Человек, который упал на Землю

― Разве вы не знаете, что я не человек?! Я не человек! ― Резиновые чашечки полностью заслонили свет. Он больше ничего не видел. ― Я вовсе не человек!

― Ну хватит, довольно, ― сказал сотрудник ФБР позади него.

Вспышка серебристого света показалась Ньютону ярче, чем июльское полуденное солнце показалось бы человеку, который только что вышел из тёмной комнаты и смотрит, смотрит на него, не смыкая век, ― пока не почернеет в глазах. Затем чашечки перестали давить на лицо, и он понял, что они откатили машину назад.

Лишь после того, как Ньютон упал дважды, они проверили его зрение и обнаружили, что он ослеп.

10

Ньютона шесть недель продержали в государственной больнице без всякой связи с внешним миром. Правительственные врачи ничем не смогли ему помочь. Светочувствительные клетки его сетчатки выгорели почти полностью: всё, что он мог теперь видеть, напоминало сильно засвеченную фотопластинку. Через несколько недель он уже мог с трудом отличить свет от тьмы, и если у него перед глазами помещали большой тёмный предмет, он мог сказать, что это и в самом деле большой тёмный предмет. Больше он не мог различить ничего ― ни цвета, ни очертаний.

В это время Ньютон снова начал думать об Антее. Он стал ловить себя на том, что вызывает в памяти старые разрозненные воспоминания, по большей части из детства. Он вспомнил игру, вроде шахмат, которую любил ребёнком, ― в неё играли прозрачными кубиками на круглой доске ― и её сложные правила, по которым бледно-зелёные кубики получают превосходство над серыми, если выстроить их в многоугольник. Он вспомнил музыкальные инструменты, на которых учился играть, книги, которые прочёл, особенно книги по истории, и то, как в возрасте тридцати двух антейских лет ― или сорока пяти земных ― вместе с женитьбой закономерно окончилось его детство. Жену он сам не выбирал, хотя иногда это допускалось, а разрешил сделать выбор своей семье. Его брак оказался плодотворным и достаточно приятным. Между ним и его женой не было страсти, но антейцы не были страстным народом. Теперь, ослепший, в американской больнице, он вспоминал жену с большей нежностью, чем когда-либо раньше. Он тосковал по ней, и хотел, чтобы она была рядом. Иногда он плакал.

Не имея возможности смотреть телевизор, он временами слушал радио. Так он узнал, что правительство не смогло удержать в тайне его слепоту. Республиканцы извлекли из его положения немалую выгоду для своей предвыборной кампании. То, что с ним произошло, они назвали примером произвола и безответственности со стороны руководства страны.

Уже через неделю он не держал на них зла. Разве можно злиться на детей? Ван Бру сконфуженно принёс ему извинения: всё это было недоразумением, он не знал, что ФБР не уведомили о его особенностях. Ньютон понимал, что Ван Бру по большому счёту наплевать, и его заботит лишь одно, ― что Ньютон расскажет газетчикам, какие имена назовёт. Ньютон устало заверил его в том, что преподнесёт всё как неотвратимый несчастный случай. Просто несчастный случай ― никто не виноват.

Затем, в одно из посещений, Ван Бру сообщил ему, что уничтожил плёнку. Он с самого начала знал, сказал он, что в это никто не поверит. Скорее они решат, что это подделка, или что Ньютон сумасшедший ― да что угодно, кроме того, что это правда.

Ньютон спросил его, верит ли он сам в то, что это правда.

― Конечно, верю, ― тихо ответил Ван Бру. ― По меньшей мере шестеро знают и верят. В том числе президент и государственный секретарь. Но мы уничтожили запись.

― Почему?

― Ну, ― Ван Бру холодно рассмеялся, ― кроме всего прочего, мы не хотим войти в историю как величайшее сборище придурков из всех, кто правил этой страной.

Ньютон отложил книгу, на которой упражнялся в чтении по Брайлю.

― Значит, я могу продолжить мою работу в Кентукки?

― Может быть. Я не знаю. Мы не спустим с вас глаз до последнего дня вашей жизни. Но если победят республиканцы, меня отстранят. Так что не знаю.

Ньютон снова взял книгу. На какой-то миг он заинтересовался тем, что происходит вокруг ― впервые за долгие недели. Но интерес пропал также быстро, как появился, не оставив и следа. Ньютон тихо рассмеялся.

― Вот, значит, как, ― сказал он.

Когда Ньютон вышел из больницы, ведомый сиделкой, перед зданием его ожидала толпа людей. Он слышал их голоса и даже видел их силуэты на ярком солнечном свете. Кто-то держал для него в толпе открытый проход, ― наверное, полицейские, ― и сиделка повела его по нему к машине. Ньютон услышал робкие аплодисменты. Он два раза споткнулся, но не упал: сиделка вела его умело. Она останется с ним на месяцы, а может и на годы ― столько, сколько будет нужно. Её звали Ширли, и, насколько он мог судить, она была довольно тучной.

