Человек, который упал на Землю

Он прошёл через главный холл мимо ряда лифтов к специальной кабине в конце холла, где, стоя навытяжку, его ожидал лифтёр в безупречной униформе. Ньютон улыбнулся про себя, вообразив, какой шквал приказов пронёсся здесь накануне, когда он позвонил и сказал, что приедет утром. Он не был в офисе уже три месяца. Он вообще редко выходил из дома. Молодой лифтёр, заметно волнуясь, произнёс заученную фразу: «Доброе утро, мистер Ньютон». Ньютон улыбнулся ему и вошёл в лифт.

Медленно и очень плавно он поднялся на седьмой этаж, на котором прежде размещалось адвокатское бюро Фарнсуорта. Когда Ньютон вышел из лифта, Фарнсуорт уже ожидал его. Юрист был одет как монарх, в серый шёлковый костюм; на его толстом и холёном безымянном пальце сверкал ярко-красный драгоценный камень.

― Хорошо выглядите, мистер Ньютон, ― сказал он, пожимая протянутую руку с бережной осторожностью.

Фарнсуорт был наблюдателен, он уже давно подметил, как морщится Ньютон от грубых прикосновений.

― Спасибо, Оливер. Сегодня я чувствую себя особенно хорошо.

Фарнсуорт проводил его по коридору мимо кабинетов к анфиладе комнат с табличкой «ВК». Они прошли мимо целого взвода секретарей, почтительно смолкнувших при их появлении, в кабинет с маленькими латунными буквами на двери: «О. И. Фарнсуорт, председатель правления».

Как и раньше, кабинет был обставлен разными вещицами в стиле рококо во главе с громадным письменным столом от Каффиери[21], украшенным гротескным орнаментом. Комнату, как всегда, наполняла музыка ― звучала скрипичная пьеса. Для слуха Ньютона она была неприятна, но он ничего не сказал.

Несколько минут они говорили о пустяках, пока горничная не принесла им чай, ― Ньютон научился пить чай, правда, ему приходилось пить его чуть тёплым. Затем они заговорили о бизнесе: положение их дел в суде, организация и реорганизация правлений, холдинговые компании, гранты, лицензии и патентные отчисления, финансирование новых заводов, стоимость старых, рынки, цены, колебания рыночного спроса на семьдесят три наименования товаров, которые они производили сами, ― телевизионные антенны, транзисторы, фотоплёнка, детекторы радиации ― и более трёхсот других изобретений, на которые они выдали лицензии ― от процесса нефтепереработки до безопасного заменителя пороха для детских игрушек. Ньютон чувствовал, что Фарнсуорта изумляет ― и сегодня даже сильнее, чем обычно, ― его деловая хватка, и умышленно допустил пару промахов в расчётах и деталях. Но ему нравилось использовать силу своего антейского ума в этой сфере ― хоть он и понимал, что это тщеславное удовольствие и дешёвая гордость. Те же чувства, наверное, испытывал бы любой из них ― он всегда думал о людях как о «них», хотя теперь гораздо больше симпатизировал им, ― имея дело с группой проворных и изобретательных шимпанзе. Ньютон восхищался ими и поэтому, со свойственным каждому смертному тщеславием, не мог устоять перед искушением ошеломить их своим умственным превосходством. И всё же, как бы это ни было приятно, он должен был помнить, что люди гораздо опаснее, чем шимпанзе, ― к тому же, с тех пор, как земляне в последний раз видели антейца без маскировки, прошли уже тысячи лет.

Они разговаривали до тех пор, пока горничная не принесла им ланч ― сэндвичи с куриной грудкой и бутылку рейнского вина для Фарнсуорта, овсяные печенья и стакан воды для Ньютона. Оказалось, что овсянку организм Ньютона усваивает лучше всего, и он ел её часто. Ещё некоторое время они беседовали о сложности финансирования самых различных предприятий. С некоторых пор Ньютону стало доставлять удовольствие всё, что связано с предпринимательством. Ему пришлось изучать его с нуля ― многое об этом обществе и этой планете нельзя было узнать из телепередач, ― и он обнаружил, что имеет к нему природную склонность; возможно, это был атавизм, унаследованный от древних предков, живших в суровые века расцвета первобытной антейской культуры. В те времена Антея переживала эпоху жёсткого капитализма и войн ― ещё до того, как почти иссякли энергетические ресурсы планеты и исчезла вода. На Земле в это время длился второй ледниковый период. Ньютону нравилось играть большими суммами, хотя при его умственных способностях эта игра была не такой уж азартной, да и вступил он в неё, имея в рукаве козырь в виде познаний в электронике, химии и оптике, накопленных на его родной планете за десять тысяч лет развития. Но он ни на минуту не забывал о том, зачем прилетел на Землю. Это знание всегда было с ним, неотступное, как тупая боль в его окрепших, но вечно уставших мышцах, как немыслимая чужеродность этой гигантской и многоликой планеты, к которой он никак не мог привыкнуть, сколько бы о ней ни узнавал.

