Страница 56 из 139
Они расстались. Прошло несколько дней. Слуга исправно оповещал дона Дьего, и тот наслаждался благоразумными и целомудренными беседами с доньей Исабелью. Совместные чаяния сблизили влюбленных, и судьба им в этом благоприятствовала. И вскоре было порешено между доном Дьего и доньей Исабелью, что при первом удобном случае попросит донья Исабель у отца согласия на брак.
Меж тем дон Хуан, слегка смущенный частыми визитами приятеля, видался с ним без прежнего удовольствия. Безмерные хвалы, расточаемые дону Дьего сестрой, причем зачастую не к месту и не ко времени — бывает ведь, хочет кто-то что-то скрыть, и меньше всего это получается, — явились причиной сильных подозрений, в которых дон Хуан скоро совершенно уверился. Но что же обидного можно сыскать в стремлении породниться с другом, если он ровня? И разве не должно, если ты безгрешен, открыться другу в своих помыслах, потому что игра в прятки как раз и начинается, когда дело нечисто? Вот с такими подозрениями, почти крадучись, расхаживал по дому дон Хуан, углубившись в свои домыслы, и из всех потуг дона Дьего развлечь его и развеселить ничего не получалось.
В городе тоже стали о том поговаривать. Нашлись любопытствующие — всегда в избытке людишек, что никому спокойно жить не дают и, хотя дело-то их — сторона, но народ этот на редкость зловредный, и вечно из-за него всякие бесчинства выходят.
Тогда и произошел случай, положивший конец дружбе, и события за ним последовали и вовсе неприглядные. А все из-за того, что в праздники устраивались в городе корриды — развлечение, всем ясно, дикое и для людей воспитанных и добрых христиан непозволительное. И разве не богохульство устраивать корриду в честь святых, ведь даже сомневаться нечего в том, что это поношение Господа нашего, ибо нисколько Его не радует, когда множество душ человеческих подвергается опасности. Конечно, если бы все участники сидели на лошадях, опасность бы поубавилась, почему тогда не разрешить этот праздник хотя бы для удовольствия юношей?
После того как площадь нарядно убрали и собрались те, кто составляет самое драгоценное украшение любого города, а именно — дамы, красота которых не уступала знатности рода, вот тогда появилась и донья Исабель, и она превосходила всех, в точности как солнце превосходит звезды. На статных скакунах въехали на площадь дон Дьего и дон Хуан, их сопровождало множество одетых в расшитые золотом ливреи лакеев, и вся эта кавалькада сразу привлекла внимание простонародья и, разумеется, дам. Дамы, естественно, смотрели на кабальеро. Уж так принято, что торжественные городские праздники обязывают всех кабальеро присутствовать на них, где, как не здесь, выпадает им случай себя показать и занять подобающее место в обществе. А касательно дам скажу, что их присутствие понуждает юношей к вежеству, сметливости, великодушию, пылкости, отваги, и это ко благу. Да что там говорить, и во дворцах балы задаются с той же самой целью. И ведь есть такие, кто целый год на воде и хлебе сидит, только бы в празднике участие принять. Как-то раз один знаменитый проповедник, увидав изображенного на церковной фреске коленопреклоненным и очи долу человеку, задававшего праздники и не отличавшегося в жизни особой праведностью, заметил ему:
— Дорогой друг, или живите, как вас изобразили, или пусть изобразят, как вы живете на самом деле. Благочестивый горожанин, да будь твои предки даже знаменитыми воинами, если ты не можешь жить, как тебя изобразили, потому что ты не истинный кабальеро, зачем, спрашивается, тебя так изображать? Именно так! Пишите то, что есть, изображайте те добродетели, которыми обладаете, берегите честь и избегнете пересудов. Да займет каждая вещь подобающее ей место!
Итак, съехались дон Хуан и дон Дьего, и на груди у каждого красовалась перевязь с родовым гербом. Дон Хуан — про то я еще не говорил — избрал себе в дамы некую девицу, с которой был тайно обвенчан. И так как от дона Дьего у него секретов не водилось, то был дон Дьего с этой дамой — а звалась она донья Ана — знаком. Приходилась донья Ана сестрой некоему кабальеро по имени дон Санчо. Брак этот по желанию дона Хуана хранился в тайне, потому что, будучи ровней по знатному происхождению, не могли они равняться в достатке. Желая заручиться благосклонностью дона Санчо, рассказал дон Дьего ему о благих целях, которые преследовал он, затевая амуры с доньей Исабелью. А поскольку были донья Ана и донья Исабель близкими подругами, то поверяли друг дружке все задушевные тайны. Меж тем чувствуя себя обязанной донье Исабели, посвятившей подругу в некоторые обстоятельства своих делишек, донья Ана приходила к донье Исабели будто бы за братом, а сама секретничала с приятельницей, и дон Санчо не мешал им, ибо желал увековечить дружбу всех троих узами родства.
