Страница 5 из 54
Командир крейсировавшей в ста милях от Гебридских островов «У-39» капитан-лейтенант Глаттес чуть приподнялся на узкой койке и едва не ударился о раструб переговорной трубы. Он поморщился и с досадой подумал, что завершается еще один день боевого похода и что вряд ли им сегодня выпадет удача. Главной причиной его плохого настроения было отсутствие сколько-нибудь значимого успеха. Не считать же таковым уничтожение парохода водоизмещением не более 500 тонн. По мнению Глаттеса, он поступил более чем гуманно: после приказа «остановиться» разрешил экипажу сесть в шлюпки и лишь потом дал команду: «Пли!» Правда, им едва ли удастся добраться до берега, но это уже в конце концов не его дело. Глаттес мельком взглянул на календарь и раздраженно откинулся на спину. 14 сентября… Вчера ему пришлось беспрепятственно пропустить шедший под французским флагом теплоход, поскольку в директиве штаба подводного флота категорически запрещалось атаковать принадлежавшие Франции суда. Не делалось исключения даже для военных кораблей. Глаттес сперва ничего не понял. Смысл приказа дошел до него лишь после получения радиограммы с необходимыми разъяснениями. Оказывается, первым боевые действия должен был непременно начать именно французский флот. «Ну ясно, — мысленно размышлял капитан-лейтенант, — французишки пока еще топчутся у Западного вала[4] и неизвестно, перейдут они в наступление или нет. Действительно, зачем нам их провоцировать, а потом воевать на два фронта. Вот покончим с поляками, а там видно будет. Но какая-то больно странная война получается».
Глаттес тяжело вздохнул и с неприязнью посмотрел на зеленую занавеску, прикрывавшую дверной проем командирской каюты. Всякий раз, когда ее отдергивал вахтенный радист с журналом учета радиограмм, Глаттесу хотелось разразиться потоком площадной брани. Он еле-еле сдерживал себя. Тоннаж потопленных остальными подводными лодками кораблей ежедневно возрастал, и только ему нечего было доложить Деницу.
За горестными раздумьями Глаттес незаметно для себя задремал. Разбудил его грохот шагов по железному настилу пола. Неужели опять радист? Но шаги удалились, лязгнула дверь туалета, и через минуту каюту заполнил терпкий, щекочущий ноздри запах «Колибри». Этот сорт одеколона заменял немецким подводникам воду для мытья.
Внезапно в переговорной трубе прозвучал сдавленный крик:
— Господин капитан-лейтенант! За кормой справа по борту корабль!
Глаттес на мгновение замер и несколько секунд лежал неподвижно, уставившись невидящим взором в густое переплетение разноцветных и разнокалиберных трубопроводов. Затем он наклонился, рывком натянул матросские сапоги, нахлобучил фуражку, сорвал с крюка кожаный реглан и, застегиваясь на ходу, пробежал через центральный пост к трапу. В круглом, узком колодце шахты он мельком взглянул на светящийся циферблат часов и с досадой подумал, что скоро стемнеет.
Стояла хорошая, ясная погода. Дул легкий бриз, вдали кудрявились бело-серые облачка. Заходящее солнце опускалось все ниже и ниже, превращая горизонт в ослепительно сияющую серебристую полосу.
— Вон там, господин капитан-лейтенант! — радостно выпалил сигнальщик. — Только он странный какой-то! Мачт не видно, одна дымовая труба!
Глаттес приставил к глазам бинокль и несколько секунд напряженно всматривался в указанном направлении.
— Похож на танкер, — растерянно пробормотал он, навалившись всем телом на поручень. — Да это же… это же авианосец.
Глаттес приказал немедленно начать погружение. Зашипел вытесняемый из балластных цистерн воздух, и субмарина медленно, словно перегруженный лифт, поползла вниз. На поверхности осталась только рубка. Похожий на гигантский утюг, корабль просматривался теперь во всю длину. То, что сигнальщик принял за дымовую трубу, оказалось огромной боевой рубкой. Капитан-лейтенант покрутил ручки дальномерного устройства и подкорректировал курс. Потемневшее небо почти полностью слилось с горизонтом, и на водной глади блестело только серебристое пятно.
