилась она. Сняла с гвоздя полушубок. — Промерз поди? Погрейся. А я схожу до одного человека...

Ефим Макарович, председатель сельсовета, уходя из деревни, сказал Авдотье, как бы ненароком:

— Если какая нужда будет — с дедом Лобовым поговори. Он старик мудрый...

Авдотья смекнула тогда, что не случайно так сказал председатель. Видно, советская власть все равно останется и будет хоть тайно, незримо, но существовать на брянской земле.

Дед Лобов пришел скоро. Энкеведешник спал, завернувшись в полушубок и прислонившись к стене сарая. Проснулся он мгновенно.

Говорили они с дедом недолго. Потом дед ушел, и до вечера во дворе бабки Авдотьи никто не появлялся. А как стемнело, пришел Сергей. Энкеведешник уже ждал: дед Лобов пообещал, что пришлет мальчика. Сергей с любопытством разглядывал, насколько позволили сумерки, незнакомого человека. Дерюжка, дарованная бабкой, скрыла гимнастерку и галифе (хромовые сапоги бабка спрятала, выдав разбитые чуни), лоб и чуть не пол-лица скрывал невесть откуда вытащенный грязно-рыжий пыльный треух. Выступившая щетина делала лицо пришельца неузнаваемым. Похож он был на бродягу.

Дед Лобов велел Сергею отвести гостя в Щербиничи, там разыскать Ефима Макаровича (а как разыскать, сказал), но на квартиру гостя не водить, а оставить в леске. Пусть Ефим Макарович сам распорядится, как быть насчет места встречи...

Сергей сделал все как было велено. Шли лесом, дорогой почти не разговаривали. По дедовым указаниям Сергей нашел Ефима Макаровича, передал все, что просил дед. Ефим Макарович расспросил, где, в каком месте оставил Серега неизвестного, и услал мальчика домой.

— Иди, и чтобы ни одна душа тебя не видела. И ни гу-гу. Никому! А мы тут сами разберемся.

Своего ночного спутника Сергей в следующий раз увидел в партизанском лагере уже весной следующего года. Он его было и не узнал: в телогрейке под ремень, в шапке со звездочкой, с кобурой на боку.

Уж после он узнал, что незнакомца звали Иван Фомич, оказалось, родом он с Урала, а вот уже несколько лет — его, Серьгин, земляк. Иван Фомич, как выяснилось, был комиссаром отряда. Он велел Серьге заходить к нему всегда запросто, и мальчик привязался к этому веселому, всегда доброжелательному человеку.

Именно о нем он думал сейчас, стремясь как можно скорее попасть в партизанский лагерь. «Иван Фомич поможет выручить Тараску! Он в беде не оставит...»

— Стой!

Негромкий окрик откуда-то сбоку прервал Сережины размышления. Он даже вздрогнул.

— Куда разбежался? — улыбаясь спросил круглощекий парень, поднявшийся из-за кустов. Автомат болтался у него на шее, на кепке — красная лента.

Парень был знакомый. Сергей знал — его звали Саней.

— Ловко я тебя подловил? — стоял, продолжая улыбаться, довольный Саня. — У нас даже уж не проползет. Вот как!

— Дядя Ваня в отряде?

— Иван Фомич? Вроде бы на месте был. Что за дело у тебя к нему?

— Да есть дело... Ну я пойду? — полуспрашивая, полуутверждая, сказал Сергей.

— Валяй! — махнул рукой Саня. — Чеши живей!

Иван Фомич разговаривал о чем-то с пожилым партизаном. Они стояли у телеги, на которой свалены были вперемешку немецкие мундиры, ящики, чемоданы, сумки.

— Дядя Ваня, Тараску полицаи... забрали, — задыхаясь проговорил Сергей.

И сбивчиво начал рассказывать. Лицо Ивана Фомича враз посуровело.

— Ну-ка не спеши. Давай по порядку, да поподробней.

— Тушенка, говоришь? С советской наклейкой? Интересно... — проговорил Иван Фомич, когда Сережа закончил свой рассказ. Он вдруг крепко взял Серьгу за руку.

