Страница 67 из 74
— В сценарий войдет, в синопсис не войдет, — отмахнулся Олег. — Ты напиши о Мамонте Дальском. Мне страшно нравится придуманный тобой эпизод, помнишь, ты рассказывала, как Мамонт ему объясняет про Мефистофеля.
— Боже мой, Олег, ну как так можно! Этот эпизод описал сам Шаляпин в своей книге, а вовсе не я придумала. Нельзя же начинать фильм, не прочитав даже автобиографическую книгу.
— Прочту, прочту, в Москве все прочту! — завопил Олег и попытался обнять Аню.
— Олег! — предостерегла она, отступая. — Синопсис — не способ сблизиться, а средство убедить продюсера!
— Знаю, знаю, а марксизм не догма, а руководство к действию. Пиши: «Воспоминания унесли Шаляпина в Тифлис конца прошлого столетия. Город для русского человека как страница из „Тысячи и одной ночи“, город базаров, шашлычных, кинто…»
— Как переведут слово «кинто» на итальянский? — спросила Аня.
— Как-нибудь… Может быть, Шаляпин даже встретит случайно в одном из духанов, где он слушал шарманщика, Пиросмани, а потом вместе с ним он будет ловить рыбу на берегу Куры, и они станут петь грузинские песни, не зная, что в будущем им обоим суждено бессмертие.
— И подобную стряпню ты хочешь продать своему продюсеру?
— Именно! Нужна экзотика. Не покупать же итальянцев на картины Милана и оперного театра Ла Скала или галереи Витторио Эммануила, хотя я их излазил вдоль и поперек! Заглянула Лена.
— Как я и обещала, обедать будем в два, — сообщила она и спросила: — Дело идет?
— Ты боишься, что сегодня мы не успеем сделать шесть страничек и я приеду еще и завтра? — спросил Олег. — Кстати, Аня тебя предупредила — переводить будешь ты. И не бесплатно.
— Ох ты, ох ты, какие мы богатые! — Лена ушла.
— Олег, — сказала Аня, — ты набросал идей, а я так и не поняла, с чего ты, в конце концов, хочешь начать фильм.
— Ну разумеется, с самого начала! Пиши: «Венский экспресс прибывал в Милан ранним утром…»
— Откуда ты знаешь? Ты смотрел расписание тех лет?
— Да никто этого не знает!
— А мне надо знать, чтобы писать, — возразила Аня.
— Все экспрессы прибывают на конечные станции ранним утром, чтобы нормальным людям оставался весь день для дел… И потом, утром легче снимать. Пиши: ранним утром…
Марио появился в самом начале седьмого. Олег как раз заканчивал складывать листы бумаги в папку и перебрасывался шутками с Леной. Она уговаривала его остаться ужинать, а он не соглашался, утверждая, что в Милане его ждет продюсер и ужин в лучшем ресторане и что он бы рад, да уж такая ныне, в век спонсоров, продюсеров и финансистов, судьба у них, у режиссеров, еще недавно полновластных хозяев картины: подчиняться и мириться с их прихотями.
Аня заметила, как напряженно идет Марио по дорожке от ворот к дому, и у нее защемило сердце: вчера он ушел явно обиженный, да и как могло быть иначе, если он только что предложил ей руку и сердце, а она… Аня с раздражением поглядела на Олега — нет того, чтобы уйти чуть раньше. Впрочем, Олег не виноват — Франко рассчитывал подвезти его точно к поезду и потому не торопился, утверждая, что осталась еще масса времени.
Марио поднял голову, и первым, кого увидел на террасе, оказался Олег.
Аня с грустью отметила, как изменилось его лицо, и сразу же подумала, что была права, когда сказала Лене, что в Марио появился маленький Отелло…
Встретились они буквально на пороге — Олег и Франко уже стояли в холле, когда вошел Марио.
— Мы едем на вокзал, — сказал Франко, и Аня поняла его стремительный итальянский. — Я вернусь через полчаса…
Они ушли. Тотчас же Лена предательски укрылась в детской, якобы поиграть с Роберто, чего она в такое время дня никогда не делала. И Аня осталась одна перед мрачным, угрюмым Марио.
Первые же его слова заставили ее внутренне сжаться:
— Он ночевал у вас?
— Нет. Олег приехал сегодня в двенадцать, — ответила Аня и вдруг возмутилась: что еще за допрос? по какому праву? — А если бы и ночевал? — спросила она с вызовом.
