Страница 13 из 35
— Лаборатории Орел или Решка, слушаю.
— Я звонил утром, мне нужен директор.
— По поводу?
— Просто скажите ему, что у меня есть банки, которые я могу уступить.
— Что у вас есть? — восклицает Матиас, строя из себя придурка, чтобы потянуть время.
— Банки! Давайте побыстрее, я звоню из-за границы.
— Пойду гляну; вы не назовете своего имени?
— Послушайте, старина, я перезвоню через пару минут, поставьте в известность вашего большого начальника, и на этот раз пусть меня с ним свяжут сразу же.
Он резко бросает трубку.
Слышен только легкий шелест, производимый Лефанже, который занят конструированием своей мушки для обманывания форели.
— Он не превысил трех минут, — сообщает Матиас.
Я и без того знаю, это профессионал!
Наблюдаем, как секундная стрелка обегает циферблат электрических часов, висящих на стене. Она завершает один оборот, потом второй. Шарманка снова пускается в звон.
— Это опять я, — уверяет парень своим расслабленным голосом. — Патрона, живо!
— Оставайтесь на проводе.
Для правдоподобности Матиас перекидывает связь на аппарат в конференц-зале, но не кладет трубку на своем, поскольку там работает записывающее устройство.
Я вступаю в разговор.
— Жером Растепай, директор Орел или Решка Интернэшнл, — произношу я не без напыщенности.
— Привет, Жером! — дерзит собеседник.
— Но, мсье, кто вы? — считаю я уместным слегка взбрыкнуть.
— Человек, имеющий на продажу четыре банки по хорошей цене. Этого достаточно?
— Ах, да, понимаю…
Энтузиазм в моем голосе отсутствует намеренно. Настоящий директор предприятия, столкнувшийся с подобной ситуацией, вел бы себя именно так.
— Я готов продать их по цене в миллион двести пятьдесят тысяч, Жером; за штуку, само собой. Пять батонов в общей сложности. Без торга.
— Да вы не в своем уме! — задушено вскрикиваю я.
— Верно: я сумасшедший.
Он отсоединяется. Я ощущаю себя законченным кретином с телефонной трубкой в руке. Надо же, кремень! Стальные нервы, апостол. Ставлю пару портянок против собственных ушей, что он перезвонит не раньше, чем завтра.
Я только что потерял двадцать четыре часа, желая сыграть получше. Тем хуже.
Мои двое сотрудников смотрят на меня исподтишка: ползучим взглядом и мигающим оком.
— Не получилось, господин комиссар? — отваживается Матиас.
— Он позвонит завтра; если я правильно понимаю, он менжуется.
Объявляется Берю, со сладкой миной, вспухшими губами и воодушевленным первыми порциями раннего божоле взглядом. Он выряжен по-княжески: на нем пиджак в огромную кирпично-голубую клетку, желтая рубашка, зеленый галстук. Для этого создания, в одежде, как, впрочем, и остальном, довольно небрежного, ношение галстука является константой. Старая традиция, Унтералиссимус. Офицер полиции без галстука для него — это человек, который позорит себя и отрекается от уважения, присущего его должности. Его собственный украшен сияющими маслянистыми ореолами, густо наложившимися один на другой.
— Хорошей схватки, компания! — ревет его луженая глотка.
Он примощается на угол стола и испускает солидный пшик, затуманивающий толстое стекло, покрывающее поверхность, как дыхание влюбленной зимнее окошко, когда она поджидает случайное появление своего кавалера на мопеде.
— Ну, как драчка, разворачивается? — спрашивает Тучный у присутствующих.
— Скорее бьет копытом, — отвечаю я за всех, — но неостановимый ход еще не набрала.
Он склоняет голову, чтобы рыгнуть, как разъяренный зверь, и говорит:
— Думаю, мы с Пино зацепили одного из мужиков, искавших жокея.
С этого момента наше внимание и уважение ему обеспечено.
— Что вы сделали, господин Берюрье? — спрашивает почтительно Лефанже.
— Свою работу, — с достоинством отвечает Толстяк.
Он тянет некоторое время, что играет ему на руку, ибо увеличивает его авторитет, затем решается:
— Мы с Пинюшом были в Баре Трески. Ждали закрытия, и когда последний клиент ушел, я взялся за хозяина. Но очень серьезно, если вы понимаете, что я хочу сказать.
