Интервью

И этот идеал, это совершенство, мне молвит:

– Великолепный боец, неужели мне не кажется? Знаешь, я еще никогда мужчин не видела…

Она была совсем молоденькая, родилась уже после войны, ребенок еще. Пятидесяти лет не исполнилось. Я даже смутился, подумал, не слишком ли она для любви молода. А вдруг ей роды повредят? Ведь еще не женщина, а сгущенный лунный свет и волна ночного мрака. И говорю:

– Малышка, скажи, ты точно уверена, что готова любить?

Она только рассмеялась. Женщина. Женщины все понимают лучше мужчин, у них удесятеренное чутье и чувство ответственности за себя и за потомство. Больше я сомневаться не посмел.

Мириам. Летняя Ночь. Я ее любил у себя в пентхаусе, у наших ног светился мегаполис, громадные мерцающие соты. Я ее любил пять восхитительных ночей, а на шестую она тихо ушла, когда я заснул. Ее увел древний инстинкт – моя любовь поняла, что уже ждет ребенка, и ушла охотиться за двоих. Триста лет ее ждал, триста лет искал – на неделю, чтобы потом, скорее всего, не встретиться больше никогда.

Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться.

На момент знакомства со мной Мириам танцевала эротические танцы в ночном клубе. Я еще подумал – отличное место работы. Там каждую ночь такая толпа собиралось, и весь этот сброд так рвался быть добычей, что она всегда могла спокойно выбрать себе повкуснее. При её красоте и безобидном облике стадо долго не сообразит заподозрить её в убийствах – а когда люди всё же начнут что-то подозревать, она легко поменяет место охоты. Я подумал, моя подруга очень предусмотрительна, найдет, как малыша прокормить. Она хихикала, что мне не стоит беспокоиться – у нее были здоровые инстинкты.

Меня сильно волновало, что мы живем с ней в одном городе. Я даже думал – может, в этом городе теперь и еще кто-нибудь из сородичей живет, город-то огромный, можно не встречаться десятилетиями… Нет, я совсем не рвался защищать территорию; тут пищи хватало, с избытком. Стадо так разрослось, что они все время убивали друг друга от тесноты. Дешёвые газеты, таблоиды, все время писали, как какой-нибудь очередной ненормальный десяток-другой людей топором порубил, или удушил, или отравил – а перед этим еще как-нибудь помучил. Теперь они ужасно много вопили о сексе, везде продавались фильмы, где весь смысл в сексе, но каком-нибудь этаком, необычными способами. Я только хихикал про себя, мол, на что только человек не готов ради удовольствия – а смеяться, в сущности, не стоило. Они ради удовольствия что-то слишком любили кого-нибудь замучить или убить. Фильмы об этом тоже снимали сплошь и рядом.

Раньше это тоже водилось, нет слов, но не в таких масштабах. Жизнь у стада стала спокойнее и сытее, и управляли им с помощью новомодных штук, называемых СМИ, эффективнее, чем в прежние времена, но сама добыча как таковая взбесилась совершенно. Люди начали выделываться так, как и во время Огненных Лет не водилось.

Тогда все-таки стадо избавлялось от врагов или от тех, кого врагами считало. Ну – ошибалось, но в то параноидальное время с них и взять было нечего: они здраво мыслить не могли. Но сейчас-то, вроде бы, пришла пора соображать здраво – а здравомыслие давало странные сбои.

Я это хорошо оценил. Однажды я охотился, и ко мне вдруг подвалил мужчина, от которого уже на расстоянии мощно несло адреналином и эндорфинами вместе, и начал мило разговаривать. Я сперва слегка удивился, а потом вдруг сообразил, что он хвостом виляет по моей охотничьей схеме! Знаешь, по большей части человеческий разум совсем примитивный. Приемы рассчитываются на раз – вопрос только в том, зачем они человеку-то нужны. Я знал, что их инстинкт, который частенько сбоит, к кому угодно может тянуть, но тут чуял такую смесь злости, и страха, и возбуждения, что не мог не сообразить – ничего он меня не клеит.

Он меня убить хочет. Убить меня! Причина? Он ещё не знал, что я вампир. Он же – не инквизитор, не солдат, не полицейский. Зачем ему меня убивать?

Ну мог ли я с ним не пойти? Любопытно же. У меня игривое такое настроение было, я ему поддакивал, тоже хвостом повиливал, улыбался, говорил самые милые вещи, какие только смог сымпровизировать сходу. А этот тип потихоньку начинал пахнуть не хуже тщательно приготовленного, оригинально так… Я думал, что выдалась удачная охота.

