Третья Мировая Игра

10

К утреннему полевому пробуждению я стал понемногу привыкать. К тому же и отдохнуть за прошлый день успел, спасибо возницам за недозволенную хитрость. Нехорошо, конечно, стыдновато, но зато другим человеком себя чувствую. И к мячу, считай, целую ночь, день и еще одну ночь не подходил.

Сразу после побудочной команды выбрал я момент и, не до конца еще проснувшись, вытолкнул себя из палатки наружу. Оказалось, что поспешил. Народу между палатками совсем мало, ребята только-только просыпаются. Прислуга свои дела неспешно делает. Командиры подъем выкрикивают, но тоже как-то вяло, без строгости. Тренеров и вовсе не видно. Видать, допоздна вчера засиделись.

— Доброе утречко, Михаил! Умоешься?

Никита наш тут как тут. Улыбается, в руке кувшин с теплой водой. Приветливый, услужливый, душа-человек.

— Здравствуй, Никита. Умоюсь, конечно.

И чего его по полям носит? Завел бы себе дом, семью, хозяйство. С такой расторопностью и старанием мог бы хорошим хозяином стать.

— Идем, я помогу.

— Спасибо.

— А ты женат, Никита?

— Нет. Как мне жениться-то? Сегодня здесь, завтра там. Жену в мешок не посадишь. Еще три года мне при команде надо поработать, тогда мне пенсия положена. Вот после этого и жениться можно.

— Ишь ты! Как у тебя все посчитано. А велика ли пенсия?

— Невелика, тридцать шесть рублей в год. Но ведь это на всю жизнь, до самой смерти. Да и подкопить кое-чего сумел. Здесь-то денег, почитай, совсем не расходуешь.

— И чем займешься?

— Прогулочный корабль для туристов куплю. Тверь, Ярославль, Нижний, я все эти места хорошо знаю. Детишек бесплатно буду катать, а стариков и героев игры за полцены.

Вот оно как. Не просто так Никита с отрядом шарахается. Имеет жизненные планы. Но я бы ни за что в денщики не пошел. У меня, наверное, в крови оседлость, привычка к родной земле. Хотя и мечты о разных странах тоже временами одолевают. Такая странность характера.

Вспомнил я Зябликово наше, и снова так домой захотелось, что прямо заплакать готов. Эх, ладно, такие мысли подальше гнать надо, иначе от тоски иссохнешь.

Нынешний лагерь уже по всем игровым правилам обустроен. За палатками — умывальники, при умывальниках сервисные тележки расставлены с мылом и щетками. На каждую сотню отдельное умывальное место, чтобы не толпился народ. По другую сторону от палаток — стол под шатром; дальше, на отшибе — нужники. Те, наоборот, все вместе поставлены, чтобы вонь по всему лагерю не разводить и после снятия лагеря одно-единственное место дезинфицировать, а не десять. На деревьях стрелочки с указателями висят, где какая сотня, где тренеры, где прислуга. Красота. Так в игру играть можно. Чтобы вкусно кормили, заботились и деньгами не обижали. А летом, наверное, совсем хорошо. Тепло, солнышко, в лесу ягоды. Только комары по вечерам заедать будут.

Потянулись к умывальнику мои товарищи. Все как один вспоминают вчерашний концерт. Артистов, говорят, до половины третьего не отпускали. Сам Петр Леонидович в легком хмелю на сцену выбрался, стал под гитару песни петь. Ребята просто ревели от восторга, операторов с камерами сбежалось больше, чем на пресс-конференцию. Многим тренерам, правда, такая Петькина вольность не по душе пришлась. Надо мной посмеиваются, говорят, что проспал все на свете. Я уже и сам не рад, что вечерней слабости поддался. Когда еще главного тренера на сцене с гитарой увидишь?

Погода переменилась, пришла оттепель. Сырость, туман. Одежда напитывается влагой. Лужицы воды на льду, скользота страшнейшая. Петьки в лагере уже нет, ускакал куда-то в центр поля. Поэтому, наверное, и подъем такой неспешный, вдали от начальства.

Чувствую в кармане папашино письмо. При случае еще раз перечту, подумаю хорошенько и только потом ответ напишу. Чтобы дураком родителю моему не показаться.

