Хрустальный ключ

Церковенко приказал для начала остановиться на первом варианте: Совук-су — только в случае неудачи браться за второй. Налимов должен был лично предусмотреть сроки выхода и оповестить о них Суздальцева. «Сам видеть его не хочу. Следует думать о конспирации, — процедил Яков Михайлович, трусоватый по натуре. — Оставите дома записку. Укажете, когда отправились. Завуалировано, разумеется. Передадите Суздальцеву запасной ключ вот по такому адресу… И доверенность на зарплату кому-нибудь отдайте. Салют!»

Налимов в точности выполнил все указания начальства. Побывал у Суздальцева, предложил тому через недельку-другую наведаться, объяснил свой шифр. «Любовный стишок сочинил для образца. Посвятил, чтобы труд зря не пропал, одной знакомой». Церковенко предостерег: Суздальцев, дескать, парень дошлый; того и гляди, сам дельце провернет, так что координаты раскрывай напоследок, чтобы первым оказаться на финише. Договорились, что записка будет лежать в энциклопедии на букву «С», поближе к слову «Суздаль». Подручного Суздальцев обещал прислать сразу же по получении записки, причем несколько раз повторил его имя: Ричард. На том и расстались.

Мелкие просчеты, конечно, были: Саттаров отказался получать зарплату по доверенности: ему, видите ли, предстояло ехать в Сочи. А Юлдашева дулась на Налимова — так что не подойти. По этой причине пришлось прихватить подлинного Маджида вместо фотокопии как справочник. Но в принципе события развивались гладко. Достал путевку в «Хрустальный ключ», определился на довольствие, тут и Ричард подоспел. С претензиями, правда: почему, мол, хозяина обманываешь, записку в энциклопедии не оставляешь, ему ходить, мол, пришлось, Якова выспрашивать. Налимов не придал значения этой несообразности: счел, что Суздальцев алфавита не знает, в энциклопедии запутался.

Вскоре удалось нащупать тропу на Сусинген. Хотел Налимов отчитаться перед Церковенко. Звонит, подделывая голос, на работу, говорят в командировке Яков Михайлович, в Ленинграде, в гостинице «Двина» остановился. Звонит в «Двину». Отвечает сосед Церковенко по номеру. А сам замдиректора небось по Северной Пальмире бегает, магазины изучает. Ну, не хочет, чтоб его радовали, перебьется без радостей.

Налимов извлек из-под камней рюкзак, с палаткой, снаряжением, продовольствием, и отправился в путь. Были березы, были тополя и арча была. А вот клада не было. Налимов, как договаривались, оставил Ричарду свой очередной адрес и взял курс к перевалу. Поставил палатку близ пастбища, в долгих разговорах с чабанами разузнал, что Обидауд, по-видимому, — то, что ему нужно. Через семь дней «этот скобарь» Ричард настиг Налимова на предплечье Алтынтау, предварительно сообщив Суздальцеву о кроссворде и о перемене маршрута. Позаимствовал у Налимова паспорт: служебный штемпель там солидный, доверие внушает. И ушел наниматься в шерпы.

— Согласно показаниям соседей мужской голос на террасе вечером семнадцатого июля требовал от нас не то убийства, не то самоубийства?

— Семнадцатого? Семнадцатого… Постойте-ка, вспомню… Ну, конечно же! Прощальный визит Церковенко. Мрак! Жуть! Входит Церковенко с соблюдением максимальной конспирации. Отдает последние команды. Курит, чего с ним отродясь не бывало. Ведь он не враг своему здоровью. А тут «Уинстон»! Ну и, завершив дела, пересказывает мне анекдот… Нет, вру: это рассказ Твена. Там главное действующее лицо, согласно неким средневековым законам, должно покончить с собой, если не снимет с себя обвинения. А если снимет, то по другим законам подлежит смертной казни. Ну вот перед ним выбор, перед этим героем — убийство или самоубийство. Эту историю Церковенко всем через день рассказывает. Но обычно — невпопад. А здесь, по-моему, кстати. Дескать, коли не мы возьмем мумиё, Суздальцев постарается. Так или этак, а кладу крышка.

— И еще вопросик. Дервиш у вас какой-то бывал?

— Дервиш? Господи! Да это Суздальцев! На следующий же день пришел проверить не надул ли я его с домашним адресом. А лохмотья — его любимый маскарадный костюм. Дубина ведь!

— Лестно о своих друзьях отзываетесь!

— Не навязывайте, пожалуйста, мне друзей. Я по природе индивидуалист. А уж с Суздальцевым водить дружбу… Извините.

