Страница 7 из 24
— Точно!— сказал Брагин, и я понял, что родилась новая идея. Только даже отдаленно не представлял я себе, сколько неожиданных хлопот доставит мне изобретательский зуд друзей и как далеко может занести человека фантазия,
2
Еще радовало солнце, но осень уже опалила пожаром сопки, когда мы снова собрались в Милую Девицу. Желтый ореховый лист падал с небес на дорогу, превращая ее в мягко шелестевшую реку, по которой багрово-красным огнем плыла сброшенная одежда кленов.
Ветер, бесстыдно посвистывая, обшаривал обнажившиеся, смущенные рябины, полыхавшие краской трепещущих ягод. В синем и чистом воздухе плыли последние паутинки бабьего лета.
Отговорила роща золотая Березовым несмелым языком —
негромко запел Димка. Голос его, как и в прежние годы остался сильным и чистым. Он пел с какой-то особой, душевной открытостью, и я всегда с удовольствием слушал его, но в этот раз сказал:
— Ты уж что-нибудь одно: или пой, или веди машину, а то как бы мы не отговорились.
Он усмехнулся, поерзал на сиденье и посмотрел на -меня.
— Сухарь ты, а не человек. Жить нужно чувствами.
— Ну да, это ведь я везу на охоту мешок транзисторов.
Димка хмыкнул и не ответил.
Задумав записать на пленку голос подсадной и потом подманивать магнитофоном уток, Моргунов три недели готовился к этому. Прежде всего он купил электромегафон, которым пользуются гиды, и приспособил его в качестве магнитофонного усилителя. Потом он испортил зонтик жены: пропитал его эпоксидной смолой, а ручку пристроил с обратной стороны. Смола затвердела, и зонтик остался навечно открытым. Теперь он годился разве что для сбора пресной воды в океане после кораблекрушения, хотя Димка и объяснил мне, что это звукоулавливатель. После этого он два дня возился с кучей проводов. Не забыл Моргунов и затею с закидушками, и то, что он сделал, было уже по-настоящему талантливо. Весь «маячок» получился у него чуть больше спичечного коробка. По виду крохотный фонарик, но работал он как настоящий маяк—прерывистым красным светом. Снизу—колечко для лески, сбоку—зажим, переключатель...
— А это для чего? —показал я на два непонятных назначения гнезда.
— А сюда ты можешь подключить хоть машину для чесания пяток, Клюнул сом—она тебя тихонько по пяткам раз-раз...
— Не дури!
— Ну для транзистора—неужели не ясно?
— Опять провода?
— Это уж на любителя. Хотя чего бояться проводов—их сейчас вон какими делают.—Он достал небольшой зеленый моток и показал мне.— Здесь сто метров, а человеку для трех удочек и пятнадцати за глаза хватит. Зато лег спать, настроил радио...
— Дальше я знаю, — сказал я.— Что вот это обозначает?
На пластмассовом корпусе маячка было написано фломастером: «БиМ».
— Что ж, по-твоему, только гениальным конструкторам можно увековечивать свои фамилии?
— Значит, Брагин и Моргунов?..
— Догадался.
— Ну-ну, гениальные конструкторы...— сказал я, хотя в душе был восхищен, и будь на то моя власть — тотчас же выдал бы Димке авторское свидетельство.
К охоте он сделал три маячка, правда, на двух последних никаких надписей не было.
— Сейчас мы заедем к моим знакомым!— стараясь перекричать шум мотора, крикнул Брагин.
...За излучиной Заманухи, в начале вала, на котором мы стояли в первый раз, показалась палатка. Брагин подрулил к берегу, и из нее выглянула худощавая с густой проседью в волосах женщина.
— Сережа приехал!— воскликнула она и приветливо помахала рукой.
— Я вам молока привез, Таисья Петровна,— сказал Брагин, доставая трехлитровый алюминиевый бидон.
— Ой, Сереженька!— обрадовалась женщина.— Спасибо, дорогой. Ванечка сегодня утку убил и рыбы поймал, да все это уже не по мне,—улыбнулась она.
Видимо, услышав разговор, из-за береговых кустов ивняка вышел мужчина. В хлопчатобумажной синей куртке, чисто выбритый, с аккуратной прической совершенно седых волос, такой же худощавый, он подошел к нам и, обращаясь к Брагину, сказал:
— Здравствуйте, гренадер. Здравствуйте,— кивнул мне и Моргунову особо.
