Страница 27 из 48
— Мадемуазель, не угодно ли: машинка последнего образца!
— Отлепись, пока глаза целы! — зашипела ему в лицо цыганка. Парень оторопело попятился. Цыганка прошла к сидевшему на пустом ящике старичку. Тот держал между ног мешочек с махоркой. За полы его старого сюртука цепко держалась девочка.
Цыганка молча подставила свой карман. Старик щепотками наполнил доверху стеклянную меру и осторожно высыпал табак покупательнице, не поднимая на нее глаз. Лишь девочка с неустрашимым любопытством разглядывала цыганку. Та одной рукой поддерживала карман, другой проворно запихивала в рот моченое яблоко, выхваченное у торговки на ходу.
— Сколько с меня, папаша? — спросила цыганка.
— Цена известная — сто тысяч.
— Давай сдачу, старик.
Она показала старику золотую монету.
— Деда, есть хочу! — жалобно протянула девочка.
Цыганка покосилась на рваное платьице, на худенькое личико с грустными глазами. Перед ней вдруг пронеслось ее безрадостное, сиротское детство в таборе, попрошайничество. Она погладила вьющиеся волосы девочки, положила в ее ручонку золотую монетку, торопливо свернула самокрутку. Крепко затянувшись, выпустила изо рта волнистые кольца дыма.
— Пошли, милая, домой. Начальник у тебя строгий.
Они выбирались из последних рядов крестьянских повозок, как вдруг перед цыганкой, точно из-под земли, вырос мужик. В одной руке у него был скрученный арапник, другой сдерживал под уздцы вороных, запряженных в пролетку.
— Любовь Гордеевна, наше вам почтение, — с деланной радостью прохрипел мужик.
Цыганка вздрогнула, но не сбавила шаг, не поглядела на мужика.
— Что, не узнаете? Запамятовали?
Мужик поймал ее за руку, притянул к себе:
— ...Велел живую или мертвую доставить! Характер его знаешь?
— Он еще моего характера не знает, — ответила цыганка.
— Не ломайся, садись, мигом на месте будем, — засопел мужик, оглядываясь, и добавил: — У-у, стерва! Три дня тебя ищем по всему уезду, бесстыдница. Думали: в тюрьму угодила.
Любочка сразу не поняла, что происходит, но когда мужик, обхватив цыганку, попытался затащить ее на повозку, девушка схватила опущенные поводья, вынимая браунинг:
— Стой! Пулю в лоб получишь!
Мужик словно не видел оружия. Взмахнул тяжелой плетью. Но его крепко ухватил за запястье матрос. Рядом с матросом оказался невидимый до сих пор Потемкин.
— На кого руку поднимаешь, гад?!
Их окружила толпа любопытных. Мужику пришлось подчиниться требованию: сесть в свою же бричку. Вожжи взял Потемкин.
— Садитесь в тачанку, девушки, — пригласил Потемкин Любочку и цыганку. — Нам, кажется, по пути.
Предварительный допрос задержанного крестьянина решил вести сам начальник Особого отдела.
— Давно знаете цыганку?
— Впервой вижу.. Вот те крест.
— И сразу Любовью Гордеевной назвал?
— Не называл никак. Вашим послышалось... Крестом-богом присягаю.
В комнату вошел Китик. Он долго присматривался к арестованному, потом широко улыбнулся.
— Разрешите, товарищ начальник, я ему пару слов скажу вне очереди? — обратился моряк к Бородину. Пока Сергей Петрович записывал в протокол, Китик копался в бумажнике. Он достал оттуда примятый листок, положил его чистой стороной на стол.
— Грамотный?
Мужик отрицательно покачал головой.
— Тогда ставь крестик.
Мужик вывел крест.
— Клади другой.
Тот недоуменно вывел еще один крест.
— А теперь третий давай.
Мужик нехотя вывел третий крест.
Матрос перевернул бумажку.
— А эти кресты узнаешь? Поверил я тогда тебе, в ночь под Новый год. Не до конца распознал тебя, «бедняк Тягнырядно»! Надо было не только харч из саней — душу из тебя вытряхнуть.
— Товарищ матрос, я как перед богом...
— Волк тебе товарищ. Ты святым не прикидывайся, и перед людьми дурочку не валяй.
Пригласили цыганку. Она вошла и остановилась напротив бородача.