Сделали наконец приказ — двум сотням как можно скорее, с частыми переменами, катить мяч десять километров. Потом нас сменят полузащитники, которые с самого утра вперед ушли и в условленном месте остановились на привал. Ближе к вечеру две другие калужские сотни еще километров шесть или семь с мячом пройдут. Такую диспозицию тренеры определили. Мы полузащитникам тоже как бы немного помогать будем, пока их с нами мало. Благо навык уже есть. Да и что такое десять километров пройти? Пустяки.

Моей сотне ни утром мяч катить не выпало, ни вечером. Завтра, наверное, к мячу поставят. А сегодня весь день в сопровождении пройдем. Вот и славно.

Как же все-таки пригодились Петьке наши калужские добровольцы! Вся игра по-другому пошла. Оно и понятно: люди, которые в трудный для отечества момент в строй встали, ищут не столько славы и почестей, сколько пользы для команды. Сказали мяч катить — будем катить, направили в сопровождение — будем сопровождать. Главное — не прозевать момент, когда немцы рядом окажутся. Тогда уж без всяких вольностей идти надо, с дозорами, дальним оцеплением мяча, ближним оцеплением, с отрядами защитников в полной готовности. Тактика, одно слово. Но тренеры, я думаю, и сами все это знают.

Смотрю — Ярыжкин ходит, кого-то выискивает. Екнуло сердце — меня.

Точно:

— Эй, Прокофьев! Тебя князь зовет!

Что такое? Опять в чем-то нечаянно провинился? Или за прежнее подробный спрос будет? Батюшки! А ведь у меня отцово письмо с собой! Не случилось бы беды!

— Что за дело, Сергей Вадимович?

— Иди, узнаешь.

— Дай мне одну минутку. В отхожее место надо.

— В место ему надо… Давай быстрей! Сам князь тебя дожидается!

До чего же ты, Ярыжкин, противный!

— Я мигом…

Разорвал я письмо надвое, бросил в яму. Никто не видел.

Дмитрий Всеволодович и правда меня ждет, в нетерпении теребит пальцами ус. Рядом Ярыжкин, из-за спины выглядывает.

— А, Прокофьев! Здорово, защитник… Ну, как играется?

— Хорошо, солнышко.

— Вот, Сергей Вадимыч тебя хвалит. Говорит, что ты грамоту хорошо знаешь и с картой разобраться умеешь. Верно?

— Верно, солнышко.

— Пишешь разборчиво? Без ошибок?

— Без ошибок.

Князь довольно кивает. Ярыжкин тоже рад — сумел угодить начальству.

— Тогда вот такое у меня к тебе дело. Я сейчас без ассистентов остался. Ночью на лошади упал с моста в воду, дуралей. Ушел под лед, вытащили, еле откачали. Другой еще раньше из-за тяжелого отравления выбыл. Пойдешь ко мне в ассистенты?

В ассистенты к самому князю?! Да к какому — к быстрому соколу Дмитрию Всеволодовичу! Не шутит ли? Столько родовитых молодцов за такой честью в очередь бы выстроились!

Князь как будто мысли мои прочел.

— Обычным порядком я только недели через три ассистента получу. Пока утвердят, пока в путь соберется, выедет… Да еще неизвестно, кого пришлют. Недоросля какого-нибудь именитого. А мне ждать некогда. Отряд ведет мяч, развивает контратаку, а мне теперь хоть самому донесения пиши, как будто делать больше нечего!

Заманчивое дело. Ох, какое заманчивое! Только ведь тогда из игры придется выйти, форму с себя снять. Не будет ли в том какого-нибудь позора или малодушия? Но ведь я и не собирался в игре задерживаться, на следующий год заменяться хотел. Главное наше дело сделано, мяч отобран, а дальше пусть настоящие игроки друг с другом разбираются. А от княжеского штаба, как с высокой горки, много интересного можно увидеть.

— Не знаю, что и сказать, солнышко. Слишком велика честь…

— Ладно, не ломайся. Не до церемоний сейчас. Я тебя давно приметил, еще когда с Ярославичем покойным перед боем совет держал. Игра тебе интересна, это видно. Маневры, тактика, перемещения, правильно? То-то ты уши тогда навострил!

Чувствую, что краснею. Все замечает князь.

— Правда, солнышко, игра мне интересна. Да и не только игра. Все остальное тоже мне занимательно…

Про что это я? Зачем? Растаял от князевой ласки, разболтался…

Дмитрий Всеволодович нахмурился:

— И что же еще тебя занимает?

Что теперь сказать? Все слова в горле застряли.