Страница 30 из 42
Уже в наши дни В. Наумов так объяснил мотивы, которые подвигли его и Алова к созданию этого кинополотна: «Нас привлекла идея снять хронику страшного и фантастического XVI века, когда вся страна (Фландрия) была приговорена к смертной казни за неповиновение испанской короне; это уникальный случай в истории человечества, когда весь народ был официально приговорен к смертной казни; это не значило, что всех подряд казнили, но убийство любого нидерландца считалось законным. Даже чтение Библии на родном языке было страшной крамолой и каралось смертью. Рождение нации, чувство национального достоинства формировалось на фоне дымящихся костров, в стране, где все перемешано, как в огромном бурлящем котле, – предательство, верность, убийства, любовь…»
Судя по всему, речь здесь идет о росте национального достоинства не нидерландцев (кому до них было дело в СССР), а советских евреев. Но поскольку снять об этом откровенное кино в Советском Союзе было невозможно, Алов и Наумов решили прикрыться Шарлем де Костером.
Далее Наумов пишет: «О чем книга? О чем фильм? О свободе, если определить одним словом…» Поскольку в советской интеллигентской среде слово «свобода» было синонимом слова «Запад» и антонимом слов «коммунизм» и «КПСС», то читателю, думаю, понятно, о чем именно идет речь. Не случайно одним из главных эпизодов фильма, проходящим через все произведение, была сцена со слепыми. По В. Наумову это выглядит так:
«Библейская фраза «Слепые – вожди слепых, если слепой поведет слепого, оба упадут в яму» и картина Брейгеля «Слепые» (я убежден, что она является прямой иллюстрацией библейских слов) – пронизали всю нашу картину насквозь, как шампур…
В «Тиле» мы попытались развить тему слепых как самостоятельную историю; у автора романа ее нет, а в фильме герои Шарля де Костера встречаются с персонажами Брейгеля… Если вернуться к смыслу, то «слепые вожди слепых» – это некий символ. Но он не должен быть сконструирован искусственно, а вырастает изнутри явления до какого-то полунамека (не важно, если не все поймут) и должен иметь два, три, а то и четыре мерцающих смысла. Если сказать банально, то речь идет о нравственной слепоте – это слишком банально, тут значительно больше оттенков и звуков. Художественный образ сам по себе должен нести целое облако всевозможных толкований, ассоциаций и т.д. Образ слепых может быть репродуцирован куда угодно – на историю человечества вообще и на ее частные отрезки…»
Любому советскому интеллигенту, натасканному на поиск всевозможных «фиг» в произведениях литературы и искусства, был прекрасно понятен символизм «Легенды о Тиле». Притча о слепых в советском контексте читалась как блуждание советских людей в потемках «развитого социализма» под водительством слепых вождей. Однако, как показала уже наша нынешняя российская действительность, советский человек был все же менее слеп и нищ (как духом, так и материально), чем нынешний россиянин – обобранный буквально до нитки олигархической властью и бессовестно кинутый своей интеллигенцией. Владимир Наумов, который благополучно дожил до сегодняшних дней, почему-то про это слепоту фильмов уже не снимает: то ли сам ослеп, то ли страшно стало (отметим, что при коммунистах подобного страха почему-то не наблюдалось). Но вернемся к «Легенде о Тиле».
Символизм фильма многими был оценен по достоинству. На Всесоюзном кинофестивале в Ереване в 1978 году «Легенда о Тиле» была удостоена специального приза жюри именно за то, что многими своими проблемами затрагивала современность. Это поняли и на Западе, где картина была встречена еще более восторженно, чем у себя на родине. Как писала газета «Лос Анджелес таймс»: «Полное жизни, выдающееся кинополотно утверждает идею свободы и неукротимости человеческого духа… Прекрасные режиссеры Александр Алов и Владимир Наумов создали очень откровенный и смелый фильм. Его можно назвать современной притчей».