— Ты все еще его любишь, — сказал Марио утвердительно. — Почему ты не сказала мне этого раньше?
— Потому что я его вовсе не люблю, — ответила Аня и со всей отчетливостью, окончательностью и ясностью поняла, что да, не любит — ни Олега, ни Марио, и потому счастлива, хотя и видит, как страдает этот милый, достойный любви человек. Она вдруг ощутила себя как бы сидящей в зрительном зале, откуда отстранение наблюдает за событиями, в которых сама же и участвует.
— Марио, милый, хороший Марио, послушай меня минутку. Я не люблю своего бывшего мужа. Но я не люблю и тебя. Я ничего не ответила тебе на твое предложение, потому что хотела пригласить тебя в Москву, чтобы познакомить с моими родителями, с моей родиной, чтобы получше узнать друг друга и только тогда решать… Сейчас я не готова полюбить ни тебя, ни кого-либо другого. Пойми меня и прости.
Марио выслушал ее страстную тираду и сделал свой вывод:
— Все же в глубине души ты любишь Олега, иначе ты не стала бы его целовать и плакать.
— Олег пережил страшное потрясение, и мне его было жаль — вот и все.
— Я тоже жалею каждого своего больного, но это не значит, что мне следует целоваться с ними, — набычившись, ответил Марио.
Аня готова была взорваться, но сдержалась и решила отшутиться:
— Но ты ведь и не был женат на своих больных. А Олег — мой бывший муж, и тут уж ничего не поделаешь.
— Я ухожу… Извинись за меня перед Леной… С Франко я поговорю завтра.
В последних словах Марио Ане почудилась скрытая угроза, словно он собирается обвинять бедного Франко в предательстве. Она вздохнула и не стала ничего говорить, а пошла проводить его до ворот.
Марио церемонно поцеловал ей руку на прощание и ушел.
Аня с огромным и совершенно искренним сожалением подумала, что, видимо, он ушел из ее жизни навсегда. Она вернулась в дом.
Из детской выглянула виноватая физиономия подруги:
— Понимаю, я слиняла, но я не могла, просто не могла — такая сумятица чувств… Мне и его жалко, и тебя, и совершенно неприлично хочется смеяться, оттого что вспомнилась дурацкая фраза — не знаю откуда — «жених пошел косяком», и еще твои слова, что в нем проявился маленький Отелло.
Ленка виновато поглядела на Аню:
— Ты меня понимаешь?
— У меня словно камень свалился с сердца: я не виновата перед Олегом, Олег не виноват передо мной, я ничем не обязана Марио, я больше не хочу ни за кого прятаться, ни к кому прислоняться. Я — снова я. Единственное, о чем я жалею, так это о крушении мечты жить рядом с тобой…
Когда вернулся Франко, он застал идиллическую картину: обе женщины ползали по полу, строя из игральных карт ажурные замки, а Роберто, с трудом дожидаясь возведения очередной башни, с восторженным воплем дул и кричал:
— Бам! Бам!
Франко посмотрел на них, склонив голову, и что-то сказал Лене по-итальянски с такой скоростью, что Аня попросила ее перевести.
— Он сказал, что Роберто разрушает наши карточные домики так, как это делала ты последние два дня.
— Ты прелесть, Франко! — Аня легко вскочила на ноги и расцеловала его. — Завтра я весь день наслаждаюсь Турином и одиночеством, — без всякой логической связи объявила она.
На следующий день Аня выбралась из дома поздно — неожиданно много времени занял выбор обуви. Чтобы гулять, лучше всего подходили кроссовки, но к ним необходимы джинсы, а в такую жару даже подумать о них было страшно. Но и туфли надевать не хотелось — нужны колготы или гольфы…
Сомнения разрешила Лена:
— Здесь многие носят на босу ногу, даже мужчины, и не комплексуют.
Так Аня и сделала.
Спустившись с холмов, она заглянула в собор Гран Мадре, в который раз восхитилась чудом архитектуры. Здесь покоились останки павших в войне 1915 — 1918 годах. А перед монументальной лестницей собора возвышался памятник королю Витторио Эммануилу Первому, первому королю объединенной Италии. Потом она неторопливо прошла по мосту через реку По, постояв, как в первый раз, на середине, полюбовалась его нарядным видом, который достигался очень просто и остроумно: вверху фонарных столбов крепились вазоны, а из них, обвивая спиралью металлическую вертикаль, спускались вьющиеся стебли с маленькими красными цветами.