Он демонстрирует нам свой чудовищный кулак, фаланги которого увенчаны ссадинами.
— Если вам нужно мое мнение, полиция уже совсем не та, с тех пор как утеряны старые добрые методы. В наши дни допрашивают в перчатках мужиков, которые знают законы лучше, чем их брехло адвокат. Когда же объясняешься безо всяких хитростей, люди начинают говорить. И болтают особенно охотно потому, что утратили привычку получать хорошенько по зубам. Я освежил хозяину память. После своего третьего сплевывания, он начал себя спрашивать, не смахивает ли один из субчиков на кое-кого. Когда его шнобель хрустнул, ему показалось, что в голове всплывает и кликуха. Затем, как только мой знаменитый крюк справа свернул ему хлебальник, он вспомнил, что Педро торгует воровским инвентарем. Он увлекается последними новинками, эспаньяр; весь товар мэйд ин Америка.
— Вы его установили?
— Как на витрине. Он обитает в Асниер, миленький домик из песчаника с изразцами вокруг окон и садиком, где выращиваются улитки. Это его бзик — брюхоногие, и он из кожи лезет, выкармливая свой рогатый скот. Устроил загон для разведения поголовья, в котором и парижский виконт мог бы жить, настолько тот комфортабельный. Пин остался в засаде перед виллой, потому как он не такой видный. А я направился прямо сюда — ввести вас в курс.
Усвоив доклад Увесистого, я замечаю:
— Если ваш мсье Огюст покрывал этого типа, почему он доверил Люретту, что тот искал Коротышку Дзана?
— Ты знаешь, эти трактирщики, якшающиеся с преступным контингентом, вынуждены лавировать меж тех двух зверинцев. И подают чуть на восток, чуть на запад, не прижимаясь однако ни туда, ни сюда. Правило их жизни: букет фараонам, чтоб избежать неприятностей, букет господам уркам, чтоб удержаться на ногах. И все довольны.
Звонят в дверь.
Матиас отправляется принимать. Это вчерашняя дама, та, что приходила отжимать Папашу. Милашка в непромокаемом плаще из черного шелка, косынка от Гермеса повязана вокруг шеи.
Она смущено улыбается.
— Неловко докучать вам, господа, но вчера, во время… ээ… беседы с Ахиллом, я потеряла одно украшение, которым сильно дорожу.
— Надеюсь, это была не ваша девственность, мэм, — спешит проявить услужливость Мастодонт. — Если позволите, я помогу вам искать.
Он решительно ведет гостью в студию наслаждений.
— Думаю, мы совсем скоро услышим звук пары пощечин, — шутит Лефанже.
— Не наверняка, — говорю я. — Берюрье создание настолько загадочное…
Наш молодой рекрут ржет и кладет свою майскую мушку, более правдоподобную, чем настоящая, в коробочку, первоначально предназначенную для леденцов Вальда.
Я поздравляю себя с результатом, достигнутым дуэтом Берю-Пинюш. Это просто, как яйцо вкрутую, и не садится при стирке.
— Как только Толстый вернется, возьмешь у него адрес амиго Педро и отправишься сменить Пино. Хочу, чтобы ты последил за прохвостом и отметил все его действия и жесты. Возьми с собой уоки-токи и держи связь с Матиасом.
— Я не подведу, господин комиссар.
Шарманка дребезжит. Матиас поднимает трубку, и я вижу, как он омрачается.
— Передаю ему, господин директор.
Черт, Багроволицый, продолжающий трепать мне нервы! Вернусь в Елисейский дворец и устрою ему пенсию, если он не оставит меня в покое!
Я рявкаю в аппарат:
— Мы в самом разгаре работы. Что там еще?
Тот разве что не заикается от робости:
— Просто хочу сообщить, что американская делегация прибудет за чемоданчиком раньше, чем предполагалось, дорогой Сан-Антонио.
— Ну и что? Какое мне до того дело?
— Но я… я хотел бы знать…
— Хотели бы знать что?
В этот момент до нас доносится громкий крик из соседней комнаты. Трезубовый крик, в смысле, когда вилами в брюхо, как выражается Толстый.
— О! нет! Нет! Пощадите, сударь! Я вас заклинаю. Вы слишком здоровый. Чересчур большой для меня. Я не смогу вас принять!