Ночная охотница

– Потом я отдал ему деньги, и он ушел, – сказал Альфред, разводя руками, что, наверное, означало – финал истории не идеален, но другого у меня нет. Тем не менее Настя спросила:

– И все?

– И вше, – Альфред задумался и добавил: – Мы немного пошпорили. О деньгах.

– Мхм, – сказала Настя, не зная, как относиться у услышанному.

– Шложно было пошчитать, школько я ему должен, – пояснил Альфред. – Теперь в ходу евро, тогда были гульдены. Или талеры. Или еще что-то.

– Тогда?

– Давно.

– А-а…

Настю к этому моменту интересовали совсем не обменные курсы валют, а то, как бы, не обижая хозяина, выползти из-за стола, добраться до лавки, рухнуть на нее и погрузиться в глубокий сон.

Между тем Альфред обеспокоенно стиснул зубами свою трубку – его, кажется, интересовали вещи посерьезнее.

– Наштя, – сказал он. – Иннокентий говорил тебе про меня? Что он говорил?

Настя с трудом отвела взгляд от желанной лавки, посмотрела на Альфреда, вспомнила, кто это такой, и нехотя проговорила, будто отделываясь от назойливого ухажера:

– Да так, всякое…

– Например?

– Что денег ты ему должен, – сказала Настя и зевнула. – И что…

– Да?

– Много денег.

– И вше?

– Деньги, – решительно сказала Настя и встала из-за стола. – Вот все, что ему было нужно. А мне…

Она легла на лавку, свернулась калачиком, закрыла глаза и тихо-тихо – как ей казалось – заурчала от удовольствия. Альфред смотрел, как девушка засыпает, и думал о чем-то своем.

Судя по выражению его лица, это были не самые приятные мысли.

Я провела у Альфреда три дня, и больше всего это напоминалолетние каникулы у дедушки, которого у меня никогда не было. Альфред чрезвычайно заботился омоем питании, так что на третий день мои испытанные джинсы вероломно стали жать в талии. Альфред вел со мной долгие рассудительные беседы, точнее, он пытался вести со мной беседы. Я же была неважным собеседником, ибо понимала примерно процентов шестьдесят из сказанного им; причем не из-за дефектов Альфредовой дикции, а из-за того, что Альфред слегка переоценивал мои умственные способности.

Мы сидели на небольшом балкончике и смотрели на Прагу, попивая то кофе, а то и более крепкие напитки, в зависимости от времени суток. Поначалу я немного нервничала, потому что не представляла, как буду добираться домой – с деньгами, но без документов, да еще подозревая в каждом встречном то ли людей Смайли, то ли нелюдей, с которыми был связан Покровский.

Оказалось, что все эти мои треволнения решаются чрезвычайно просто – нужно было просто высказать их вслух в присутствии Альфреда.

– Вше будет хорошо, – уверенно сказал он и пододвинул мне тарелку с пирожными.

И действительно, все вышло хорошо – то есть не вообще, не в глобальном масштабе, а в тех пределах, за которые Альфред взял на себя ответственность. К сожалению, Альфред брался контролировать ход вещей в очень узких рамках: билеты, визы, документы, машина в аэропорт, мобильный телефон с забитым в память номером «на вшакий шлучай».

Когда я стала благодарить его, он отмахнулся, хотя где-то в зарослях его седой бороды появилась довольная улыбка.

– Должен был что-то шделать для тебя, – пояснил он, грызя свою трубку. – Потому что Иннокентий попрошил. Потому что ты шбежала из Лионеи.

С Иннокентием все было понятно, а вот насчет Лионеи…

– Именно потому что сбежала?

Альфред молча кивнул.

– Так вы не любите Андерсонов?

Альфред задумался.

– Их было шлишком много, – сказал он наконец. – Чтобы можно было их вшех шкопом любить. Или не любить. Нынешний… Утер, так? Он вроде ничего, но были и другие… Хуже.

