Страница 47 из 78
— Хотите пива? — по-простецки, как ему показалось, спросил Бельтиков.
«Рубинштейн» глянул чуть ли не с испугом.
— Что вы, что вы! Спасибо! Я вот тут жду...
— Чепуха! Никого не надо ждать. Надо пить пиво.
И он протянул бутылку, которая была принята бережно и осторожно, словно хрустальная ваза. Себе Бельтиков тоже вытянул из сетки бутылку, скребнул пробкой спинку скамейки, отчего пробка отлетела, со звуком шмякнувшись об асфальт. «Рубинштейн» повторил маневр, и вот уже они потягивали пиво, выясняя друг у друга (приоритет, понятно, держал Бельтиков) анкетные данные. Выяснилось, что «Рубинштейна» звать не Антон, а Иван, что фамилия у него Зайцев, а отчество Фадеич, что он тоже в данный момент ни на какой службе не состоит, поскольку в Горзеленхозе, где он до недавнего времени подвизался, работают в основном женщины, а они никак не хотят понимать, что запах, который после вчерашнего дня, не может быть поставлен человеку в вину, поскольку после работы никто человеку выпить запретить не может. Пришлось уйти.
— На шабашку надо ехать, на заработки, — убежденно заявил Бельтиков.
— А что, — встрепенулся Рубинштейн-Зайцев. — Я по плотницкому делу могу. Ну и там, если механизмом каким, тоже сумею...
— Знаешь что, пошли-ка ко мне домой. Там все досконально обсудим, что к чему.
«Достонально», а именно так произносил это слово Фадеич, как впоследствии имел неоднократную возможность убедиться Бельтиков, обсудить вопрос Рубинштейн-Зайцев не возражал в принципе, но его беспокоило, как отнесется к его визиту супруга нового знакомого.
— Нету супруги. В загранкомандировке. Один я.
Насчет загранкомандировки сказано было сильновато и не по делу, но кого в данной ситуации могут интересовать такие детали?
В домашних условиях Фадеич повел себя более раскованно. Биографические его данные пополнились довольно любопытными фактами. Оказалось, что он фронтовик, на войне был в строительных войсках, непосредственного участия в боевых действиях не принимал, да и пришелся на его долю неполный год, когда эти самые боевые действия происходили. Жены нету, точнее была, да, как говорится, сплыла. На скамейке должно было состояться свидание, но баба — куда она денется, а пивом не каждый день угощают, да и с хорошим человеком тоже не всякий раз поговорить приходится.
За приятной беседой на темы как конкретные, так и отвлеченные и родилась идея создания шабашного десанта. Фадеич брал на себя миссию подбора соответствующих кадров. («У меня есть на примете мужички подходящие. Все могут. Один так вообще всегда в буграх ходит»).
...И вот этот-то самый, который «всегда в буграх» приближался сейчас к страдающему Бельтикову. В одной руке он нес небольшой чемоданчик, довольно потрепанный, видавший виды, и полотняную сумку, в которой угадывалось нечто, внушающее надежду.
При виде Бельтикова улыбка у Алика несколько деформировалась, и стала понятна причина такой криворотости: верхних передних зубов не было. Причину этой щербатости Бельтиков узнал несколько позже, а пока что, вяло пожав протянутую руку, покосился на сумку.
— Привет труженикам пера! Точность — вежливость королей. Головка бобо? Сейчас полечимся.
И Алик торжественно извлек из сумки банку с пивом.
— Ну благодетель! Вот это, я понимаю, благотворительность! — заговорил Бельтиков языком Карлсона, который живет на крыше. — Вот уважил, так уважил!
И оба стали по очереди припадать губами к банке, нимало не смущаясь тем, что кто-то их может увидеть.
— Сейчас подлечимся и двинем на вокзал. Наши архаровцы уже ждут наверно. Договорились ехать, значит, будем ехать, — рассуждал Алик вслух.
И Бельтикову уже не казалось решение, принятое вчера на совещании-попойке членами бригады, мягко говоря, несостоятельным. Все будет о’кей. Вчера, во всяком случае, так казалось. Временное утреннее сомнение можно отнести за счет состояния. Поправилось состояние, поправилось настроение. Так что, вперед, с песней!
