Страница 11 из 48
— Вот они, товарищ прораб, могли бы в конторе работать по счетному делу. Шибко грамотные.
Макаров остановился.
На него внимательно глядел высокий, сильно заросший человек в поношенной, но опрятной одежде, с лопатой в руке.
— Пойдете работать счетоводом? — сразу же спросил он.
Буженинов замялся. Он вынул из кармана очки и стал протирать их не совсем чистым платком. У него было длинное лицо, а бородка клинышком делала его похожим на Чехова.
— Видите ли, — заговорил он, не поднимая глаз. — Я здесь остановился из-за денежных затруднений. Мне бы не хотелось долго оставаться в этом ужасном климате. Мои планы несложны — подработать на дорогу и…
— А вы осмотритесь, — решительно прервал его Макаров. — Может быть, вам здесь понравится. Пошли, товарищ главбух!
К вечеру новый счетовод побрился, помылся, надел новую спецовку и, заняв свое место за столом, принялся за работу.
Контора сразу же приобрела деловой вид.
Буженинов завел кассовую книгу, начал составлять платежные ведомости.
Работа ему, видимо, понравилась. Свой рабочий день он начинал с завтрака, который состоял из молока и чурека, и сразу же к бумагам.
Вот и сейчас Виталий Александрович аккуратно смахнув со стола крошки, кончает платежную ведомость.
Получаются изрядные суммы. Однако он знает, что денег в конторе нет, что это сейчас самый наболевший вопрос. Банк выдавал деньги только на выполненные работы, а их-то и не было. Полученные средства ушли на вербовку рабочих, организацию питания.
Но это мало заботит Виталия Александровича. «Хорошо все-таки быть подчиненным человеком, — думает он. — Пусть Макаров сам выкручивается. Да, молодежь нынче напористая пошла, — неторопливо рассуждает он. — А ведь он партийный начальник!
Интересно бы с ним поговорить на политические темы, вовлечь в дискуссию. Дискуссия!»
Буженинов кисло улыбается.
Он ясно видит следующую картину: из битком наполненного зала выкатывается клубок людей. В центре этого клубка он сам, Буженинов, только что призывавший путиловских рабочих выйти на антисоветскую демонстрацию. Какой-то плечистый, кряжистый мужик с круглой головой буквально сбивает его с ног и выбрасывает за ворота.
Буженинов видит себя лежащим на грязной осенней мостовой. Его брезгливо обходят прохожие, как пьяного.
«Но ему, кажется, тоже попало за это, — со злорадством думает он. — Мирский отомстил ему за меня, за мою честь!»
Честь! Буженинов крякает и выходит из-за стола. Воспоминания взволновали его. «К черту! — сердито плюется он, — к черту! Даже не думать об этом. Теперь и мальчишке видно, что они оказались правы. Страна растет, крепнет, наливается новой силой. Словно спящая красавица, пробуждается она к новой, большой жизни. И нет такого уголка, где бы не чувствовалось биение нового».
Правда, Буженинов еще не отказался от некоторых своих принципиальных, как ему казалось, убеждений.
Однажды Макаров вернулся с гор, от геологов.
— Вот уж нарушители тишины! — возбужденно делился он своими впечатлениями, стягивая пыльные, брезентовые сапоги. — Веками стоял этот самый Кугитангский хребет, безжизненный, как мертвая лунная гряда. Горы и тишина. Тишина и горы. А вы посмотрите, что там сейчас делается! Геологи нашли серу — мировые запасы, а к тому же соль, цинковые и свинцовые руды. И это еще далеко не все. В горы прокладывается дорога. По ней помчатся машины с заводским оборудованием. Мы с вами будем свидетелями вступления в индустриальный строй всего этого горного края.
Буженинов захрустел пальцами.
— Короче говоря, вещь в себе становится вещью для всех. — Немного помолчав, а затем, подойдя к окну и вглядываясь в синеющие вдали горы, он продолжал: — Не думайте, что люди не знали об этих богатствах. Если хорошо порыться в архивах бухарского хана, там, конечно, можно найти упоминания о примитивных разработках и серы, и свинца. Еще раньше охотники и воины разводили у скал костры и выплавляли свинец, из которого делали пули. Для того, чтобы вырвать у природы эти дары, нужны большие средства и передовая техника. Боюсь что у нас нет ни того, ни другого. Как бы все это не оказалось покушением с негодными средствами.