Ему нравился Фарнсуорт. Ему нравились лишь несколько человек из тех, кого он знал. Он не был знаком ни с одной женщиной, потому что боялся их ― почему, он и сам не понимал. Иногда он жалел, что не может позволить себе узнать людей ближе, но это было слишком рискованно. Фарнсуорт, при всём его гедонизме, был умный человек, страстный игрок в финансовые игры; человек, за которым следовало время от времени присматривать; возможно, опасный человек, ― но разум его имел множество тонких и искусных граней. Он добился своих огромных доходов ― доходов, которые Ньютон увеличил втрое, ― не только за счёт репутации.

Обстоятельно разъяснив Фарнсуорту, что нужно сделать, Ньютон на миг откинулся в кресле, отдыхая, а затем произнёс:

― Оливер, теперь, когда деньги начали… накапливаться, я хотел бы предпринять кое-что новое. Я уже говорил вам об одном исследовательском проекте…

Фарнсуорт вовсе не выглядел удивлённым. Но, возможно, он предполагал, что целью этого визита окажется что-то более важное.

― Да, мистер Ньютон?

Ньютон слегка улыбнулся.

― Это будет предприятие совсем иного рода, Оливер. И, боюсь, оно потребует значительных вложений. Думаю, вы найдёте чем заняться, налаживая его ― по крайней мере, его финансовую сторону. ― Он бросил быстрый взгляд за окно, на серые здания Пятой авеню, витрины магазинов и деревья. ― Дело будет неприбыльным, и я думаю, лучше всего будет учредить научно-исследовательский фонд.

― Научно-исследовательский фонд? ― Юрист поджал губы.

― Вы не ослышались. ― Ньютон снова повернулся к Фарнсуорту. ― Да, я думаю, мы обоснуемся в Кентукки со всем капиталом, который я смогу собрать. Это составит примерно сорок миллионов долларов, если мы заручимся поддержкой банков.

Брови Фарнсуорта взлетели вверх:

― Сорок миллионов?! У вас нет и половины этого, мистер Ньютон. Через шесть месяцев ― может быть, но мы ведь ещё только начали…

― Да, я знаю. Но я думаю, мы продадим мои права на «Краски мира» компании «Истмэн кодак». Конечно, вы можете оставить свою долю себе, если хотите. Я уверен, что в «Истмэн» сумеют ими грамотно распорядиться. Они уже на многое готовы, чтобы получить эти права ― с условием, что я не стану выпускать конкурирующую цветную плёнку в ближайшие пять лет.

Фарнсуорт побагровел.

― А не всё ли это равно, что продать курицу, несущую золотые яйца?

― Возможно, это так. Но мне нужны эти деньги, и вы не хуже меня знаете, что владелец подобных патентов постоянно рискует попасть под действие антимонопольного закона. К тому же «Кодак» имеет лучший доступ к мировому рынку, чем мы. На самом деле мы только избавимся от больших хлопот.

Фарнсуорт, немного успокоившись, покачал головой.

― Если бы у меня были права на Библию, я бы их никому не продал. Но вы, наверное, знаете, что делаете. Вы всегда знаете.

5

В Государственном университете города Пендли, что в штате Айова, Натан Брайс заглянул в кабинет к начальнику отдела. Начальника звали профессор Канутти, и его должность называлась «консультант-координатор департамента», что было весьма в духе титулов большинства мелких начальников после великого переименования, которое превратило каждого продавца в торгового представителя, а каждого вахтёра ― в смотрителя. До университетов это поветрие добралось не сразу, но оно проникло и сюда, и теперь вместо секретарей здесь были сплошные регистраторы и ассистенты администраторов, а вместо начальников ― одни координаторы.

21

Каффиери — семья итальянских скульпторов, работавших во Франции в 17–18 вв.