Страница 31 из 42
― Мне хотелось рассказать. ― Ньютон улыбнулся. ― В последнее время я вовсе не уверен в своих мотивах. Я не знаю, почему мне захотелось вам всё рассказать. Антейцы не всезнающи. В любом случае, вы уже были в курсе.
― Вы имеете в виду то, что сказал Канутти? С моей стороны это мог быть всего лишь выстрел наугад. И я вполне мог промахнуться.
― Я не о том, что сказал профессор Канутти. Хотя я нахожу вашу реакцию на его слова уморительной; я думал, вас хватит апоплексический удар, когда он произнёс слово «Марс». Однако это ваша вина, что он завёл этот разговор, а не моя.
― Почему не ваша?
― Ну, доктор Брайс, между мной и вами есть много различий, о которых вы вряд ли осведомлены. Одно из них заключается в том, что моё зрение гораздо острее вашего, и его рабочий диапазон частот лежит значительно выше. Это означает, что я не могу видеть цвет, который вы называете красным. Но я могу видеть рентгеновские лучи.
Брайс открыл было рот, чтобы заговорить, но ничего не сказал.
― Однажды я видел вспышку, ― продолжал Ньютон. ― Нетрудно было догадаться, что вы делаете. ― Он с любопытством посмотрел на Брайса. ― Как вышел снимок?
Брайс почувствовал себя словно уличённый школьник.
― Снимок получился… примечательный.
Ньютон кивнул.
― Так я и думал. Если бы вы могли видеть мои внутренние органы, вас бы ожидало ещё несколько сюрпризов. Мне довелось однажды посетить музей естествознания в Нью-Йорке. Весьма познавательное место для… для туриста. Мне тогда пришло на ум, что в этом здании я единственный по-настоящему уникальный биологический вид. Я представил себя замаринованным в банке, с надписью на этикетке: «Инопланетный гуманоид». Я немедленно покинул это место.
Брайс не смог удержаться от смеха. Да и Ньютон, после того, как сделал своё признание, казался более открытым, парадоксальным образом более «человеком» ― теперь, когда дал понять, что по существу таковым не является. Его лицо стало более выразительным, а поведение более непринуждённым, чем Брайс когда-либо за ним замечал. Но намёк на другого Ньютона, совершенно антейского Ньютона, чужого и недосягаемого, никуда не исчез.
― Вы собираетесь вернуться на вашу планету? ― спросил Брайс. ― На корабле?
― Нет. В этом нет необходимости. Кораблём будут управлять с Антеи. Боюсь, я здесь в вечном изгнании.
― Вы скучаете по вашим… вашему народу?
― Скучаю.
Брайс вернулся к своему креслу и снова сел.
― Но вы их скоро увидите?
Ньютон поколебался.
― Возможно.
― Почему возможно? Что-то может пойти не так?
― Я не думал об этом. Я уже говорил вам, что совсем не уверен в том, что собираюсь делать.
Брайс посмотрел на него озадаченно.
― Не понимаю, что вы имеете в виду.
― Ну, ― слабо улыбнулся Ньютон, ― некоторое время назад я решил не завершать план, не посылать никуда корабль ― даже не доводить до конца его сооружение. Нужно лишь отдать приказ.
― Ради бога, почему?
― О, план был разумный, хоть и отчаянный. Но что нам ещё оставалось? ― Ньютон смотрел на Брайса, но словно бы не видел его. ― Как бы то ни было, я начал сомневаться в его конечной ценности. В вашей культуре, в вашем обществе, есть кое-что, о чём мы не подозревали. Знаете, доктор Брайс, ― подвинувшись на кровати, Ньютон наклонился к Брайсу, ― мне иногда начинает казаться, что в ближайшие пару лет я сойду с ума. Я не уверен, что мой народ сможет выдержать жизнь в вашем мире. Мы слишком долго жили в башне из слоновой кости.
― Но вы могли бы изолировать себя от остального мира. У вас же есть деньги ― вы могли бы остаться сами по себе, создать своё собственное общество. ― Что это он делает? Защищает антейское… вторжение? Ведь буквально только что оно его поразило и напугало! ― Вы могли бы построить в Кентукки свой собственный город.
― И ждать, когда упадут бомбы? Тогда уж лучше остаться на Антее. Там мы сможем прожить ещё по меньшей мере пятьдесят лет. Если мы собираемся жить здесь, это не будет обособленной колонией отщепенцев. Мы должны будем рассеяться по всему миру и внедриться на места влияния. Иначе было бы глупо с нашей стороны прилетать сюда.