Мы с ним поехали на окраину города, в этакий отдельный коттеджик с гаражом. В этот гараж он меня и пригласил – сказал, что у него женщина дома. Уловка, шитая белыми нитками, я бы нашел повод получше, если бы мне надо было тело спрятать. Обламывать его показалось глупо – я стал такого дурака валять, что ухихикался в глубине души. Ну на все согласная добыча.

Этот гад пнул меня в спину, когда открыл дверь в гараж. Я еще разок ему подыграл – только что не растянулся на полу для его удовольствия. Он запер дверь и включил свет. О-го-го там у него было помещение! В гаражах держат автомобили – а у него там был форменный застенок инквизиции из подручных материалов, с цепями, всякими железками и прочими забавными штуками. Мертвечиной разило так, что я еле дышал. До тошноты. А человек запер дверь и потом, этак поигрывая ножом, сообщил:

– Ну вот что, красавчик, ты попал. Я – виртуоз смерти, так что мы с тобой сегодня здорово развлечемся. И не надейся, что выйдешь отсюда живым – я вас, извращенцев, живыми не выпускаю.

Я думаю – вот же анекдот! Как я попал-то удачно! Удивительно, какой в его крови коктейль был роскошный! Облизнуться захотелось – я и облизнулся.

– Нервничаешь? – спрашивает. Хотя сам, очевидно, нервничает со страшной силой.

– Что ты, – говорю, – дружище. Как можно. Я, дорогой, тоже думаю, что мы сегодня изрядно развлечемся. Только ты слегка ошибся. Это, видишь ли, я – виртуоз смерти. Поэтому убивать мы будем тебя.

Он захохотал и ринулся на меня. Крупный был, однако, кое-чего не учел: буйвол тоже тварь крупная, но небольшого леопарда в одиночку атаковать не рискует без крайней нужды. Я гораздо сильнее, быстрее, и опыта у меня уже не занимать – заламывать всяких разных. Во время гражданской войны меня пятеро немелких удержать не могли.

Я от него сперва побегал. Он все-таки был обычный горожанин, скоренько начал выдыхаться. Вот тогда мы и порезвились. Я его зафиксировал теми самыми цепями, а потом ходил, его барахло рассматривал и предполагал, как оно может использоваться. И клыки показал. Он много чего понял – через некоторое время обливался потом и скулил, он, похоже, это хорошо себе представлял – а я сидел на драном диванчике в старых кровавых пятнах, чистил ногти его ножиком и беседовал о тех, кого он тут под полом закопал…

Разумеется, я этими его штуковинами пачкаться не стал. Всего-навсего выпил его коктейльчик – но не сразу, как обычно, а не торопясь, в три захода. Он крупный был, а мне, чтобы насытиться, нужно крови литра три-четыре. Обычно тянешь сразу, чтобы добыча умерла быстрее, не дергалась и не мучилась, а в процессе нажимаешь на всякие интересные нервы, чтобы чувствительность ослабить – но не в данном случае. Под конец уже чистый адреналин шел, да еще с интересными примесями.

Потом я ключик у него из кармашка вынул, дверь отпер и удалился. А его так и оставил на цепях, с тремя красивыми прокусами на горле. Очень хотелось пошутить, написать кровью на стеночке «Привет дилетанту смерти от виртуоза смерти», но подумал, что не стоит совсем уж ребячиться.

Это мой первый маньяк был. Я никогда не думал, что сумасшедшие такие вкусные. Потом, в веселом расположении духа и когда везло, любил их выслеживать. Постепенно узнал, где они ошиваются и чем отличаются. Про меня в дешёвых газетах много писали. Называли «Убийцей убийц», очень впечатлялись. А я привык, что стадные власти мной либо не интересуются, либо не верят в меня, и не особо осторожничал.

Да если даже, думаю, бывало, они, паче чаянья, меня и выследят – чем это грозит? Запереть себя в клетку я больше не дам. Ну, стрелять будут – но опять же, я уже не буду стоять и ждать, когда они меня продырявят. Я могу очень быстро двигаться. А если и оцарапают – не велика беда. В крайнем случае, на некоторое время свалю из этого города в другой и как-нибудь все устроится. Стадо по-прежнему морочится на документах, но теперь это стало просто и легко, только каналы знать надо.