Нейлоновая шубка

— Дойдут? — спросил на всякий случай Гогоберашвили.

— Товар прима! — поцеловал свои пальцы сын хозяина, грузивший помидоры. — Дойдут до Северного полюса и даже дальше.

— Дальше не надо! — весело ответил Шалва Константинович.

Помидорный поезд двинулся в Москву. Он шел на предельной скорости, редко останавливаясь в населенных пунктах. Шалва Константинович торопил водителей. Дорога была каждая минута. Летом цены на овощи непрерывно снижались. Гогоберашвили не хотел состязаться в этой области с государственными магазинами.

Под Москвой у командорской машины спустил баллон. Автопоезд стал. Затормозил и шедший навстречу грузовик с серебристым прицепом и надписью вдоль бортов: «Междугородние централизованные перевозки». Из кабины высунулся блондин с вислым носом:

— Помочь надо? — спросил блондин.

— Справимся! Скажи лучше, дорогой, как в Москве с помидорами? — спросил Шалва Константинович.

— С руками оторвут! — заверил блондин. — Давай, генацвале, жми!

— Хороший ты человек, — обрадовался доброй вести Гогоберашвили. — Выпей со мной стаканчик «Твиши» за здоровье твоей жены и деток, чтобы они горя не знали сто двадцать лет!

— Спасибо, в рейсе не пьем! — ответил блондин и включил скорость.

Шалва Константинович прибыл в Москву ночью. Автопоезд беспрепятственно пересек столицу и остановился в одном из переулков, погруженном в сиреневую мглу.

— Шебалинский тупик — конечная остановка, — возвестил начальник томатной экспедиции.

Через минуту Шалва Константинович уже стоял перед дверью квартиры доктора математических наук Шота Читашвили. После нескольких продолжительных звонков ему открыл сам дядюшка Шота.

— Ах, это ты, Шалва! — без особого энтузиазма сказал математик. — Какой поезд из Тбилиси приходит так поздно?

— Я на такси, — ответил Шалва. — Разреши поставить во дворе три машины.

— Ты опять взялся за старое? — недружелюбно спросил профессор.

— Упаси бог! — соврал Шалва. — Я ведь на службе. В «Кахетинминснабсбыте». Тебе не рассказывали?

— «Кахетинснабсбытмин» — спутал математик. — Что это за организация?

— О, это трест с большим будущим. В Кахетии нашли минеральный источник типа нарзана. Огромный дебет воды. Ученые подсчитали, что ее запасов хватит на триста лет, если ежедневно сто тысяч человек будут выпивать по три бутылки!

— А ты не врешь?

— Чтоб мне не сойти с этого места! Чтобы мне не видеть внуков, если мы не снабжаем кахетинским нарзаном весь Дальний Восток, включая Южный Сахалин и Курилы!

— Что же ты делаешь в Москве?

— Видишь ли, наша организация шефствует над подмосковным детским домом сто шестьдесят семь дробь восемнадцать. Я и привез им в подарок ранние помидоры, которые мы вырастили в своем коллективном саду.

Трогательная забота о подшефных малютках умилила старого ученого, и он оставил у себя неприятного гостя.

Глава пятнадцатая

Шалва Константинович хорошо поспал остаток ночи. Он проснулся в одиннадцать часов. Он вышел во двор. Шоферы, не выключив счетчиков, ушли завтракать. Гогоберашвили проследовал на улицу. У магазинов толпились люди. Завмаги срывали пломбы, открывали замки, из магазинов выходили заспанные сторожа с охотничьими ружьями за плечами. И тут Шалва Константинович вспомнил о подарке дочери. Он зашел в первую попавшуюся на глаза комиссионку. Потолкавшись у прилавков, он заглянул за фанерную перегородку.

В закутке было тихо. Веня-музыкант в ожидании сдатчиков читал в «Вечерней Москве» заметки орнитолога. Матильда Семеновна дремала на стуле, сложив под бюстом руки, окантованные браслетами.

— Скажите, пожалуйста, можно ли купить в этом доме подарок? — спросил Шалва Константинович.

— Здесь нет продажи, — сухо ответил Веня-музыкант. — Мы принимаем только комитентов.

— Комитент, абитуриент, экспонент — на свете много красивых слов. Мне это известно из уроков преподавателя литературы в реальном училище. Кстати, что такое комитент?

