Страница 26 из 35
После отбоя, по пути домой, он останавливал редких прохожих и просил отгадать загадки из радиопередач «Минутка отдыха». Чаще всего им это не удавалось, что вызывало у Паши слезы. Паша горько плакал, если прохожие не могли ответить и на вопросы из других передач, например: в каком году была написана органная прелюдия и фуга соль минор Баха — Листа? Есть ли кислород на Венере? Чем отличаются пекинские утки от белых московских?
В остальном же Паша был вполне нормальным человеком.
— У меня к вам есть один вопрос, — снова начал Паша. — Скажите, пожалуйста, товарищ Корж, какие демократические и социальные мотивы особенно сильно звучат в новеллах Мари Эбнер-Эшенбах?
— Не знаю, — сознался Корж.
— А что вы скажете насчет эмоций в рассказах Элизы Ожешко?
— Ты на меня не обижайся, Паша, — сказал свиновод, — но я даже толком не понимаю, о чем ты говоришь.
Паша помрачнел.
— А что такое пальчиковая радиолампа? Не знаете? А есть ли начало и конец Вселенной? Какая средняя удойность коров швицкой породы? Где лучше собирать лекарственный шалфей? Что кроме «Сильвы» и «Марицы» написал Имре (Эммерих) Кальман?
Все дневные передачи перемешались у несчастного в голове. Корж соболезнующе посмотрел на жертву радиоцивилизации.
— Не слушаете?! Как же вам не стыдно! — сказал Паша, с трудом сдерживая рыдания.
— Я буду слушать все передачи подряд, — пообещал Корж. — Только не волнуйся.
— Последний вопрос, — сказал Паша, — что написал за последние два года Александр Цфасман?
— Я знал, — сказал свиновод, — но сейчас забыл. Ты уж прости меня, Паша.
Паша зарыдал во весь голос.
— Ну, успокойся, не надо. Вспомни — зачем тебя сюда прислали?
На мгновение лицо сумасшедшего приняло осмысленное выражение.
— Вас вызывают в сельсовет, — сказал он и, закрыв лицо руками, опрометью бросился вон из комнаты.
Глава двадцать третья
В сельсовете Коржа дожидался Ганс Хольман, специальный корреспондент из ФРГ, долговязый, плоский, как гладильная доска, человек. Казалось, его проутюжили вместе с костюмом.
— Вы есть господин Корж? — спросил Хольман, заглядывая в блокнот.
— Он самый, — подтвердил свинарь.
Хольман вынул из портфеля, похожего на баул, фотографию и начал сличать ее с подлинником.
— Да, это вы и есть! Кажется…
— А вы сомневались?
— Станьте, пожалуйста, э-э-э-э, как это у вас называется… боком.
— А отпечатки пальцев вам не нужны? — пошутил Корж, становясь боком.
Хольман еще раз сличил фотографию с подлинником и наконец сказал:
— Спасибо, пожалуйста. Теперь я вижу, что вы есть вы!
— Благодарю вас, — поклонился свиновод. — А то я сам начал было сомневаться.
Ганс Хольман был чрезвычайно недоверчивым человеком. Недоверчивость превратилась в манию, как только он пересек советскую границу. Ему чудилось, что все, начиная от благообразного гостиничного швейцара и кончая министром, сговорились околпачить его. Даже бифштекс, который подавали ему в ресторане, вызывал у Хольмана серьезные сомнения: не сделан ли он из неведомых пропагандистских материалов, заменяющих филейную вырезку.
В Москве, на Выставке достижений народного хозяйства, Хольман дотошно изучал стенд, посвященный Коржу. Черные подозрения закрались в его душу. Дело в том, что он сам считал себя до некоторой степени специалистом по свиноводству. Его отец разводил в своем поместье свиней и слыл образцовым хозяином. Но Ганс никогда не видел у отца таких животных. Особенно поразили Хольмана-младшего хряки, воинственные и массивные, как бегемоты. Под стать им были свиноматки и крепко сбитые поросята.
«На фотографиях это выглядит очень убедительно, — подумал корреспондент, — но нет ли здесь трюка? Пропагандистского подвоха? Вульгарного обмана?
