Страница 7 из 35
Вскоре он заснул, не потушив света. Ему приснился дивный сон. Ему привиделось, будто он уже не адвокат-перегородочник. Он ученый. За работу «Имена-отчества в эпоху матриархата» ему дали докторскую степень. Он обнаружил, что в те далекие времена наименования давали не по отцу, а по матери. Мужчин тогда величали Степан Марусевич, Иван Катевич, Илья Наташевич. Это открытие принесло адвокату мировую славу. Шестнадцать академий выбрали его своим почетным членом. Английские коллеги вручили ему горностаевую мантию. Ее немедленно отобрала жена, чтобы сшить из нее шубку. Но это даже не огорчило Сугоняева. Он улыбался во сне.
Утром он встал свежий, словно младенец, вынутый из купели. Он походил в кальсонах по комнате, насвистывая марш из кинофильма «Цирк». «Черт возьми, получается не так уж плохо, — подумал он. — Жить можно!»
Завтракал он в комсомольском кафе. Ему подавала милая официантка, с виду совсем подросток. Она обслуживала его с трогательной заботливостью и отказалась от чаевых. Он опять вспомнил жену. Заспанная и злая, она вставала утром с постели, чтобы в сердцах швырнуть завтрак на стол. Она подавала еду с полузакрытыми глазами, словно боялась разогнать сон. Потом валилась на кровать, и, когда адвокат уходил на работу, вдогонку ему доносился извозчичий храп.
В консультацию Василий Петрович явился раньше обычного. Он дал несколько бесплатных советов и принял любопытное дело о самовольной постройке мезонина.
Обедал адвокат в шашлычной «Эльбрус». На этот раз он съел грандиозный фирменный шашлык и выпил три большие рюмки коньяку. Из «Эльбруса» он, не раздумывая, пошел в кино.
Показывали картину из жизни одного заграничного тенора. Красавец тенор менял костюмы, влюблялся заочно в девушек и временами морально переживал. Все герои, несмотря на разные там неудачи и душевные травмы, безудержно веселились. Они пели и плясали в роскошном особняке, где полы были выложены черно-белыми плитами, такими чистыми и блестящими, что в них можно было смотреться, как в зеркало.
И одеты были герои по самой что ни на есть последней моде, и ужинали они при свечах, хотя и была электрическая проводка. И все они были красивые, сытые и вежливые; только один раз некий красавец джентльмен дал красавцу тенору по скуле так, что певец отлетел в другой конец зала. Но тенор тут же поднялся, такой же красивый, как и был: волосы гладко причесаны, галстук на месте и белый платочек в боковом кармане. Он поднялся с пола, подошел к красавцу джентльмену, смахнул мизинцем пушинку с лацкана его пиджака и вдруг дал ему по зубам так, что того перенесло через стол… Нет, что бы там ни говорили, просто замечательная картина, весело смотреть… «Алло, алло, я вас люблю, алло, алло, я вам пою…» И песня замечательная… «Алло, алло, со мной всегда, алло, алло, моя звезда…»
В зале зажегся свет. Адвокат поднялся с места. От музыки и выпитого коньяка его сильно пошатывало.
«…Алло, алло, моя звезда…» Он приехал домой на такси и лег на тахту… «…Алло, алло, со мной всегда…»
Василий Петрович проснулся поздно вечером. Коньяк и фирменный шашлык сделали свое черное дело. Страшная изжога раскалила его внутренности. «Не надо было есть чесночного соуса, — сказал он себе. — Ты же знаешь, тебе нельзя. И коньяк не надо было пить! — Он начал искать соду. — И шашлыка не надо было жрать, идиот паршивый!» Соды нигде не было. Он опять лег на тахту. И тут его так схватило, так сжало сердце, что он со всех ног кинулся за валидолом.
Он запихал таблетку под язык, сел на стул и нашел пульс. «С пульсом хреново», — констатировал адвокат.
В эту ночь Василий Петрович спал плохо. Утром он едва собрал себя по частям. Он не пошел в кафе. Он пожевал сухарик и запил его плохо заваренным чаем.
На работе Сугоняев чувствовал себя вялым и разбитым, словно его измочалил в драке красавец джентльмен.
Вечером ему стало еще хуже. Болело сердце. Боль отдавалась под лопаткой. Ныла рука. «Так можно угодить в урну», — с тоской подумал адвокат. Он вспомнил о жене, заботливой и нежной в дни его болезней.