― Что бы вы ни делали, вы одинаково рискуете. Если вы боитесь вступать с нами в тесный контакт, может быть стоит поставить на то, что мы сами решим свои проблемы? ― Брайс криво улыбнулся. ― Будьте нашими гостями!
― Доктор Брайс, ― сказал Ньютон без улыбки на лице, ― мы гораздо мудрее вас. Поверьте мне, мы гораздо мудрее, чем вы можете себе представить. И мы уверены, вне всяких разумных сомнений, что если предоставить вас самим себе, то не позже чем через тридцать лет ваш мир превратится в кучу радиоактивного щебня. ― Он мрачно продолжил: ― Сказать по правде, нас приводит в ужас то, что вы готовы сотворить с таким прекрасным, плодородным миром. Мы разрушили наш уже очень давно, но мы изначально имели гораздо меньше, чем имеете вы. ― Ньютон заговорил взволнованным голосом, движения его сделались напряжёнными. ― Да понимаете ли вы, что не только погубите свою цивилизацию (уж какую ни на есть) и перебьёте большую часть населения, так вы ещё и отравите рыбу в реках, зверей в лесах, птиц в небе, почву, воду? Иногда вы для нас словно стая обезьян, которых пустили с ножами и молотками в музей, и они тотчас же принялись резать полотна и крушить статуи.
Некоторое время Брайс молчал. Затем ответил:
― Но те, кто нарисовал картины и изваял статуи, ― это были люди.
― Лишь немногие из них, ― возразил Ньютон. ― Лишь немногие. ― Внезапно он встал и произнёс: ― Думаю, я сыт Чикаго по горло. Не хотите отправиться домой?
― Сейчас? ― Брайс посмотрел на часы. Полтретьего утра! Рождество уже прошло.
― Думаете, вы заснёте сегодня ночью? ― спросил Ньютон.
Брайс пожал плечами.
― Вряд ли. ― И, вспомнив, что ему говорила Бетти Джо, спросил: ― Вы ведь вообще не спите, правда?
― Иногда сплю, ― ответил Ньютон, ― но не часто. ― Он сел на кровати рядом с телефоном. ― Я должен разбудить нашего пилота. И ещё нам нужна машина, чтобы добраться до аэропорта…
Раздобыть машину оказалось непросто ― они прибыли в аэропорт лишь к четырём утра. К этому времени на Брайса навалилась дремота, а в ушах появился лёгкий звон. Ньютон не выказывал никаких признаков усталости. По его лицу, как всегда, нельзя было прочесть ни одной мысли.
В аэропорту была неразбериха, и взлёт откладывался несколько раз. Когда они наконец взлетели над озером Мичиган, уже начала заниматься нежная розовая заря.
Когда они прибыли в Кентукки, уже рассвело ― начинался ясный морозный день. Первым, что они увидели, заходя на посадку, был ослепительно сияющий корпус корабля ― или парома. В лучах утреннего солнца он походил на гладко отполированный монумент. А вслед за тем, пролетая над аэродромом, они увидели кое-что неожиданное. На дальнем конце взлётно-посадочной полосы, рядом с ангаром Ньютона, грациозно возвышался белый самолёт великолепной обтекаемой формы. Он был в два раза больше, чем тот, на котором летели они. На его крыльях виднелась маркировка американских военно-воздушных сил.
― Хм, ― сказал Ньютон, ― интересно, кто приехал нас навестить.
Им пришлось миновать белый самолёт на пути к монорельсу, и, поравнявшись с ним, Брайс невольно поразился его красоте ― его изящным пропорциям и грации очертаний.
― Если бы только мы всё могли делать так же красиво, ― произнёс он.
Ньютон тоже смотрел на самолёт.
― Но вы не можете, ― сказал он.
В кабине монорельса они ехали молча. У Брайса от усталости начало ломить руки и ноги, но его разум переполняли чёткие, живые образы, идеи, наполовину оформленные мысли.
Брайс собирался пойти домой, но когда Ньютон пригласил его к себе на завтрак, он согласился. Это было проще, чем самому искать себе пропитание.
Бетти Джо была уже на ногах, на ней было оранжевое кимоно, волосы собраны под шёлковую косынку. Лицо у неё было озабоченное, а глаза ― красные и припухшие. Открыв дверь, она сказала: