Страница 4 из 22
Вот что рассказывал прессе выдавленный за честность из судебной системы бывший судья Пашин:
«Меняется фасад, а внутри суд остается все тем же — советским и карательным. Косметическим ремонтом нашу судебную систему делают похожей на европейскую, чтобы создать хороший имидж на Западе. Но все новшества нейтрализуются старыми технологиями работы, чтобы суды оставались управляемыми и обеспечивали интересы бюрократии. Отсюда и деформация — изменение формы без изменения сути… В России судебная власть никогда не была соперником режима, никогда ему себя не противопоставляла. И поэтому режим считает суды своей частью. Председатели судов и их заместители входят в номенклатуру и легко путешествуют по властным креслам…
Судья всегда на стороне следствия. Обычно прокурор передает судье дискету с текстом обвинительного заключения, и потом приговор выходит с теми же грамматическими ошибками».
А ведь когда-то суд в России был! При царе. Проведенная в эпоху Александра Второго судебная реформа сделала Россию с ее знаменитым судом присяжных одной из самых прогрессивных в юридическом смысле держав. Но потом в стране что-то сломалось. Что? Как и почему вместо суда возникла обманка?.. А ведь у нас не только суд и не только армия представляют собой макеты. У нас вся система власти в недавнем историческом прошлом являла собой грандиозный макет: парламент, именуемый Верховным Советом, плюс все без исключения министерства и органы местной власти — все это было грандиозным муляжом, который «царствовал, но не правил», а управляла страной совершенно другая сила, параллельная.
Впрочем, «ненастоящесть» страны проявляется не только в «макетности» ее социальных институтов, их мимикрии под западные образцы. Но и в конкретных материальных предметах. Отдельные философы и социологи заметили это примерно четверть века назад, на излете советской власти. В тогдашней прессе о подобном уже можно было писать, и наблюдатели сей феномен описывали: на Западе автомобиль, а у нас «Жигули» — макет автомобиля. На Западе стали выпускать сумки с рисунками, и у нас кинулись их делать, только не с красочным «ковбоем Мальборо», а с тусклой Аллой Пугачевой. Но лик Пугачевой, нанесенный через трафарет дурной краской, быстро облезал с дурной подложки. Вместо сумки получалась ее дурная пародия. Как бы сумка. Подделка.
Наши кассетные магнитофоны, сделанные по образцу японских, так и оставались неудачными макетами настоящей техники — они жевали пленку, хрипели и ломались. Цветные телевизоры, хотя и стоили две-три зарплаты высококвалифицированного рабочего, не вылезали из гарантийных ремонтов, взрывались и горели…
Ваш покорный слуга на излете Совка работал в науке. И не где-нибудь, а в центральном отраслевом институте. И могу вам ответственно заявить: наша прикладная наука тоже во многом была макетной. Надувающей щеки. Делающей вид науки.
Создание видимости функции вместо функции, макета вместо вещи — самая суть России. И началось это не вчера. Чего ж удивляться российской отсталости? Опросы общественного мнения и социологические исследования показывают, что российские граждане, в отличие от нормальных, характеризуются инфантильностью, истероидностью, подозрительностью, иррациональной верой во всесилие государства, несамостоятельностью, неумением брать свою судьбу в свои руки и отвечать за нее, а также повышенной обидчивостью. Последнее — следствие слишком большого значения, придаваемого словам, что также является показателем дикарства. У нас человека можно взорвать словом, как мусульманского фанатика — карикатурой. Это признак нецивилизованности. Известно, что психология дикаря и психология уголовника схожи. Проваливаясь в дикий мир тюрьмы и зоны с его примитивными законами выживания, люди примитивизируются. Но именно в среде уголовников в ходу фраза «за базар ответишь». За нарушение словесного табу можно ответить и жизнью. Высокая цена слова — признак дикости. У нас цена слова, к сожалению, высока. А кроме того, у нас катастрофическая разница между словами и делами, что говорит о тотальном двоемыслии и двойной морали. У нас любят говорить, а не делать. Имитация деятельности.