— Лицо, сдающее нам вещи, — пояснил Веня.

— А как по-иностранному называется лицо, дающее вам деньги? Ведь в данную минуту я ничего не сдаю. Я только покупаю. Поэтому прошу считать меня антикомитентом, который желает купить за хорошие деньги хорошую вещь!

— Люблю остроумных людей, — смягчился Веня-музыкант. — Какой вас интересует подарок?

— Для кого? — уточнила Матильда Семеновна.

— Для невесты, конкретнее — для моей единственной дочери.

— Имеется чудесный фасонный панбархат, — сказала Матильда Семеновна, вынимая из-под прилавка отрез.

— Такую мануфактуру можно купить в Очамчире. Не стоило из-за этого ездить в столицу.

— Я вижу вы человек понимающий, — сказал Веня. — У меня есть одна экстра-вещь. Тряпка, достойная царицы Тамары.

— Так в чем же дело? Зачем мы устраиваем говорильню, как в десятом комитете Генеральной ассамблеи?

— Как вам объяснить? Создалась щепетильная ситуация, — конфиденциально сообщил Веня. — Эта нейлоновая шубка обещана одному знаменитому тенору. Я не буду называть его фамилию, только скажу, что за один концерт он получает четыре ставки! Пожилой тенор хочет сделать подарок молодой жене.

— Я не знаменитый пожилой тенор. Но я и не студент, который живет на стипендию. Если вещь мне понравится, мы постараемся сообща забыть вашего Карузо. К тому же, как я могу обидеть женщину с такой королевской фигурой? — сказал Шалва Константинович, с удовольствием разглядывая пышные формы Матильды Семеновны.

— Ай, идите вы! — рассмеялась Матильда Семеновна. — Я ужасно боюсь пожилых мужчин! В Гагре они мне проходу не давали.

— Это вы не давали им проходу! Как можно спокойно пройти мимо такой женщины?

Тем временем Веня-музыкант выложил на прилавок нейлоновую шубку. После беглого осмотра Шалва Константинович бросил:

— Беру!

— А тенор?

— Споемся с вами и без тенора.

Гогоберашвили уплатил пять с половиной тысяч и унес шубку к профессору Читашвили.

Затем он назначил свидание Евфросинье Архиповне, даме, посвятившей свою жизнь торговле дефицитными товарами. Она стояла во главе сбытовой артели, укомплектованной горластыми, нахальными бабами и двумя лжеинвалидами.

Евфросинья Архиповна пришла не одна, а с Федей Акундиным, прибывшим на торговые гастроли в столицу. Федя, бывший кавалер Глаши, стал здоровенным мужиком с плешиво-кудлатой головой, посаженной на бычью шею. Он исподлобья и несколько презрительно оглядел тонкую фигуру Гогоберашвили и застыл в позе зубра, что красуется на радиаторе мазовского грузовика. Гогоберашвили радостно встретил старую знакомую.

— Евфросинья Архиповна! Вы выглядите как кинозвезда, выигравшая по лотерейному билету автомобиль! — восторженно начал Шалва Константинович. — Откройте мне секрет вашей нетленной молодости. Вы пьете по утрам женьшень или сделали себе подсадку кожи молодого оленя?

— Вечно вы со своими глупостями, Шалва Константинович! В ваши годы можно уже не заглядываться на дам!

— А на кого мне смотреть? На портрет Ли Сын Мана? На бывшего турецкого премьера Мендереса? Нет уж, пусть на него смотрят реакционные турки. Я лучше полюбуюсь на такую в высшей степени интересную женщину, как вы! Кстати, сколько вы сейчас весите, Евфросинья Архиповна?

— Без малого шесть пудов.

— В переводе на метрическую систему — девяносто шесть килограммов. Неплохо! Любопытно знать: как же этот тонкий гипюр сдерживает такой вес? — Шалва Константинович деликатно притронулся к налитому жиром плечу гостьи.

— Уберите руки! — коротко приказала Евфросинья Архиповна.

Акундин открыл пасть и загоготал.

— Вы остались такой же недотрогой, какой были в первой пятилетке. Хм! Такая же красивая, такая же недоступная и такая же деловая женщина. Вашему мужу можно только позавидовать! — с неподдельным восхищением произнес Гогоберашвили. — Что ж, перейдем к нашим делам. Нужно, уважаемая Евфросинья Архиповна, быстро реализовать один товар.