Ночная охотница

– Дискотеку или что-нибудь в таком же духе, что-нибудь повеселее, – пояснил Сахнович. – А то у меня челюсти от скуки сводит. Конечно, если я призрак, так меня можно поставить в караул на неделю и забыть! Ведь призракам некуда торопиться, так, Колесникова?

– Угу, – сказала Настя, выделив из раздраженной тирады Сахновича слово «караул». Призрак был поставлен охранять Горгон, это был стражник, и стражника по всем законам жанра следовало прикончить, пока он не подал сигнал тревоги. Однако Настя совершенно не представляла, как можно прикончить призрака с помощью подручных средств.

– Неделю, значит? – переспросила она, чтобы отдалить тот момент, когда Сахнович завопит или как-то еще подаст сигнал своим хозяевам. – Да, скучноватая, должно быть, работенка.

– А кого это волнует? – отозвался Сахнович. – Их это совершенно не волнует, я для них как чайник или утюг, моего мнения не спрашивают, пользуются, и все. Пойди сюда, сходи туда, постой тут…

– Сочувствую, – автоматически проговорила Настя.

– Да иди ты! – огрызнулся Сахнович. – Сытый голодного не разумеет, а уж живой мертвого и подавно. Дважды мертвого, если быть точным. Первый раз Тема Покровский с перепугу мне башку прострелил, а во второй раз эта рыжая стерва послала по садику прогуляться…

– Да, эта Соня, которая Лиза, – посочувствовала Настя. – Она та еще… – Ей вдруг показалось, что между ней и призраком Сахновича устанавливается нечто вроде контакта; и может быть, если повести разговор с умом и наобещать призраку с три короба от имени королевского двора Андерсонов, можно будет перевербовать Сахновича на свою сторону, как это уже вышло с Покровским…

Который, правда, вскоре после перевербовки пропал. И который, если честно, сам себя перевербовал еще до случайной встречи с Настей на пражской улице.

Тем не менее она попробовала.

– Так ты теперь работаешь на этих, – Настя скривилась. – На Горгон?

– Нет, – сказал Сахнович. – Хозяин у меня другой, а тут я типа в командировке.

– А-а, – понимающе кивнула Настя, а в следующую секунду перестала вообще что-либо понимать. Дверь во втором доме открылась, и на крыльцо вышел мужчина, в котором Настя узнала Артема Покровского, живого и вроде бы даже здорового (если не считать безусловного вреда, который наносился организму Покровского выкуриваемой в данный момент сигаретой).

Настя несколько секунд изумленно смотрела на Покровского, потом перевела взгляд на Сахновича, точнее, на то место, где только что находился призрак Сахновича, ибо сейчас его там уже не было, и это внезапное исчезновение стало финальным звоночком, неоспоримым симптомом, что сейчас что-то случится, что-то нехорошее, что-то опасное, что-то такое, для чего у Насти и был припасен пистолет в потеющей ладони.

Она выставила этот пистолет перед собой, чтобы успеть среагировать на опасность, и она успела – как только какая-то фигура показалась из-за утла второго дома, Настя нажала на спуск, и громкий выстрел положил конец затянувшейся лживой тишине этого утра. Пистолет дернулся в ее руках, и было непонятно, куда ушла пуля; Покровский на крыльце замер, и вообще на пару секунд все замерло, будто бы мир затаил дыхание, а потом…

Неправдоподобная, нелепая фигура снова показалась, точнее, вывалилась из-за угла второго дома и быстро двинулась по направлению к Насте, пошатываясь из стороны в стороны. Это была Горгона, замотанная в какое-то белое одеяние; Горгона, которая не прятала свои волосы под платком или шапкой. Эти волосы шевелились, шипели, переплетались друг с другом, и именно этих волос Настя и боялась более всего; боялась не того, что они могут с ней сделать, а самого их жутко нечеловеческого вида. Поэтому Настя поспешно стала жать на курок, дважды выстрелив просто в сторону Горгоны и лишь на третий раз взявшись за оружие обеими руками и прицелившись в центр шатающегося белого кокона. Горгона словно споткнулась и рухнула наземь, а Настя, с запозданием вспомнив, что и умирающая Горгона смертельно опасна, отпрыгнула в сторону, отвела взгляд от бьющегося в конвульсиях существа…

И тогда появилась еще одна Горгона, точно так же, из-за угла второго дома (Покровского уже не было на крыльце, когда и куда он пропал, Настя не заметила, не до того ей было), в точно такой же одежде, похожей на простыню. Настя теперь стреляла спокойнее, но все равно потратила четыре патрона, прежде чем Горгона упала на колени, сложилась пополам и легла рядом с мертвой сестрой.