Вдруг кто-то взял Ньютона за руку и мягко пожал её. Перед ним возникла большая тень.

― Как я рад, что вы вернулись, мистер Ньютон, ― это был голос Фарнсуорта.

― Спасибо, Оливер. ― Ньютон почувствовал огромную усталость. ― Нам есть что обсудить.

― Несомненно. Мистер Ньютон, вас снимают на телекамеру.

― Да? Я не знал. ― Он обернулся вокруг, безуспешно пытаясь отыскать силуэт камеры. ― Где она?

― Справа, ― вполголоса подсказал Фарнсуорт.

― Пожалуйста, поверните меня к ней лицом. Кто-нибудь хочет меня о чём-нибудь спросить?

У его локтя зазвучал голос, ― по-видимому, телеобозревателя:

― Мистер Ньютон, я Дуэйн Уайтли из телекомпании «Си-би-эс». Не расскажете ли вы, как вы себя чувствуете, снова оказавшись на свободе?

― Нет, ― ответил Ньютон. ― Не сейчас.

Обозреватель ничуть не смутился.

― Каковы, ― спросил он, ― ваши планы на будущее? После тех испытаний, через которые вы прошли?

Ньютон смог, наконец, различить камеру и повернулся к ней лицом, почти не думая о внимающих ему людях, как здесь, в Вашингтоне, так и по ту сторону голубых экранов по всей стране. Он думал о другой аудитории. Он слегка улыбнулся. Антейским учёным? Своей жене?

― Как вам известно, ― сказал он, ― я работал над одним проектом по исследованию космоса. Моя компания поставила перед собой большую задачу ― запустить по Солнечной системе беспилотный корабль для измерения космического излучения, которое препятствует межпланетным перелётам. ― Он ненадолго умолк, чтобы перевести дыхание, и почувствовал, как болят голова и плечи. Наверное, снова даёт о себе знать земное притяжение ― после всех этих недель, проведённых на больничной койке. ― Во время моего заключения ― которое ни в коей мере не было неприятным ― у меня была возможность подумать.

― Да? ― произнёс обозреватель, чтобы заполнить паузу.

― Да. ― Ньютон улыбнулся мягкой, многозначительной, даже счастливой улыбкой в направлении камеры, в направлении своего дома. ― Я решил, что проект был слишком амбициозным. Я его сворачиваю.

1990: Икар тонет

1

В первый раз Натан Брайс нашёл Томаса Джерома Ньютона благодаря ленте пистонов. Он нашёл его снова благодаря аудиозаписи. Брайс наткнулся на неё так же случайно, как и на ленту пистонов, но её значение ― во всяком случае, отчасти ― в отличие от значения пистонов, он разгадал мгновенно. Это случилось в октябре 1990-го года, в аптеке «Уолгрин» в Луисвилле, за несколько кварталов от квартиры, где Брайс жил вместе с Бетти Джо Мошер. Со времени прощального телевизионного обращения Ньютона прошло семь месяцев.

И Брайс, и Бетти Джо сберегли большую часть того, что заработали во «Всемирной корпорации», так что Брайсу не было большой нужды работать, по крайней мере, год или два. Тем не менее, он устроился консультантом к производителю научных игровых наборов. Это занятие, как отмечал Брайс с некоторым удовлетворением, привело его туда, откуда началась его карьера химика, замкнув круг. Однажды вечером по дороге с работы он решил заглянуть в аптеку. Он собирался купить шнурки для ботинок, но задержался у входа, увидев металлическую корзину с музыкальными записями под ценником: «Распродажа, всё по 89 центов». Брайс всегда был охотником за скидками. Он перебрал несколько этикеток, парочку из них повертел в руках, и вдруг наткнулся на одну любительски оформленную запись, название которой сразу бросилось ему в глаза. С тех пор, как музыку начали записывать на металлических шариках, производители стали упаковывать их в пластиковые коробочки, прикрепляя их к большим пластиковым этикеткам. На этикетках красовались замысловатые картинки и большей частью нелепые комментарии, какие принято было писать на старомодных квадрофонических пластинках. Но у этой записи этикетка была из простого картона, и рисунка на ней было. Ей попытались придать требуемую художественность недорогим, хоть и избитым способом: название записи было набрано одними строчными буквами. Оно гласило: «стихи из космоса». А на оборотной стороне стоял комментарий: «можем поручиться, что этот язык вам не знаком, но вам очень захочется его узнать! семь стихотворений не от мира сего. мы называем их автора „пришельцем“».