При этих мыслях Хольман начал рыть копытом землю, как застоявшийся жеребец. Эффектные заголовки будущей корреспонденции неоновыми всплесками промелькнули в его мозгу: «Мифическая ферма!», «Существует ли господин Корж?», «Афера большевиков!»
В этот день Хольман чувствовал себя взбудораженным. Всю ночь он не спал, ворочался на огромной, как бильярдный стол, гостиничной кровати с каннелюрами. В его воспаленной голове дозревал план, достойный автора стратегических Канн Альфреда Шлифена.
Дважды он слезал со своего ложа, чтобы приложиться к бутылке с русским шнапсом. Изумительный шнапс донельзя раскалил воображение специального корреспондента. Если вечером Хольман-младший думал разоблачить лишь одну мифическую ферму, то под утро он начал мыслить масштабнее. Свиноферма — деталь, частность. На ее примере он наглядно покажет пропагандистские методы большевиков. От него мировое общественное мнение узнает, из каких материалов и экспонатов большевики компонуют свои выставки, которые они рассылают по всему свету.
Утром Хольман принял решение. Он быстро оделся, выпил пару чашек кофе и, даже не пересчитав сдачу с пяти рублей, что свидетельствовало о его крайнем возбуждении, поспешил в аэропорт. Спустя два часа он сидел, уже в комфортабельном лайнере.
Но вернемся в сельсовет. Убедившись, что Корж — это Корж, хитроумный Хольман попросил немедленно повести его к свиньям. Он боялся, что большевики, узнав о его приезде, стянут в Тимофеевку лучших свиней со всей округи.
— Хочу сейчас пойти ко всем свиньям! — не без помощи разговорника составил Хольман нужную ему фразу.
— Я бы не советовал это делать, — улыбнулся Корж.
— Разве нельзя? Разве это есть секрет?
— Да нет. Вы не так сказали. Вы хотите поглядеть на свиней. Так я понимаю?
— Не хочу поглядеть, — сварливо возразил Хольман. — Хочу пойти ко всем свиньям!
— Ну, если вам так нравится, пожалуйста. Мы не возражаем. Может, отдохнете с дороги?
— Я не есть устал! — поспешил заверить корреспондент. — Я есть здоровый мужчина. Я хочу быстро, быстро пойти!
Хольман боялся лишиться инициативы, упустить момент внезапности, дать Коржу время для организационных контрмер.
«Вот чудной немец», — подумал Корж и сказал:
— Так я ж хочу, чтобы вам было лучше. Помойтесь, поспите…
— Не надо, чтобы мне было лучше. Пусть мне есть хуже, — поспешил ответить Хольман, радуясь своей прозорливости и содрогаясь от сбывающихся предчувствий. — Пусть мне есть совсем плохо!
— И ужинать не будете?
— Пфуй ужин!
— Как хотите. Пошли!
«Интересно знать, — думал Хольман, едва поспевай за широко шагающим Коржем, — как теперь будет изворачиваться этот русишер фермер. Что скажет он насчет свиней? Где они? Проданы? На летнем выгоне? Прирезаны на бойне? Как он объяснит их исчезновение?»
Они молча дошли до свинарника. Корж открыл дверь. Парные запахи ударили им в нос. Пахло кукурузным силосом, дезинфекцией и свининой. Живой, не вываленной еще в сухарях, не сваренной, не зажаренной, свининой без гарнира.
Они пошли по широкой бетонной дорожке. Хольман подавленно молчал. При неверном свете «летучей мыши» свиньи казались еще более массивными, чем на фотографиях. Они были неприлично большими. Неприлично жирными. До тошноты реальными.
— Свинарник мал стал, — сказал Корж. — Строим новый. Из сборного железобетона.
Хольман шел согнувшись, словно кто-то стукнул его по позвонкам. В конце свинарника он увидел хряков. Он узнал Яхонта, так поразившего его на выставке. Когда он приблизился. Яхонт с трудом приподнялся, словно приветствуя корреспондента. Четыреста килограммов шпика, шницелей, окороков, а также сосисок приблизились к перегородке. Хольману показалось, что хряк заговорщически подмигнул ему.
Корреспондент отвернулся. Ему было нехорошо. «Нервы», — решил он. Сказывалось напряжение последних дней. Хольмана потянуло на воздух. Его потянуло к шнапсу. Он вспомнил, что в чемодане у него лежит бутылка с белой головкой.