— Инга! Ингушонок! — прошептал Сугоняев, отвернулся к стене и заплакал.
В эту ночь адвокат натерпелся страха. Утром из зеркала на него глянуло испуганное лицо. Под глазами висели большие мешки. Старческая тара! Лицо было бело-серое с желтыми разводами у глаз. «Нет, с таким рельефом долго не протянешь!» — сказал себе адвокат и снял трубку.
Василий Петрович позвонил жене.
— Инга. Ингушонок! — жалобно позвал он.
Жена не ответила. Она передала трубку Милице.
— Что там еще у вас случилось? — спросила старшая.
— Мне очень худо.
— Ему худо, — передала старшая младшей. — Вам морально нехорошо? — спросила у адвоката Милица.
— И морально и физически.
— Так вам и надо, бабник несчастный, — мстительно сказала старшая.
«Почему бабник?» — подумал Сугоняев, но не стал возражать. Все его существо жаждало покоя.
Инга Федоровна приехала через полчаса. Ни одного упрека не слетело с ее подрисованных губ. Она только сказала:
— Видишь, тебе без меня плохо.
— Очень плохо! — согласился адвокат.
— Тебе без меня нельзя!
— Никак нельзя!
— Без меня ты умрешь.
— Обязательно загнусь!
Инга Федоровна проветрила комнату. Она положила на тахту туго накрахмаленную, негнущуюся простыню. Она заставила Василия Петровича побриться, напоила душистым чаем. Когда он лег, посвежевший, благоухающий шипром, свершилось чудо. Безжалостная лапа убралась восвояси, и сердце забилось ровно и ритмично.
— Присядь, крошка, — попросил адвокат.
Инга Федоровна опустилась на тахту. Он погладил ей руку.
— Ингушенция, родная моя, — сказал Сугоняев.
— Ты мне никогда не будешь больше хамить? — спросила Инга Федоровна.
Адвокат склонил голову на гордую грудь жены.
Зазвонил телефон. Инга Федоровна сняла трубку.
Послышался голос Матильды Семеновны.
Рассказ о нейлоновом диве потряс жену адвоката. Эмоциональная буря, разыгравшаяся в душе Инги Федоровны, с необычайной пластической силой отражалась на ее лице. Оно изображало то восхищение, то восторг, то сожаление, то надежду, то скорбь.
— Нет, не могу, — наконец сказала Инга Федоровна. — Безумно хочется, но не могу. Нет денег. Спасибо.
Изнемогая, она повесила трубку.
— С кем это ты? — спросил Василий Петрович.
— Да так, ничего… звонила Матильдочка из комиссионного. Предлагает шубку из нейлона. Редкий случай. Но у нас нет денег.
— Сколько?
— Всего за пять тысяч. Буквально даром…
— А размер твой?
— Мой, — вздохнула Инга Федоровна. — Но я не хочу тебя разорять!
— Бери шубку! — сказал разомлевший адвокат.
Инга Федоровна влепила мужу головокружительный кинопоцелуй.
— Нет, не могу, — сказала она. — Надо жить скромно.
— Пес с ними, с деньгами, — сказал адвокат. — В могилу их все равно не утащишь!
Инга Федоровна наградила мужа еще одним затяжным поцелуем и отбыла в сберкассу.
Новелла о знатном свиноводе АФАНАСИИ КОРЖЕ
Глава шестая
Перечень владельцев нейлоновой шубки был бы не полным, если бы мы не упомянули имени Афанасия Коржа. Офицеру Коржу пророчили блестящую карьеру, хотя, как впоследствии выяснилось, судьба не вложила в его вещевой мешок ни маршальской звезды, ни генеральских погон.
Корж демобилизовался из армии в чине майора и поехал в родную Тимофеевку. Месяц он отдыхал, приглядывался к колхозным делам. Затем объявил о своем желании стать свинарем.
Такое решение никого не удивило в Тимофеевке. Зато оно поразило господина Хольмана, специального корреспондента иллюстрированного еженедельника. Хольман недоумевал. Он прикидывал на свой лад, мерил своей меркой. «Например, — думал он, — разве в нашей стране офицер бундесвера мог стать добровольно свиноводом? Конечно, нет! Такой кульбит в биографии свидетельствовал бы о гибели надежд, репутации, о крушении карьеры!