Это была достаточно длинная фраза, так что он отхлебнул яблочного сидра, подумал и только потом выдал продолжение:

– Тем более что рядом ш Андершонами хватает вшяких-ражных… Вше хотят быть поближе к королю. А ешли вдруг кто-то не хочет… – кивок в мою сторону. – Это уже кое-что. Это хорошо.

– Иногда я думаю, что сглупила. Поддалась панике, – призналась я.

– Или пришлушалашь к интуиции. Что тебе не понравилошь в Лионее?

– То, что для меня там уже было заготовлено место, будто я кирпичик в стене. И никто меня не спросил, нравится мне это место или нет. А еще… Там было слишком много всякого странного. Двенадцать Великих старых рас – это слишком много для меня, потому что в школе нам рассказывали про обезьян и про дельфинов как про самые разумные существа после человека, а вот двенадцати Великих старых рас в школьной программе не было. И ладно, если просто слышишь или читаешь про это, но когда видишь их вот так, как вас… Когда они говорят с тобой или трогают тебя… – Я поежилась. – Это не то чтобы противно, но…

– Непривычно, – предложил свое слово Альфред.

– Да. Слишком много новых впечатлений. Оборотни, вампиры, великаны, гномы…

– Четыре.

– Что? – не поняла я.

– Ты нажвала четыре рашы.

– Да, и что?

– Двенадцать Великих штарых раш, – произнес Альфред, и я уловила чуть заметную иронию в его словах; осталось непонятным, в чей огород брошен камушек – мой, семьи Андерсонов или кого-то еще, так что я предпочла пропустить эту реплику мимо ушей.

Я же говорю, Альфред слегка переоценивал мои умственные способности.

Настя готовилась ехать в аэропорт, складывала вещи в новую дорожную сумку, когда в комнату без стука вошел Карл. Это настолько расходилось с его обычными деликатными манерами, что Настя на миг потеряла дар речи. Карл жестом показал, что в таком состоянии ей и надлежит оставаться; он быстро сгреб все Настины вещи и бросил их на лавку, потом велел и Насте улечься на лавку, причем лицо его в этот момент было настолько встревоженным и умоляющим одновременно, что Настя не стала пререкаться. Едва она вытянулась на лавке, как помощник Альфреда нажал на какую-то половицу, лавка вздрогнула и въехала в открывшуюся нишу; затем стена опустилась, и Настя оказалась в полной темноте.

«Наверное, именно это и называется застенок, – подумала Настя, обнаружив, что не может выпрямиться из-за низко нависающего потолка. Вторая мысль была не менее оптимистичной: «Если меня засунули в этот застенок до конца жизни, тогда… Тогда зря я послушалась Карла».

Однако тут ее размышления о собственной горькой судьбе закончились, потому что открылась дверь, и в комнату вошли двое. Даже не слыша голоса, по шаркающей походке, Настя опознала в одном из вошедших Альфреда.

Второго она идентифицировала по первым же словам.

– По штаканчику? – предложил Альфред.

– Молока, если не сложно, – ответил Смайли.

– Вкусное молоко, – сказал Смайли.

– Моя яблочная наштойка лучше, – ответил Альфред.

– Я на работе. Неподходящее время для дегустации самогона.

– Вшегда можно найти время, – начал Альфред, но Смайли оборвал его:

– Тебе не холодно? Еще не лето, а окно – настежь…

Насколько Настя помнила, окно в комнате не было распахнутым настежь, оно было закрытым; значит, кто-то его открыл уже после того, как Настя переместилась в застенок, и значит, для этого были какие-то основания…

– Мне нормально, – сказал Альфред. – Шпашибо жа жаботу.

– Я все-таки прикрою окно. Вот так…. Хм. Странно.

– Что?

– Пахнет духами. И вообще… Пахнет женщиной.

– Хороший жапах, – ничуть не смутился Альфред. – Бывают хуже. У меня работает пять женщин: Анна, Хелена, Клара… Иногда они бывают ждеш.

– Разумеется, – вздохнул Смайли. – Имеешь право на маленькие радости. Особенно после твоих недавних больших неприятностей.

– Было, – согласился Альфред. – И прошло.

– Такие вещи сами собой не проходят. Я слышал, тебе помогли.