Оставалась еще одна Горгона и неизвестное количество патронов в обойме (Настя как-то их пересчитывала, но сейчас все цифры вылетели у нее из головы).

Она медленно двинулась вперед, держа угол дома на прицеле, но вдруг боковым зрением уловила движение слева и резко повернулась туда.

Из колодца, что находился почти у самого забора, высунулась голова с шевелящимися волосами, потом показались руки, а потом и вся Горгона сноровисто выбралась из колодца наружу, и, как только это случилось, Настя нажала на курок, торопливо посылая пулю за пулей, не слишком надеясь на собственную меткость, больше уповая на удачу (ведь она сейчас делала правильные вещи, она истребляла зло, и удача ей как бы полагалась по закону); тем не менее пули одна за другой шли мимо, и только на пятом или шестом патроне, когда Настя уже готова была закричать от досады и ужаса, Горгона как бы нехотя села на землю, схватилась за плечо и привалилась к стенке колодца, будто уснув.

Настя выстрелила в нее еще раз, для верности, огляделась и, не веря до конца в произошедшее, прижала теплый пистолет к груди. Она это сделала, она истребила Горгон, она сквиталась с ними за тот маленький сад с четырнадцатью статуями…

Теперь найти Дениса, а потом…

Потом что-то твердое ударило Настю по голове, выбив из нее и силы, и сознание, и так до конца и не развернувшуюся радость этой фальшивой победы.

На грубо сколоченном столе лежали ружье и книга. Ружье смотрело двумя стволами на Настю, по обложке закрытой книги постукивали длинные темные ногти Горгоны. Это сочетание – ружье и книга – наверняка было неслучайным, наверняка в нем содержалось какое-то послание, и Настя, несмотря на боль в голове и ребрах, кажется, догадалась, какое именно. Ружье и книга дополняли друг друга, делая все происходящее крайне серьезным делом; ружье олицетворяло беспощадность намерений, а книга свидетельствовала о глубинных основаниях принятых решений. Не просто пуля в лоб, не просто пустые слова, но союз пули и слова. Вздумай кто изваять статую правосудия, адаптированную к реалиям этого места и времени, Горгона с ружьем и книгой была бы вполне убедительной моделью. Тем более что у этой Горгоны были правильные, пусть и немного жесткие, черты лица, и по-своему она была красива, если не обращать внимания на шевелящиеся волосы. Впрочем, вокруг головы Горгоны был повязан широкий черный платок, и змей было почти не видно; отчего сидящую напротив Насти Горгону можно было принять за женщину лет тридцати пяти, слегка огрубевшую от жизни вдалеке от цивилизации, но тем не менее…

Тем не менее платок не мог обмануть Настю, она знала, что перед ней сидит чудовище, пусть с правильными чертами лица и с книгой. И потому Настя не ждала правосудия.

– Голова болит? – поинтересовалась Горгона. – Надо, чтоб болела. Потому что я старалась. Готовилась к этому удару с прошлой осени. Только я хотела не сзади тебе вдарить, а спереди, чтоб прямо в морду, чтоб зубы во все стороны, чтоб нос расплющить…

Весь этот поток красноречия мерно лился мимо Насти, ибо ее голова после пары крепких ударов не была способна обрабатывать такой массив информации. Настя смотрела себе под ноги и пыталась понять хотя бы одну из множества непонятных вещей: почему Горгон оказалось не три, а больше? Можно было свалить все на лгуна Люциуса, но ведь и раньше Настя слышала, что Горгоны живут такими вот тройственными союзами. «Три сестры» поэтому так и назывались, но тут…