— Все вниз! Боевая тревога! Готовимся к торпедной атаке!
Последние слова Глаттес прокричал, уже захлопывая за собой крышку люка. Зазвучали отрывистые гудки ревуна. Лодка полностью скрылась под водой и малым ходом продолжала движение к намеченной цели. Застрекотала лебедка, и из шахты медленно выполз перископ. Почти у всех членов экипажа тоскливо защемило сердце. На учениях при срочном погружении у них тоже возникали неприятные ощущения, но в боевом походе при одной лишь мысли о том, что металлическая оболочка может не выдержать напора многотонной массы воды или треснуть от близкого разрыва глубинной бомбы и тогда субмарина превратится в стальной гроб, становилось страшно вдвойне. Теперь в разговорах или при отдаче приказов они все чаще срывались на крик.
— Давай, давай камраден![5] Что вы все как сонные мухи! — рявкнул старшина электриков на своих подчиненных, возившихся возле силовой установки.
— Пошел он к черту, — глухо пробормотал один из электриков. — Камраден погибли у Ибицы.
Эта фраза была в те годы одним из самых любимых выражений немецких военных моряков. После начала гражданской войны в Испании европейские государства подписали соглашение о невмешательстве, запрещавшее поставлять оружие и военное снаряжение обеим воюющим сторонам — как законному правительству, так и мятежникам. Формально присоединившиеся к нему нацистская Германия и фашистская Италия на самом деле не только оказывали военную помощь франкистам, но и встали на путь открытой интервенции, После бомбардировки самолетами республиканских ВВС в апреле 1937 года стоявшего на якоре у занятого путчистами острова Ибица броненосца «Дойчланд» немецкие корабли в отместку почти полностью разрушили небольшой испанский город Альмерию. С тех пор у многих представителей младшего и среднего звена германских военно-морских сил вошло в привычку напоминать матросам о необходимости «быть достойными памяти камрадов, погибших у Ибицы».
Корпус авианосца занимал уже почти все круглое поле окуляра, но, по мнению Глаттеса, они пока не вышли на дистанцию залпа.
— Ну еще, еще ближе! Наберите еще пару оборотов.
Подводная лодка, увеличив скорость, рванула вперед как пришпоренная лошадь.
— Нам сегодня здорово везет. И небо звездное и посудина здоровая. А иначе я бы наверняка потерял ее из виду.
— Совершенно верно, господин капитан-лейтенант, — сиплым от волнения голосом подтвердил командир минно-торпедной части.
— Мы выпустим по нему четыре «угря», — как бы обращаясь к самому себе, пробормотал Глаттес.
На миг он оторвался от визира, чтобы дать отдых глазам, покрутил жилистой шеей и, четко артикулируя каждое слово, продолжил:
— Эй, инженер-механик, проследите, чтобы после залпа все перебежали на нос. Мы должны тут же уйти на глубину.
— Слушаюсь, господин капитан-лейтенант.
Штурман торопливо докладывал последние данные для залпа, считывая их с таблиц торпедной стрельбы. Авианосец уже почти вплотную придвинулся к перекрестью прицела. В центральном посту все затаили дыхание.
— Первый и второй торпедные аппараты, пли!
Мощный взрыв потряс субмарину и подбросил ее так, что людей, будто невесомых, раскидало в разные стороны. На электрощите разом вылетели предохранители, и в отсеках мгновенно погас свет.
— Вода! — в ужасе завопил один из матросов.
Хлынувший в образовавшуюся прямо по разошедшемуся сварному шву трещину водяной поток, сокрушая переборки, покатился по главной палубе.
Инженер-механика взрывом швырнуло на пол. Он ударился затылком о железную пластину и на несколько минут потерял сознание. Очнувшись, он попытался было встать и не смог — сильно нарастал дифферент на корму. При мертвенном свете ламп аварийного освещения лица людей, с надеждой вслушивавшихся в шипение сжатого воздуха, натужно выталкивающего воду из кормовой дифферентной цистерны, выглядели как гипсовые маски. Вода в центральном посту доходила уже до колен.
4
Система укреплений, возведенных в конце тридцатых годов на границе с Францией.
5
Буквально: товарищ. Принятое в германской армии обращение друг к другу военнослужащих низшего ранга.