Таежная одиссея

Зарядив свою коптильню очередной порцией гнилушек, Карабанов и Заяц снова уехали на ночную охоту. На дне плесов Перевальной растет какая-то трава, которую с удовольствием едят изюбры. С наступлением темноты они выходят к реке и, забравшись в нее, погружают свои морды в воду в поисках корма. Там и поджидали их Карабанов и Заяц.

Сузев занялся ремонтом своей одежды, мы же с Димкой поспешили к реке. Еще днем Моргунов заметил, что в Перевальной есть раки. Захватив мясные отходы и изготовленные на скорую руку садки, мы поехали ставить на ночь свои снасти. Выбрав подходящее место, мы опустили сетки на дно.

Ночью вернулись Карабанов с Зайцем. Они снова убили изюбра. Теперь запасов мяса нам должно было хватить надолго. Однако, судя по их разговору, они не собирались оставлять свой промысел. Я чувствовал, что наши проводники приехали сюда совсем не ради норок, а в надежде использовать наши лицензии на отстрел зверей.

Утром они уехали за оставленным на реке изюбром, мы же опять, нагрузившись ловушками, отправились по своим ключам. Я, расставив новые ловушки, проверил старые. В двух живоловках сидели ежи, в одной — бурундук. Что привлекло туда полосатого грызуна, я не понимал. Не на рыбный же стол решил он сменить свое растительное меню?! Когда я взял его в руки, у бедняги едва не выскочило сердце. Он даже не пытался сопротивляться. Я отпустил его, свистнул, и бурундук, задрав хвост, моментально забрался на дерево.

Так как мои угодья находились ближе к бараку, я вернулся первым и до прихода остальных успел проверить садки на раков. К моему удовольствию, попалось их много. Потом осмотрел вентеря и вытащил здоровенную щуку.

Причалил я к нашему берегу одновременно с Зайцем и Карабановым. В их лодке лежал трехлетний изюбр. Наблюдая, как они разделывают зверя, я учился этому мастерству. Через полчаса от изюбра остались в буквальном смысле «рожки да ножки».

Сузев появился между нами как-то незаметно и, смотря, как мы работаем, спросил у меня об успехах.

— А я поймал, — сказал он таким тоном, как будто поймал пескаря.

Мы бросили изюбра и побежали смотреть норку. Она действительно прыгала в пересадочной клетке. Великолепный самец, сердито блестя глазами, урчал и скалил на нас острые зубы.

Теперь уже Сузев не скромничал, С явным удовольствием он рассказал, как удалось ему заполучить свой трофей. Оказалось, что норку загнал в дупло Бобик— самый вредный пес в стае. Видимо, он был неплохим охотником. В благодарность за труд я хотел погладить подвернувшегося пса, но тут же отдернул руку. Бобик угрожающе зарычал и зло сморщил нос. Чертова собака — она никому не позволяла притронуться к себе.

Сузев рассказал, как он по всем правилам охотничьего промысла достал норку, умолчав, однако, о том, что против всех правил позволил ей тяпнуть его за палец. А укусил самец сильно, но чего стоил покусанный палец в сравнении с добычей!

Норку перенесли на чердак и выпустили в устроенный там вольер. Не успели мы спуститься на землю, как на противоположном берегу Перевальной появился Димка и сразу же завопил, чтобы его перевезли.

— Вот она, родная, вот… — тряс он в воздухе брезентовым рукавом. Чтобы не таскать ловушки, мы сшили вчера эти пересадочные рукава. В нем действительно что-то шевелилось.

— Кто она — ежиха, что ли? — спросил я его, причаливая к берегу. Димка смерил меня уничтожающим взглядом, но ничего не сказал. Видимо, он боялся снова оконфузиться. Опасения его оказались напрасными — на этот раз он поймал то, что хотел. В клетку из рукава вывалилась норка. Две в один день! Стоило радоваться удаче, но в глубине души я чувствовал себя уязвленным. Все-таки я считался охотником со стажем, а Димка… так себе… начинающий.