— А что же вы предлагаете? — раздраженно спросил Макаров, закуривая папиросу.
— Не я, а умнейшие люди предлагают, — спокойно отозвался счетовод, — использовать для этой цели знания и силы капиталистов.
— Концессии?
— Вот именно.
— Но ведь это будет отступлением!
Буженинов испытующе взглянул на Макарова.
— А ленинский нэп разве не был отступлением?
Макаров озадаченно качнул головой.
— Эх, молодой человек! — Буженинов осторожно положил руку на плечо Макарова. — Жизнь — очень сложная штука.
Макаров столкнул его руку движением плеча, поднялся.
— Ничего, разберемся, — убежденно произнес он. — Не святые горшки лепят.
Какой-то горький осадок оставил после себя этот разговор, и Макаров несколько раз мысленно возвращался к нему, пока другие мысли и хлопоты не вытеснили его из памяти.
…Зной усиливается. Правда, в конторе он не так ощутим, и Буженинов продолжает бодро щелкать костяшками. Чтобы немного передохнуть, он встает и подходит к окну. У сухого карагача спешивается всадник. Это Макаров.
«Что это он сегодня так рано», — думает Буженинов и торопливо садится за стол.
Макаров входит. С жадностью пьет воду прямо из ведра, стоящего у входа, и долго обмахивается пыльной фуражкой.
— Ну и жара, — наконец произносит он. — А у вас здесь, Буженинов, просто рай божий. Прохладно, и мухи не кусают.
Счетовод выставляет на стол бутылку молока и чурек.
— Угощайтесь.
— Спасибо, Виталий Александрович, — отказывается Макаров. — Я уже перекусил в бригаде Солдатенкова. Маруся пирогами угощала.
Макаров даже улыбается при воспоминании о чудесных жареных пирожках с зеленым луком.
— Дурак этот Солдатенков, — бормочет он, — такая девка, в нем души не чает, а он, сукин сын, хоть бы что.
Буженинов внимательно глядит на Макарова.
«Уж не для того ли ты приехал сюда, чтобы мне про какую-то Маруську рассказывать?» — думает он.
Макаров подходит к столу, устало опускается на табуретку.
— Вы знаете, Виталий Александрович, что у нас нет денег?
— Подумайте, — развел тот руками, — у меня же кассовая книга.
— И куда только Федоров растратил столько денег? Банкеты они здесь устраивали, что ли? — злобно морщится Макаров: — А мне сейчас деньги позарез нужны. Барак еще один строить нужно, пекарню, да и вообще без денег не развернешься.
— Я понимаю, — кивает головой Буженинов. — «Всюду деньги, деньги, деньги…» — дребезжащим фальцетом запевает он, протирая очки. — Какой же выход?
Макаров листает лежащую перед ним смету.
— Деньги могут быть получены только на выполненные работы, — в раздумье произносит он и вдруг решительно встает.
— Ладно, пишите, Буженинов.
Счетовод берет лист бумаги и вопросительно смотрит на Макарова. Возбужденно шагая по конторе, прораб диктует ему акт о заготовке камня, необходимого для верхнего покрытия полотна. Буженинов старательно пишет. Он знает, что никакого камня еще не заготовляли, но…
— Чертовски устал, — произносит Макаров, подписывая акт. — Сорок километров на лошади отмахал, и сейчас еще предстоит поездка в банк. А жара такая, просто мозги тают.
Он сворачивает акт, кладет в полевую сумку и решительно выходит. Буженинов подходит к окну и долго следит за тем, как всадник удаляется в клубах тяжелой желтой пыли.
После недолгого раздумья он снова берется за счеты.
— Триста шестьдесят кубометров, — бормочет он, — по шесть рублей тридцать копеек, это будет…
В конторе тихо и прохладно.
Буженинову жаль Макарова, который сейчас трясется на лошади, под палящими лучами солнца по пыльной, пустынной дороге. Еще сильней припекает солнце. Воздух становится горячим и тяжелым. Словно облитые жидким золотом, дрожат далекие горы. Небо бледно-голубое в желтоватой дымке. Сейчас бы только сидеть в прохладной комнате с закрытыми ставнями да потягивать холодный лимонад.