— А ну-ка, давай пойдем к командиру.

Командир отряда «Батька Матвей» в своей землянке что-то «химичил» над схемой дорог района.

Он еще был во власти занимавших его мыслей, и не сразу «врубился» в смысл сказанного Иваном Фомичем.

— Какая тушенка? Какой мальчик? При чем тушенка?

— Слушай, Матвей, — заговорил Иван Фомич как-то жестко, — тут дело очень серьезное. — Мальчонку, само собой, надо выручить. Но ты не знаешь, какая тут подоплека. Я тебе как-то не успел обо всем этом рассказать. Тебя тогда еще в отряде не было...

...Немецкие самолеты уже хозяйничали в небе, как у себя дома. Городок содрогался от взрывов, хотя бомбить, собственно было нечего. Капитан НКВД Иван Фомич Олин вошел к начальнику районной милиции майору Кизерову, когда тот что-то горячо говорил в телефонную трубку.

— Как нет машины? Я же послал! И машину, и охрану. Да что они, обалдели?.. У меня нет больше ничего. Свою «эмку» я отдать не могу: нам свои документы надо вывезти...

Он устало смахнул пот с лица.

— Погоди, — сказал он телефонному собеседнику, — сейчас чего-нибудь придумаем.

Прикрыв ладонью микрофон, Кизеров заговорил, глядя в лицо Ивана Фомича.

— Слушай, Иван... Дело такое. Я хотел тебе другое поручение дать, но тут поважней...

Кизеров отвел глаза.

— Понимаешь, я в банк полчаса назад машину послал, чтобы вывезти ценности, а директор звонит, говорит никого не было. Что делать, а? Машин у меня нет. Моя «эмка» мне самому нужна — у нас ценней бумаги, чем их кругляшки. В горкоме и горисполкоме нет уже никого — все выехали. Там Коля сидит, ждет моих распоряжений. Забирай его, берите, что найдете из оружия, там, по-моему штук пять гранат оставалось... Берите любую машину, мандат тебе не нужен, сейчас мандат вот он...

Кизеров похлопал себя по кобуре пистолета. Потом, понизив голос, сказал:

— Там, понимаешь, деньги... И золото...

Олин хотел было как обычно сказать: «Есть!», но Кизеров встал, порывисто обнял его и проговорил хрипло:

— Ну, Ваня, давай! Не знаю, когда еще свидимся. Сам видишь, дела какие... Попытайся спасти банк. А у меня, сам понимаешь, забот еще много... Семью-то отправил? Ну, слава богу.

Он порывисто пожал Олину руку и снова схватился за телефон.

А Иван Фомич разыскал Колю, молодого лейтенанта НКВД, взяли у начхоза, который уже навешивал бесполезный замок на бесполезный теперь склад, пять штук гранат...

— Гляди по сторонам, — сказал Олин. — Любую машину хватаем...

Полуторку они увидели у магазина. Двое людей таскали какие-то ящики, впопыхах забрасывали их в кузов. Олин узнал Григорьева, директора торга.

— Геннадий Поликарпович! — крикнул Олин сходу. — Кончайте самодеятельность...

— Чего? — недовольно уставился тот, утирая пот со лба. — Тут, знаешь, ценностей сколько.

— Есть и поценнее! — проговорил Иван Фомич, и заглянул в кузов. — Тушенка тут... Вот ценность...

И он остро почувствовал, что с утра ничего не ел.

— Да что тушенка! — начал горячиться Григорьев. — Это так, по ошибке начали в продовольственном отделе хватать... А у меня драгоценности, меха...

Олин заговорил решительно и веско:

— Меха мехами, а в банке деньги лежат... и золото...

— У меня тоже ценности, понимаешь! — почти закричал Григорьев.

— Слушай, Геннадий Поликарпович, времени для дискуссий у нас уже не осталось. Я беру машину, и если хочешь, использую для этого власть.

Олин смотрел на директора магазина так, что тот кое-что понял...