Вот пример…
На словах одобряя благотворительность, на деле россияне на удивление глухи к чужому горю: в мировом рейтинге благотворительности России стоит на одном из последних мест в мире. Даже Палестинская автономия, Ирак и Эфиопия нас обгоняют.
Одна россиянка, сравнивая две действительности, пишет в своем блоге:
«Выдержка из книги Рубена. Америка.
«Я переезжаю на красный свет. Это и неудивительно. Я перехожу первую в моей жизни улицу. Коляска еще не совсем послушна приказам моей парализованной руки. Машины стоят. Из машины, стоящей в левом крайнем ряду, высовывается радостный водитель, машет рукой и кричит что-то ободряющее. Подходит полицейский. По моему ошалелому виду он догадывается, почему я нарушил правила.
— У вас все в порядке?
— Да.
— Вы поступили очень правильно, когда решили выйти на улицу. Удачи вам!»
А вот эпизод из нашей жизни. Россия.
Пытаемся с мамой залезть в автобус, я никак не могу нащупать ступеньку. Мама успокаивает меня, говорит: «Не торопись». Наконец нога находит ступеньку, и мы робкими шагами входим в автобус. Водитель высказывает претензии: мы сильно задержали автобус, а у него план. В следующую секунду водитель рвет автобус с места, и мы с мамой летим в конец автобуса. Приземляемся мы неудачно, у меня болит рука, а мама набила синяк на ноге. Когда пришли в себя, мама сказала что-то водителю, а он в ответ: «Какого черта ты с больным ребенком болтаешься по городу, сидела бы дома!»».
С подобной эмоциональной глухотой я столкнулся и сам, пробивая идею эвтаназии. Помню, на одной радиопрограмме мне оппонировал какой-то пожилой не то психотерапевт, не то психиатр, не то просто псих, который утверждал, что люди, которые находятся в терминальной стадии рака и испытывают нечеловеческие мучения, все равно не имеют права на эвтаназию и должны мучиться. Потому что… И далее шли какие-то слова, с помощью которых этот «Айболит» пытался обосновать, почему люди должны испытывать нечеловеческую боль.
Боль… Это самое страшное, что может выпасть на человеческую долю. Однажды пошла моя жена выдирать зуб. Заморозили, а заморозка не подействовала. И доктор Менгеле из районной поликлиники начал рвать зуб на живую. На уверения пациентки, что ей больно, он только кряхтел: «Не может быть!»
— А у меня чуть болевой шок не случился, — плакалась потом жена.
Боль… Она одна может свести с ума и убить. Превратить разумное существо в скулящее, воющее, обезумевшее животное.
Я рассказал на той радиопрограмме один реальный случай, произошедший в России. Только представьте. Два пожилых супруга, проживших вместе целую жизнь. Небольшая квартира. Скромный быт. Она заболевает раком. Они оба борются с ее болезнью. Безуспешно… И вот в терминальной стадии болезни, когда страшные боли уже не могут купировать никакие болеутоляющие, женщина ложилась на кровать и выла. Вскоре она сорвала голос и уже просто хрипела. Ее муж, будучи не в силах помочь, ложился рядом, обнимал ее, воющую, и выл вместе с ней. Так продолжалось месяц, пока она не умерла от болевого шока.
Я рассказал эту историю своему собеседнику и слушателям. Я рассказал ее в черную пустоту. Выслушав меня, и радиослушатели, и мой собеседник, помолчав секунду, снова продолжали говорить пустые слова и выстраивать какие-то теоретические конструкции, обосновывающие, почему эвтаназию измученным болезнью людям дозволять ни в коем случае нельзя. Они просто не услышали! Пропустили мимо ушей. Не прочувствовали. Чужие крики боли и ужаса пролетели мимо их равнодушного сознания. Как с гуся вода.
Ноль эмпатии.
Мне как-то довелось прочесть об одном исследовании маньяков. Специалисты, его проводившие, утверждали, что люди, которые совершили самые страшные и кровавые преступления — садистические насилия над детьми и прочие, — на самом деле очень больны: у них то ли недоразвиты, то ли просто блокированы те зоны мозга, которые отвечают за эмпатию. То есть за сочувствие к другим живым существам.