— Ну как поживаете, Иван Николаевич?— спросил Брагин.
— Благодарствую. Свежий воздух, знаете ли, весьма целителен... Сегодня я даже в молодость сбегал — то бишь на зорьку. Заполевал отменную дичину, жена приготовила прелестное жаркое. Милости просим...
Слушая их разговор, я осматривал лагерь супругов. Возле палатки на рогульке висело стволами вниз курковое ружье, видавшее виды, но блестевшее тонким слоем смазки. В стороне—место для костра с заготовленными дровами, столик... ящик с посудой. Сразу за костром была выкопана яма, в которой лежали пустые консервные банки, бутылки и очистки,
«Кто они?»— подумал я, удивленный не столько порядком, сколько умелостью, с которой был разбит лагерь и которая дается только опытом.
— Ну, так я заберу вас, как и уславливались,— сказал Брагин, отталкиваясь веслом.
— Спасибо, Сережа,— замахала тоненькой ручкой женщина.
Лодку нашу подхватило течением и понесло вниз, а они стояли рядом и смотрели.
— Хорошие старики,— произнес Брагин, берясь за мотор.—Она вяжет ему носки, а он ей книжки читает.
Димка оглянулся на берег и поднял над головой руку.
— Эх, осень!— с грустью сказал он.
По старой, заброшенной канаве мы уплыли километров на пять от Заманухи, пока не добрались до двух озер: Лисьего и Плаватого. Канава уходила дальше, где-то соединялась с Ханкой, но где это было—ни я, ни Димка не знали. Плаватое лежало в стороне, и пройти к нему было тяжело. Но нам был известен путь — узенькая, замаскированная тростником проточка, соединявшая оба озера. На небольшой—метров семьдесят—гривке мы и обосновались.
— Где там моя солистка? — Димка выпустил подсадных из ящиков. Катька выбралась на землю, помахала крыльями и дважды крякнула.
— Вот тебе авансом,— поднес он ей на ладони крошки хлеба, но утка от угощения отказалась и поковыляла к воде. Остальные потянулись за ней, запутались поводками и подняли крик.
— В сезон они мало едят,—сказал Брагин, укреплявший палатку.— К ноябрю так отощают — одни кости останутся.
Близилась вечерняя зорька. Мы торопились накачать свои лодки, когда услышали звук мотора. Вскоре показалась дюралька, на борту которой было написано: «Рыбинспекция». В лодке сидели три человека, в одном из которых я, к удивлению, узнал продавца сетей. «Доторговался»,—не без злорадства подумал я. Видно, рыбнадзор вовремя подоспел к распродаже и теперь вез купца в инспекцию.
— Здорово, охотники!— приветствовал нас коренастого сложения человека в толстом свитере, в брезентовой куртке, в форменной фуражке.— Гостей привез, Брагин?
— Гостей,— сдержанно ответил тот.
— Так-так...— Инспектор выпрыгнул из лодки и прошелся по траве. На вид ему было лет сорок. Его продолговатое лицо потемнело и чуть припухло от ветра.
— Кто будете?—поинтересовался он.
— Горожане,— сказал я.
— Понятно. Решили, значит, порох пожечь? Что-то нынче не густо здесь с уткой, но умеючи взять можно.
— А что на охоте уметь,— произнес Димка.— Наливай да пей.
— Точно,— засмеялся инспектор и потрогал ногой мою шлюпку.
— Вот это добрые у вас штуки. Ну, оставайтесь, но смотрите не балуйте, я после проверю.
Его последние слова не понравились мне. Ну да инспектора можно было понять: он поймал пособника браконьеров, и успех, как видно, будоражил его служебное рвение. Во время всего разговора оплошавший торгаш молчал, курил и беспрерывно сплевывал за борт. Я все пытался определить его возраст и не мог. Он принадлежал к тому типу неухоженных людей, которым можно дать пятьдесят, в то время когда им всего тридцать.
Так же молча сидел и тот, кто управлял мотором.
— А ведь застукали дурака,— сказал я Димке, когда моторка ушла. — Это же он продавал сети. Теперь никаких барышей не хватит расхлебаться.