О годах забывая

— Всего доброго вам, — поклонился Наташе Карпенко.

— Всего вам доброго, счастливой дороги. А на чем же вы?

Мягко подъехала «Победа». Расул негромко спросил:

— Как с мальчиком? А? Так плохо?.. — сдвинул угольно-черные брови, глаза наполнились скорбью. — Ну, дай бог удачи доктору, — сказал он. Увидев Наташу, выглянувшую из юрты, уважительно покивал ей. — Ай, слушай, сиди спокойно, — не оборачиваясь, небрежно осадил он пассажира, который ерзал и попытался открыть дверцу.

Наташа схватила за руку Людмилу Константиновну, не дав шагнуть к машине, в которой мелькнуло испуганное и смущенное лицо Курбана. Наташа только успела заметить лиловый синяк под глазом.

— Ах, негодный! — шептала Людмила Константиновна. — Ах, негодный! «Крестничек»! Погоди! Будет тебе похмелье!

— Ни слова, ни слова, умоляю, Людмила Константиновна, это же для Атахана будет ударом… И сейчас, в такие минуты, слышите? Не смотрите туда, молчите…

— Ну и пусть, — еще тише, отводя от нее глаза, сказала Людмила Константиновна. — Пусть этот франт, этот крымский гуляка сгорит со стыда перед Атаханом. Да он, по-моему, пьян и сегодня?..

— Тем более, не надо, потом вам все объясню. Ну, ради меня…

Атахан не слышал этого диалога. Карпенко отвел его за машину, и солнце особенно четко высветило аскетические впадины щек, бледно-зеленые глаза, худощавость, тонкие, чуткие, вдохновенные пальцы ученого. В его бледно-зеленых, широко расставленных глазах читалось смущение перед собственной назойливостью:

— Атахан, не сердись на меня. Ты мне уже дважды, трижды ответил о ноже. Но, может быть, ты так, сгоряча. Это действительно уникальное произведение искусства. И подарить его?.. Да, если хочешь, и продавать-то не стоит… Но там он был бы в верных, любящих руках…

— Он в самых верных, в самых любящих руках: она мне отдала столько тепла, что мой подарок — пустяк. Не сердись, не будем больше о ноже.

— Ну ладно, академик меня без твоего ножа зарежет. Да, Атахан, возьми на память две пластинки. Одна — Шопен, вторая с теми двумя украинскими песнями. Помнишь, когда ты у меня дома был, тебе эти вещи понравились…

Атахан пожал ему руку.

Карпенко попрощался со всеми, прихватил чемоданчик и, обнимая букет, сел в машину. Машина поехала. Оборачиваясь, чтобы еще раз махнуть на прощание, Карпенко с удивлением заметил Курбана. Тот, приложив обе руки к сердцу, с виноватым видом почтительно поклонился и икнул.

«Хорош специалист… по коньячку», — ухмыльнулся, отворачиваясь Карпенко.

Сегодняшнее возлияние Курбана было случайным. В поисках галстука Курбан, после того как проспал за домом, сидя на катушке с тросам, на рассвете неслышно, подобно святому духу, вознесся по ступеням на второй этаж и проник в комнату. В ней, как ему чудилось, еще звучали пощечины, отвешенные Атаханом. Промерзнув за ночь, Курбан, разумеется, обрадовался, что в бутылках остался коньяк. Выпив из горлышка и не закусив, он заметил свой галстук на дверной ручке. Не успел его снять, как внизу раздались шаги.

Курбан метнулся, опрокинув ведро с побелкой, в смежную комнату: сомнений не было — возвращался Атахан. Из смежной комнаты он увидел, как бравым, спортивным шагом поднимался Огарков. Он вошел, не выпуская из рук портфеля, взял бутылку коньяка и опрокинул ее в рот. Кадык его ходил ритмично, как насос, выверенный и бесперебойный. Поставив бутылку, он вышел на лестничный пролет, на ходу отомкнул портфель, отломил кусок колбасы и, пережевывая, вышел из подъезда.

Едва смолкли его чеканные шаги, Курбан с галстуком в руке понесся по улице. Он уговорил Расула «подкинуть» его в город. Вот почему, сидя в машине, Курбан чувствовал себя неуютно. Над поселком промчался военный самолет, и Курбан вспомнил старшего лейтенанта, которого видел около парка в Ашхабаде, вспомнил его выправку, стать, уверенную силу и позавидовал ему.

Машина выезжала из поселка.

— Вах! — и брови Расула насмешливо взлетели, а орлиный нос обострился в предвкушении добычи: на солнце слепяще блеснул один, потом второй замочек на портфеле. Огарков «голосовал».

«Не надо! Не останавливайтесь!» — сказал про себя Курбан, и Карпенко его как бы услышал.