— И то верно: закопает. Выроет яму и закопает.

— Видели яму? — прыснул Налимов. — Мое изобретение! Митрофан Анисимович в романтической роли: ищет драгоценности, будто бы припрятанные после революции бывшим домовладельцем. Дополнительный эффект: в яме можно хранить мумиё.

— Восход солнца ранний — это, разумеется, дата. Дата чего?

— Не дата, а предположительная дата. К этому сроку Суздальцеву было обещано мумиё для его семейных нужд. Ревматизм, склероз, полиартрит и прочее. Транспортировку товара должен был обеспечить Ричард. Но, как вы знаете, плановые сроки сорвались. И не по моей вине. Пусть уж Митрофан Анисимович извинит.

— Собирался ли Суздальцев куда-нибудь улетать на время вашей экспедиции?

— Не знаю. Не думаю. Он часто улетал, оставаясь в городе. То есть скрывался с горизонта. Жена говорила всем: отбыл. А он в это время преспокойно разгуливал в своих лохмотьях по Памирскому рынку.

— Понятно. Ну, а как в таких случаях получают срочную информацию?

— Как получал ее Суздальцев? А у него почтовый ящик был на рынке…

— Старик с вороном?

— Ну да. Трешка в неделю — и передача корреспонденции обеспечивается с восьми утра до восьми вечера. Пока старика ко сну не потянет.

— Через него Суздальцев и получил отчет Ричарда с Совук-су?

— Конечно. Между прочим, сильно рассвирепел, когда узнал, что операция затягивается.

— Потому-то и сорвал злость на постороннем?

— Вы и об этом знаете? Растете в моих глазах.

— Я и больше знаю. Например, о том, что в «Хрустальном ключе» Ричард меня чуть не прихлопнул камнепадом. Кстати, о «Хрустальном ключе». Зачем вам понадобилась инсценировка с Забелиным? В частности, с исчезновением Забелина?

— Одно за другое цеплялось. Искал путевку — встретил усатого дурака. Купил путевку — принял его фамилию. А доживать до конца смены по этой фамилии стало невтерпеж: отыскалась тропа. Пришлось утопить дурака. Благо — дурак. Не жалко. Прошу, однако, оградить меня от обвинения в убийстве, поскольку Забелина я утопил лишь фигурально.

— А Ричард подобрал его реальные одежки и доказывал следствию, что Забелин погиб. Хитрый расчет. Когда выяснится, что Забелин продал путевку Налимову, Налимов обретет полную безопасность, а после гражданской панихиды с хвалебными речами — и забвение. Так? И это придумал спекулянт Ричард?

— Ричард? — Налимов заколебался: тщеславие не позволяло уступить лавры Ричарду, страх удерживал от рискованной похвальбы. — Ричард. Стихийно у него получилось.

— У Ричарда стихийно созревают столь тонкие планы? У Ричарда, который неспособен сообразить, что фотография в чужом паспорте его сразу же выдаст?

— Он бы отклеил фотографию, если б спросили паспорт. Потерял, дескать. И никто бы ничего не заподозрил.

— Ваша логика — логика обмана. Она сильна тем, что она логика. И слаба она по этой же причине. Стоит уловить принципиальную схему ваших рассуждений и вы весь на ладони. Хотите пример? Как рукопись Маджида очутилась в рюкзаке у Ричарда? К как другая рукопись, арифовская, попала к Снеткову. Очень просто. Это входило в общий замысел. Глупый, наивный или неосведомленный человек — самый надежный сейф. Церковенко специалист по сейфам, давно руководствуется этим правилом. Только рассовывает туда-сюда не предметы, а замыслы.

Налимов вскипев, хотел, видимо, опротестовать этот выпад, но у меня еще были вопросы.

— Затруднения с вами возникают лишь изредка, когда эта логика работает с перебоями. Мне до сих пор, непонятно, для кого Ричард схоронил в пещере ваш кроссворд. Не для нас ли?

— Извините, конечно, но я не собирался вступать с вами в переписку. Вы меня и так устраивали — в этом кабинете… Мне казалось, что надо оставить какой-то след. А вдруг с нами что-нибудь случится. Ведь горы все-таки… Чтоб Церковенко знал, где искать, — Налимов спохватился вдруг: как это он позволил маске героя-циника сползти со своего лица и сразу же вывернул губы в ухмылке. — А в общем, конечно, Церковенко здесь не при чем. Представляю себе Церковенко на склоне. Цирк! Цирковенко!