— Знакомы? — спросил Бородин.
— С того дня, как с его атаманом венчалась. За дружка был.
Тягнырядно затрясся и замахал руками.
— За усю жисть ни у кого в дружках не состоял. Чего, стерва, напраслину прешь на честного человека!?
— На, получай, рыжий пес! — цыганка наградила Тягнырядно звонкой оплеухой.
— Крепко же он вам насолил, Любовь Гордеевна, — усмехнулся Сергей Петрович и тут же распорядился: — Товарищ Китик, отправьте его к начальнику оперативного отдела ЧК Лукину. Он ведет следствие по делу об убийстве восемнадцати.
Мужик повалился на пол, припав бородой к ногам Бородина.
— Только в это самое ЧК не отправляйте.
Сергей Петрович задумался.
— Что ж, погости у нас, но если ты сегодня же не откроешь берлогу своего атамана, милости и у нас не жди.
Китик увел арестованного.
Сергей Петрович подошел к цыганке. Она стояла потупившись.
— Атамана вместе искать будем, Любовь Гордеевна...
Цыганка вздохнула:
— Ох, начальник, тяжелое это дело...
— Не спорю...
ГЛАВА XIII
ПОД СВОДАМИ ЕПИСКОПСКОГО ДОМА
Сегодня над городом пролетела первая стая журавлей, и экономка Ефросинья приказала распахнуть окно в покоях его преосвященства. Свежий весенний воздух непривычно пьянил обитателей дома. С улицы доносился гомон обрадовавшихся солнцу птиц. Епископ Прокопий не замечал солнца. Ночью ему сделалось худо. Не помнил точно, что снилось, но на душе остался тяжелый осадок.
У самых дверей кабинета стояла длинношеяя черница, которая, даже когда крестилась, резко вскидывала руку, словно рапортовала по-воински. Отчеканивая каждое слово, она сообщила его преосвященству все, что видела и слышала. На лице епископа появлялась то жалкая гримаса раба, то гнев властелина.
— Приблизьтесь и повторите: что происходило в Екатерининском соборе?
Разведчица приложилась к руке епископа и зашептала:
— Отец Леонид в своей проповеди призывает жертвовать больным и раненым красноармейцам. Инокиня Марфа узрела, что он после богослужения из святого алтаря передавал матросу большой узел с проскурами и свечами.
После продолжительного тягостного молчания епископ жестом отпустил ее.
— Будьте смирны, яко голуби, и хитры, яко лисы... Обуздаю своеволие гордеца, а может быть — глупца, — произнес сквозь сжатые губы епископ. Он поспешно облачился в платье, положенное его высокому сану, и потряс колокольчиком. Вошел отец Николай. Под глазами — тяжелые мешки. Белки глаз в красных прожилках от бессонницы.
— Что знаете об отце Леониде?
— Я уже докладывал вашему преосвященству о его симпатиях к большевикам. Корни идут глубже. Отец Леонид считает, что отделение церкви от государства — явление закономерное. Лишение священнослужителей казенного жалованья одобряет, ибо священство должно быть, как он выражается, «бескорыстным».
Они оба помолчали. Потом отец Николай осведомил епископа:
— Поговаривают об изъятии церковных ценностей. В соборе отца Леонида яхонты, жемчуга, янтарь. Чего доброго, он и сам все это отнесет в большевистскую казну.
Голова епископа судорожно затряслась:
— Сегодня отец Леонид, завтра еще еретик появится. Смутное время! После вечерни соберите у меня священников всех приходов.
За большим столом, накрытым парчовым покрывалом, собрались отцы Херсонской епархии. Епископ Прокопий на этот раз не заставил себя ждать, нетерпеливо вышел из покоев раньше положенного времени.
Отец Николай относился к церковным обрядам как к забавным представлениям, любил понаблюдать, с каким подобострастием прикладываются к епископскому кресту духовные особы, как небрежно сует в лицо постылым «чадам» своим пропахшую ладаном жилистую руку владыка.
В глазах Прокопия нетрудно было увидеть надвигающуюся грозу. Наклонившись к уху епископа, отец Николай прошептал:
— Все в сборе, ваше преосвященство.
Одетый в черную мантию епископ державно кивнул головой и замедленным шагом прошел к столу. Опустился в кресло. Его неприветливый взгляд скользнул по лицам.