На следующий день чуть свет я побежал к своим ловушкам. Первые две перевернул и разбросал медведь, сожрав в них приманку. Косолапый был, видимо, голоден, раз польстился даже на мизерных пескарей, вкуса которых он наверняка не разобрал. В третьей ловушке сидел еж, в четвертой, пятой и шестой — бурундуки. Ну, еж — это было понятно, он все-таки рыбой не брезгует, а вот зачем лезли бурундуки?! Не хватило им, что ли, других дырок в тайге?! У меня в кармане завалялась красная ленточка. Я разорвал ее на части и всем троим навязал на шеи галстуки. Бурундуки отправились к своим женам настоящими франтами. Дальше шло несколько пустых ловушек. Из остальных я вытряхнул здоровенного колонка, двух ежей и даже мышь. Все лезло в мои самоловы, кроме норок. Грешным делом, я подумал, не виновата ли в этом та первая, что удрала из перекосившейся ловушки? Заметив на берегу реки следы норки, я начал внимательно рассматривать их и в одном месте нашел остатки норкиной трапезы. Мне и раньше попадались краснеющие на солнце корочки рачьих панцирей, но я не обращал на них внимания. На этот раз передо мной были совершенно свежие остатки рака. Раздробленные лапки имели еще свой природный цвет. Так вот в чем дело! Оказывается, в норкино меню входят и раки. Этого мы не знали, считая лучшей приманкой свежую рыбу.

Что есть духу помчался я к рачьим садкам. Как на зло, на этот раз все раки были крупные, и мне не хотелось скармливать их норкам. Отобрав тех, что поменьше, я устроил в первых ловушках настоящее ассорти из рыбы и раков. К концу этой работы начал накрапывать дождь — тайга сразу стала неуютной, и пришлось поспешить в барак. Там сидел Карабанов, укладывающий свою готовую продукцию; копченое и сушеное мясо изюбра. Сушеное мясо мне понравилось.

— Шабашьте, малые, со своей затеей, — растягивая слова, сказал мне Карабанов. — Все одно на норках не заработаете… Ну, десять штук поймаете, а че это… тьфу! Вона уже сколько дней извели, как уехали из дому, а че заимели? Бейте зверя… Сузеву что— у него оклад ничего — ему можно прохлаждаться.

— На чем же нам тут еще зарабатывать? — спросил я его.

— Эх-хе, — усмехнулся Карабанов. — Одно слово — не в свои сани вы влезли. Мне бы так на работе числиться, как вы… Попользовали бы тайгу-матушку…

Хозяйственным "мужиком был Карабанов — все он предусмотрел, все продумал: и чистые мешочки, и холстинки, По доброй традиции охотничьих законов добытое мясо принадлежало нам всем, но у него на этот счет имелась своя точка зрения. Я не стал больше слушать его и сегодня же решил поговорить с Сузевым.

И Димка, и Сузев вернулись пустыми, но это нас не огорчило. Мы залезли на чердак и расширили вольер. Наши дикарки не хотели показываться из своих закутков, и мы не стали тревожить их.

К вечеру дождь затих и все отправились собирать маньчжурские орехи, которые росли сразу же за стеной барака. Они уже созрели и в изобилии устилали землю. За пятнадцать минут мы набрали без малого мешок. Раскалив печку, насыпали на нее очищенные от зеленой скорлупы орехи и вооружились ножами. Маньчжурский орех крепок, толстокож, его трудно расколоть и добраться до ядра. На печке же он с легким хлопком раскрывает свой носик, и тогда уже съесть его дело желания. Приятное занятие, вот только руки после этого невозможно отмыть. Они приобретают ядовитый желто-коричневый цвет. Сузев выпачкал даже физиономию и стал похож на невылинявшего колонка.

Не ожидая ужина, Карабанов и Заяц опять ушли на охоту. Тут-то и произошел задуманный мною разговор, в который с горячностью вмешался Димка.

— Ты нам скажи, как ты их нанимал, — спрашивал он у Сузева. — Должны они ловить норок или нет? Или они приехали только изюбров бить? Эта шерсть неорганизованная всю тайгу перестреляет, — говорил он, имея в виду Карабанова..

Димка почему-то сразу невзлюбил нашего проводника и всегда косился в его сторону.

— Ну, чего мычишь? — наседал он на Сузева. Сузев со свойственной ему манерой пытался уклониться от разговора.

— Ну, вот: мы… вы… — горячился Димка. — Не хотят работать — гнать их к чертовой матери, и все дело.

— Вообще-то нужно с ними поговорить, — наконец согласился Сузев. — С Зайцем о работе я не договаривался, а вот с Карабановым заключил договор.

Мы еще не заснули, когда вернулись охотники.