Тогда-то и получилось, что, проведав о свиданиях, дон Хуан окончательно уверился в истинности подозрений, не без оснований полагая, что дон Дьего домогается его сестры. Поразмыслив, дон Хуан решил, что лучше ничего не говорить отцу. Раздосадованный и распаленный гневом, он рассуждал так: «Что, я томная девица, чтобы просить помощи отца в делах, которые прямо меня касаются? Ведь это мне нанесена обида, коли под покровом дружбы со мной прячутся нечестивые помыслы, о которых мне не сказали ни слова. Я лишусь уважения даже в глазах вознамерившейся выйти замуж без моего согласия: в конце концов, это моя сестра, и разве не на моей стороне справедливость? И не иначе как весь город уже судит и рядит об этом, потому что всегда неприятности в мгновение ока становятся достоянием людской молвы».
Он проехался по площади, на которую в это время выбежал резвый бык; бык рыл копытами землю и метал ее в небо. Присутствующие попрятались за решетками, а дон Хуан, сдерживая себя, принялся кружить неподалеку от окна, из которого любовались праздником подружки, ведь все желали себя показать и на других посмотреть. Устрашенная яростью быка площадь замерла в ожидании. Внезапно бык кинулся на тщательно приготовившегося к схватке дона Хуана. И тогда дон Дьего, желая выказать себя пред высоким другом с наилучшей стороны, решил удружить ему и бросился меж ним и быком, так удачно сделав выпад, что смертельно ранил дикое животное, столкнувшись, впрочем, с доном Хуаном.
Но дон Хуан, увидав, что его лишили возможности отличиться, пришел в бешенство. А поскольку ему была понятна причина столь ретивого поведения дона Дьего, то от этого он пришел в еще пущую ярость. Ведь что получилось: не владея собой, он не смог увернуться от столкновения, причем лошадь его была смертельно ранена, а он, несмотря на то что выказал себя отлично, вылетел из седла. Когда же он замыслил месть, отважный бык, издыхая, тащился по песку.
Гнев дона Хуана был неописуем, он не сомневался, что простонародье уже сплетничает на их счет: все, что происходит на глазах у людей, должно выглядеть безупречно, иначе сразу пойдут пересуды. Дон Хуан пытался скрыть гнев, а на деле искал, на ком бы его сорвать, — обычная история; а еще бывает, иные с виду хорохорятся, а в душе желают, чтобы все сошло тишком, а потому все это — одно пустозвонство.
Но коль скоро дон Дьего пришел ему на помощь, дон Хуан поблагодарил его, хотя и несколько двусмысленно, что уже вызвало кривотолки. После праздника в разговоре с друзьями, не понимавшими причин дурного настроения дона Хуана и оправдывавшими дона Дьего, дон Хуан сказал, что, на горе ему, помехой стал человек, больше других желавший помочь и, без сомнения, досужие языки уж не преминут позлословить на его, дона Хуана, счет.
А в это самое время вошел дон Дьего и сказал следующее:
— Дошло до меня, дон Хуан, что недовольны вы мною, и если это так, нет границ моему огорчению, ибо всегда стремился я быть вам верным слугой и полагал, что дружба наша покоится на прочном основании, а ежели мои слова кажутся вам почему-либо обидными, то прошу меня за них простить.
На это, побледнев, дон Хуан отвечал:
— Никто вас не винит. Что же до моих чувств, позвольте мне самому решать, о чем говорить, а о чем молчать. А если я не восхваляю вас, подобно всем прочим, то это потому, что мне не хочется выслушивать от вас оскорбления. И хотя вряд ли вы сознательно намеревались обидеть меня и мне не в чем вас винить, все же друзьям дозволено называть вещи своими именами, даже в тех случаях, когда они даруют прощение. Несправедливость есть несправедливость, от этого никуда не деться. Впрочем, если весь этот разговор вы затеяли с целью напомнить мне о совершенной мною неловкости, то как не усмотреть в этом намерение еще раз меня оскорбить?