* * *
Фатеев, вынужденный оторваться от важного дела — писания бумаги (а в ней и надо-то было всего несколько фраз) — недовольно уставился на посетителя.
— В чем дело, гражданин?
Гражданин, прилично одетый мужчина лет под сорок, развел руками, изображая недоумение.
— Обокрали.
— Как то есть, обокрали?
— Обыкновенно. Увели саквояж.
Краснов смотрел на мужчину, словно на привидение, хотя спортивного вида безрукавка с карманчиками и светло-серые хорошо отутюженные брюки говорили за то, что это нормальный, вполне современный человек, к потустороннему миру отношения не имеющий. Как же так, ведь Краснов только что докладывал, что все в полном порядке! Ни шума, ни гама, ни криков «Держи вора!» Наливаясь краской, Краснов спросил посетителя:
— А вы куда смотрели?
Тот смущенно пожал плечами.
— Видите ли, мы с сынишкой поехали в Карабаш к моей сестре на день рождения племянника. Билеты купили, до автобуса еще двадцать минут, я пошел посмотреть не привезли ли свежие газеты. Сыну сказал, чтобы посматривал, вернулся буквально через пять минут, спрашиваю сына где саквояж, а он только глазами хлопает.
— Ясно... Ясненько. А что было в саквояже?
— Ну что, свои вещички кое-какие, пару дней все же собирались задержаться, у меня отгулы по работе... И подарки, понятно. Фотоаппарат мальчишке я вез, мой парень авторучку трехцветную приготовил... Электробритву я с собой всегда вожу свою, чужими не бреюсь. Так, по мелочи еще, платки, носки. Личного пользования так сказать, вещи...
— В общей сложности на какую сумму наберется? Можете прикинуть?
Гражданин подсчитывал в уме минуты три. Оба милиционера молчали. Посетитель наконец решился.
— Думаю, рублей на сорок.
Фатеев удовлетворенно крякнул.
— Ну, вот видите, гражданин хороший, мы ваше заявление-то и принимать не можем. Даже до полусотни не дотягивает ваша пропажа. А искать где? Вор, может, уже со скоростью восемьдесят километров в час в совершенно противоположную сторону мчится.
— Так что же, выходит, воруй себе на здоровье и никому до этого и дела нет?
— Дело-то, положим, есть. Но сами посудите, сколько будет стоить этот поиск? Намного дороже, чем ваше барахлишко. А нет бы вам самим поаккуратнее быть. Оставляете вещи, уходите, а милиция виновата. Перепишите ваши вещички, список оставьте. Где что обнаружится — дадим знать.
Гражданин вздохнул. Невесело усмехнулся:
— Один шанс из миллиона. Так сказать, спасение утопающих — дело рук самих утопающих...
— Осторожней надо быть в другой раз.
Высокий молодой парень в зеленой штормовке, показавшийся в дверях, спросил разрешения, прежде чем войти, и, получив положительный кивок головы старшего по званию, втиснулся в помещение.
— Рюкзак...
— Что «рюкзак»? Стащили?
Эти слова Фатеева парень воспринял как подсказку. Словно студент на экзамене.
— Да-да, — заторопился он. — Именно стащили. Увидел знакомую, поговорил с ней пять минут, вернулся — рюкзака нет.
— Куда ехали? И что в рюкзаке?
— На озере у нас база. Институтская. Ехал туда, разное вез, свое и для ребят. Много чего, полный рюкзак был набит...
— А все же поконкретней?
— Кинокамера была, любительская. Шестнадцать миллиметров. Рыболовные снасти. Будильник. Велосипедные камеры...
— Камеры... — повторил в раздумье Фатеев. Велосипедные, куда еще ни шло, а вот кинокамера...
Он побарабанил пальцами по столу. Проговорил, ни к кому не обращаясь:
— Гастролеры, выходит, какие-то наш вокзал своим вниманием удостоили...
* * *
Витька в сильно потертой кожаной тужурке, которая, надо думать, была старше хозяина, с обширной хозяйственной сумкой на молнии уже поджидал их в условленном месте. По его широкому лицу невозможно было определить, какое у него настроение и состояние: бесстрастное выражение никаких оснований для предположений и догадок не оставляло.