Страница 80 из 139
О, жалкая судьба человеческая! Сколь ты непостоянна, скольких превратностей и опасностей полна! Так и наш благородный и «безупречный» кабальеро не только вмиг оказался лишен всей своей власти и величия, но и предстал теперь в самом плачевном виде — воплощением злосчастной своей судьбы; ибо, будучи окружен смертельными врагами, он не имел дома, стены которого послужили бы ему защитой, друзей, у которых мог бы найти прибежище, слуг, на помощь которых мог бы рассчитывать, — словом, оказался в совершенно безвыходном положении. Но так как тяготы и опасности лишь укрепляют и возвышают благородную натуру, дон Лопе, воспрянув духом, ворвался в первый же дом, двери которого были открыты: и там не только встретил ласковый прием, но я смог вполне довериться хозяевам, каковые, словно он приходился им родным сыном, укрыли его так надежно, что все угрозы, просьбы и посулы его недругов не возымели действия, и все их попытки запугать хозяев оказались тщетны.
Так как из-за неожиданно обрушившейся на город беды сторонники дона Лопе были рассеяны, слуги изгнаны, а люди, ему сочувствующие, чересчур напуганы, то, рассудив, что помощи ему сейчас ждать не от кого, и решив мужественно противостоять всем напастям, он предпочел выждать более благоприятную возможность, чтобы что-нибудь предпринять; таковая не заставила себя долго ждать, ибо Фортуна, которая всегда благоприятствует тем, кто умеет противиться ее крутому нраву, распорядилась так, что его враги, хотя и укрепив свои позиции в городе, вынуждены были на какое-то время оставить его для усмирения возмущений и беспорядков в не подчинившихся им городах и селах округи; как только новость эта стала известна дону Лопе, он, используя благой случай, с соблюдением величайшей осторожности известил всех своих сторонников; в то же время даже среди стольких суровых опасностей он ни на миг не забывал о своей даме и, когда в ближайшую ночь, желая проникнуть к благословенным стенам ее дома, он пришел на место, где провел столько счастливых минут, то смог убедиться, что и с противоположной стороны чувство было не менее крепко, не меньше было пережито и выстрадано, поскольку его ждало привязанное к ленте письмо, развернув которое и узнав почерк доньи Хуаны, он прочел следующее краткое послание:
«Если небо сохранило вам жизнь и вы отважитесь свидеться со мною, сделайте это без промедления, иначе я и ваша любовь погибли».
Дон Лопе рассудил, что, коль скоро его дама просит о безотлагательном свидании, то она не только уверена в его безопасности, но у нее есть на то серьезная причина, и так как не только Фортуна, но и сама любовь покровительствует отважным, бестрепетно ринулся навстречу опасности и явился в назначенное место, куда вскоре пришла и донья Хуана, вся в горе и слезах; и, случись это при других обстоятельствах, дон Лопе, несомненно, услышал бы от нее немало нежных слов и заверений в том, как низко ставит она теперь торжество своих сородичей. Однако, не давая воли чувствам, она немедля рассказала дону Лопе о том, как при содействии братьев успело продвинуться и какой опасный оборот приняло дело с ненавистным ей замужеством, и оба тут же решили, что настала пора прибегнуть к последнему, вынужденному средству.
И вот, окончательно решившись покинуть родной дом, и дабы при этом не пострадала ее честь, донья Хуана пред усыпанным звездами небесным алтарем в знак супружеской верности протянула свою прекрасную белую руку гонимому судьбой, но счастливому кабальеро, который, позабыв о своих невзгодах, в блаженном упоении стоял рядом с ней. Затем, договорившись о дне побега, они разошлись, чтобы подготовиться к нему, и, без сомнения, трудно было бы придумать лучшую месть, случись все так, как они предполагали; но поскольку некая незримая сила продолжала властно препятствовать им, там, где они рассчитывали обрести наконец покой, их ждала верная гибель.
А случилось то, что, охваченная одним лишь пламенным желанием, донья Хуана, увидев, что ее письмо взято, решила немедля проверить, какой будет на него ответ, и, не дожидаясь, пока Лауренсия крепко уснет, поспешила в сад; тем временем Лауренсия, тоже мучимая сомнениями, не спала и, подметив необычайное волнение своей подруги, притворилась спящей, а сама тихонько пошла за ней и, увидев ее у окна и узнав дона Лопе (велико же было ее изумление!), сразу разгадала обман да к тому же стала невольной свидетельницей торжественных клятв и обещаний. Пусть читатель сам представит себе, какой смертельный яд ненависти и ревности излился в ее душу, а более всего потому, что причиной была ее подруга и покровительница, та, кому поверяла она тайны своих любовных злоключений; но мужественное сердце билось в этой груди, ибо ей удалось обуздать свои чувства и удержать рвущиеся с уст полные гнева и боли слова.
Замышляя в глубине души ужасную месть, она так же неслышно вернулась к себе в спальню, где, проливая потоки слез и горестно вздыхая, справила печальную тризну над дарами угасшей любви, а наутро приступила к исполнению задуманного; сочинила письмо о том, что творится в доме Паломеке и отослала его братьям, поручив это кровавое дело одному из слуг своего отца; тот, проскакав без передышки до осажденного братьями Торрехона, нашел там одного только дона Фернандо, которому и вручил послание. Однако прежде чем описывать далее все подробности этой мести, не лишне заметить, что, хотя Фортуна и не позаботилась сохранить намерения наших влюбленных в тайне, она все же не совсем отвернулась от них, ибо, заметь читатель, что, хотя Лауренсии и удалось подслушать их клятвы, она не смогла расслышать подробностей. Кроме того, ей и в голову не пришло, что побег может произойти так скоро, ведь иначе ей ничего бы не стоило попросту предупредить мать доньи Хуаны. А посему в отосланном братьям письме говорилось лишь о том, что сестра бесчестит их имя, вступив в брак с их злейшим врагом и замыслив вместе с ним позорный побег.
Хлопоты с письмом были в некотором смысле на руку донье Хуане, так как, занятая ими, Лауренсия не могла помешать ей приготовить все необходимое для осуществления ее замысла, на что и дону Лопе пришлось потратить весь день, так как в его распоряжении было лишь двое слуг, которые, как и он сам, до сих пор скрывались от врагов; одному он приказал ждать его той же ночью с лошадьми в роще неподалеку от города, а другого отослал известить прочих, укрывшихся в крепости на вершине одной из самых неприступных окрестных гор. Отдав эти распоряжения, он дождался полночи и, хотя луна совсем некстати светила очень ярко, явился к садовым воротам, где уже ждала его донья Хуана; подхватив ее на руки и осыпая ласками, дон Лопе быстро приблизился к городским стенам и тут, нежно и крепко обвязав донью Хуану прочной веревкой, ловко поднял ее наверх, а через минуту и сам был рядом с нею по ту сторону стен.
Как уже было сказано, дон Лопе приказал слуге ждать его с лошадьми в роще невдалеке от города — не только потому, что так было надежнее, но и для того, чтобы затем запутать преследователей и отвести от себя опасность, постаравшись сначала отойти как можно дальше от городских укреплений. А посему, из боязни утомить свою даму, а больше всего, боясь задержек в пути, дон Лопе предложил взять на свои плечи столь сладкое бремя, чему, однако, донья Хуана, не поддаваясь мольбам и уговорам, воспротивилась самым решительным образом; и вот, укрывшись в высокой траве, она осталась ждать дона Лопе, который, как на крыльях, устремился за помощью, хотя поспешность эта не помешала делу обернуться вовсе не так, как того жаждала смятенная душа доньи Хуаны.