— Не возьмем! — насупился Карпенко. — Я тороплюсь. — Он слегка устыдился своего внутреннего высокомерия, презрения к «голосовавшему».

— А, секунду-микунду, встали-поехали, в пути наверстаем. Садись, душа любезна! Я, как видишь, еще не личный шофер начальника главка.

Огарков, пропустив издевку мимо ушей, занял место около Курбана.

Карпенко удивился переменам в Огаркове: его лицо за ночь разительно осунулось, будто став длиннее, опало. В глазах, таких же хмельных, как и вчера, пробивался страх. Это выражение было знакомо гарпитологу, он наблюдал его у посетителей террариума, когда им казалось, что стекло ненадежно отделяет их от змей. Сегодня попутчик напоминал боксера, побывавшего в нокдауне, но верящего в победу.

— Ну, как задание обкома? — поинтересовался Карпенко.

Огарков сделал вид, что изучает ссутуленную даль пустыни. Потом, приняв значительную позу, покровительственно и доверительно заговорил:

— Тут, знаете ли, есть весьма любопытные объекты для строительства, есть и оригинальные субъекты. В частности, по заданию обкома я навестил своего давнего приятеля. Он в фантастических количествах отлавливает ядовитых змей! Знаете — удивительный человек!

— Атахан Байрамов! — дал справку Расул. Дружба с шофером Салихом сделала Расула местным энциклопедистом. — И ловит таких, за которых платят подороже! Говорят, деньги-меньги кому-то переводит. Не верю! Салих, мой друг, знает!

Из букета роз донеслось грозное шипение. Вспомнив страшную ночь, Огарков весь поджался и замер. Его губы побелели. Он с трудом превозмог себя:

— Какой чудесный букет! Совсем не завял, видно, на ночь ставили в воду? — Он поднес свой строгий, исполненный державного величия нос к лепесткам: — Знаете, во мне еще так живы впечатления от встречи с моим другом, — он искоса глянул на синяк Курбана, — так живы!.. — Но тут змеиное шипение прервало его разглагольствования. Кровь отхлынула от лица. Теряя силы, он уткнулся в букет.

— Ах, забыл, забыл! Как мог?! Назад! Скорей назад! К юрте Атахана! Как можно скорей! — ощупывая чемоданчик, заторопил шофера Карпенко.

— Мы вас здесь подождем на дороге, — облегченно выдавил Огарков.

— Слушай, душа любезна, что такое! Время нет. — Машина крута развернулась, взметая песчаный пожар, ринулась назад.

Курбан потрогал синяк, поправил галстук.

Огарков вдруг ощутил в себе сломленность, опустошенность. Ночь, проведенная в обществе змей, запомнилась ему на всю жизнь.

— Подержите букет, я мигом! — сунул в руки Огаркову свои розы Карпенко, а сам с чемоданчиком побежал к юрте.

Потревоженные змеи злобно зашипели.

— Подержите, Курбан. — Огарков поспешно дрожащими руками передал «шипящие» розы молодому специалисту.

— А! Так это по заданию обкома вы у Людмилы Константиновны последние деньги забрали, гражданин Огарков? — повернулся Расул. — Это мне не Салих сказал, это своими ушами слышал. Деньги…

— Хочешь получить за работу — довезешь, получишь, а сейчас нечего разводить тары-растабары, — отрезал Огарков так грозно, что орлиный профиль Расула начал смахивать на профиль мокрой курицы.

XXVII

Карпенко постучал в дверь юрты.

Молчание. Долгое. Точно жизни за дверью нет.

Карпенко постучал еще и уже нажал на дверь, когда она отворилась, и через плечо Атахана гарпитолог увидел восковое лицо мальчика. Людмила Константиновна и Наташа склонились к нему. Жена главного механика протягивала пиалу, Наташа смачивала в ней вату.

— Я во всем виноват, я виноват, чуть не забыл, — зашептал Карпенко Атахану, когда тот вышел и притворил за собой дверь.

— Да что такое? — ничего не понимая, опросил Атахан.

— Я в этой суматохе совсем забыл… Кроме той сыворотки, привезенной тебе, захватил я и самую главную. Ее надо развести с новокаином. Я новокаин тебе передал, а сыворотку — нет! Удивительной силы! — Он раскрыл чемодан, достал коробочку, тщательно обернутую плотной бумагой и перетянутую резинкой. — Да, да, удивительной силы! В безнадежном состоянии были, — спасли. Проверено, проверено. Как я мог забыть?! Предложи врачу, там все написано. Ну — удачи! И прости! — Он махнул рукой, а Атахан, не теряя ни секунды, распахнул дверь в юрту и передал Наташе коробочку.