Безусловно, по своим художественным качествам фильм вполне заслуживал такого приема. Однако в условиях «холодной войны», которая не прекращалась ни на секунду, кому какое дело было до художественных качеств произведений. Главным всегда была идеология. Поэтому тот восторженный прием, который был устроен «Тилю» на Западе, вряд ли был бы возможен, если бы не те «фиги», которые постановщики фильма вплели в его сюжет. Ведь «фиги» эти читались как «глас вопиющий евреев из страны тотальной несвободы». А тема солидарности с советскими евреями в те годы на Западе была очень актуальной. Одних организаций, созданных для пропаганды еврейской эмиграции из СССР, там был создан не один десяток: «Американская национальная конференция по защите советских евреев», «Союз советов солидарности с советскими евреями», «Студенческий комитет борьбы за советское еврейство» и т.д. Правда, нельзя сказать, что большинством членов этих организаций двигали искренние чувства – это была скорее мода, базирующаяся в первую очередь на оголтелом антисоветизме. Еврейский исследователь В. Богуславский писал об этом:
«Предложенный товар (восставший еврейский дух) нашел восторженных покупателей (американских евреев). Ни Америку, ни евреев Америки сами по себе евреи из Союза не интересуют. Товаром стал именно дух еврейского мятежа. Евреи Америки (а с ними и евреи Лондона, Амстердама, Парижа и т.д.), чьи еврейские чувства были растревожены шестидневным триумфом… увидели шанс на соучастие… Комфортабельная «борьба»… без особых притом усилий».
Однако вернемся к советскому кинематографу.
Еще одним примером кино с «фигами» был фильм Александра Митты (Рабиновича) «Сказ о том, как царь Петр арапа женил», где речь тоже шла о событиях далекого XVII века, но уже из российской истории. На роль арапа Ибрагима режиссер изначально задумал пригласить Владимира Высоцкого. Уже в одном этом приглашении крылась главная «фига» будущего фильма, поскольку Высоцкий, как мы помним, считался одним из главных бунтарей в среде советской творческой интеллигенции. Поскольку руководители Госкино это прекрасно знали, они выступили против участия Высоцкого в картине и посоветовали Митте взять на главную роль кого-нибудь другого: например, настоящего негра-эфиопа из числа студентов Литературного института. Но Митта был человеком ушлым – провел пробы с рекомендуемым студентом и намеренно его завалил. В итоге Госкино уступило его требованиям и Высоцкий был утвержден.
Фильм «Сказ о том, как царь Петр арапа женил» вышел на экраны страны в январе 1977 года и принес хорошую кассу – его посмотрели 33 миллиона 100 тысяч зрителей (уверен, цифра была бы значительно меньшей, не будь в картине Высоцкого). Однако мало кто из зрителей догадывался, что к моменту выхода фильма на широкий экран Высоцкий и Митта уже не были теми друзьями, какими они являлись до начала съемок (жили они в одном доме на Малой Грузинской и почти все праздники отмечали семьями). Говорят, развели их в разные стороны серьезные творческие разногласия: Высоцкий рассчитывал, что получится кино из разряда серьезных (даже песню к фильму написал соответствующую – «Купола»), но Митта в итоге создал полумелодраму-полуоперетту, и концептуальная песня «Купола» в нее попросту не вписалась.
Между тем фильм этот вызвал ярое неприятие со стороны державников. Например, известный нам уже ученый Игорь Шафаревич отозвался о нем следующим образом:
«Жалость берет, когда глядишь на бедного арапа, по милости жестоких разбойников попавшего в это гноище – петровскую Россию. Все без исключения «птенцы гнезда Петрова» – это мелкие и злобные жулики. Очень тщательно подобран типаж: свиные, маленькие глазки, носы картофелиной, ничего не выражающие тупые физиономии – таковы почти все, вплоть до мелких статистов…»
Еще более резко высказался о фильме непререкаемый лидер державников писатель Михаил Шолохов. В марте 1978 года он написал письмо на имя Л. Брежнева, в котором выражал свое возмущение даже не столько творением Митты, сколько другими опасными процессами, происходившими в советском обществе в период разрядки (привожу текст письма с сокращениями):