Страница 9 из 33
Если бы Хукер в то время мог знать, как Скотт будет руководить экспедицией, о которой я собираюсь рассказать, и какую научную деятельность развернёт капитан «Терра-Новы» Пеннелл после высадки Скотта на сушу, он, Хукер, несомненно, внёс бы поправки в следующее своё высказывание:
«Вряд ли ещё когда-нибудь натуралисту выпадет счастье плавать с капитаном, настолько преданным делу морской зоологии и настолько пекущимся об использовании малейшей возможности для обогащения коллекций…».
Наконец, из книги мы узнаём и об условиях секретности, в которых проводились все работы — никакие научные результаты не должны были раньше времени стать известными из переписки с родными. Есть в книге и такой эпизод: Хукер спрыгивает с трюмного люка, держа в руке шкурку пингвина, которую он собирался набить лично для себя, и со всех ног уносится прочь, чтобы не встретиться с неожиданно появившимся на корме Россом. Нечто подобное случалось и на «Терра-Нове»!
По возвращении на родину Росса встретил холодный приём, и в 1905 году Скотт написал Хукеру:
«На первый взгляд это кажется непонятным, поскольку сейчас проделанная им работа ценится очень высоко. Но я всегда считал, что широкая публика обходит его вниманием и что сам он, как вы однажды справедливо заметили, в написанной им книге слишком скромно рассказывает о своих заслугах. Я не знал, что Барроу явился тем злым духом, который так много сделал, чтобы обесценить результаты Росса{14}. Весьма любопытная подробность истории экспедиции»[17].
Говоря о необходимости антарктической экспедиции, всячески за неё ратуя, — в конце концов такая экспедиция была снаряжена на «Дисковери» под командованием Скотта, — Хукер особенно подчёркивает важность исследований в Южном океане, изобилующем различными видами растений и животных. По поводу того факта, что обширные коллекции, собранные в основном лично им, так и остались необработанными за исключением диатомовых водорослей, он замечает:
«Я надеюсь, что лучшая участь ожидает те сокровища, которые, несомненно, доставит предполагаемая экспедиция: ведь океан так богат, что натуралисту не управиться и в двадцать четыре часа всех светлых суток целого антарктического лета; я предвижу, что сопоставление живого мира океанов в Арктике и Антарктике возвестит новую эпоху в истории биологии»[18].
В те времена, когда Росс плавал в Антарктику, считалось, что в глубинах океана нет ни пищи, ни кислорода, ни света, и поэтому нет жизни. Исследования Росса в числе прочего дали основания предполагать, что это не так. Впоследствии, а именно в 1873 году, прокладка подводных кабелей вызвала необходимость изучения абиссальных глубин, и «Челленджер» доказал, что там существуют не просто живые существа, причём высокоорганизованные, но даже рыбы, способные видеть.
В настоящее время можно считать почти установленным, что в Южном океане существует мощное течение, которое несёт на север обогащённые кислородом воды под водной толщей всех океанов мира.
Россу, можно считать, повезло. В его время окраинные районы огромного Антарктического материка были разведаны на сравнительно низких широтах — около 66° ю. ш., кое-где даже севернее Южного полярного круга. Он же к югу от Новой Зеландии попал в глубокую выемку, по которой прошёл до широты 78°. Из этой выемки, известной сейчас под названием моря Росса, отправлялись все санные экспедиции к Южному полюсу. Я так много внимания уделил описанию открытий Росса потому, что эти участки воды и суши занимают очень почётное место на страницах моего повествования. Да и в истории исследования Антарктики они играют весьма важную роль: после того как Росс морем проник так далеко на юг и сделал замечательные открытия, напрашивался следующий шаг — другому путешественнику продолжить его маршрут, но уже по суше. Поразительно, что понадобилось целых 60 лет, чтобы появился такой путешественник. Это был Скотт. За те 60 лет, что отделяют Скотта от Росса, карта Антарктики фактически не изменилась. Скотт всю свою энергию направил на сушу, именно он родоначальник санных походов в Антарктике.
В тот период сильно возрос интерес к науке — и чисто теоретической, и прикладной, а между тем, как было замечено в 1893 году, «о планете Марс известно было больше, чем об огромном районе нашей Земли». В 1874 году «Челленджер» провёл за Южным полярным кругом три недели и доставил образцы со дна холодных морей, вызвавшие большой интерес. Но вот Борхгревинк в 1897 году высадился на мысе Адэр и построил там дом — он до сих пор цел и очень пригодился нашей партии, работавшей на мысу. В нём Борхгревинк провёл зиму — это была первая зимовка в Антарктике.
А тем временем в Арктике работа кипела. Парри, Мак-Клинток, Франклин, Маркем, Нэрс, Грили и Де-Лонг — лишь немногие из тех, кто миля за милей пробивался через ледяные торосы и открытые полыньи с помощью технических средств, которые сейчас кажутся нам примитивными; при этом они обогащали науку крупицами знаний, часто совершенно несопоставимыми с постигавшими их лишениями, а порою и катастрофами. Для тех, кому довелось плавать под началом Скотта, экспедиция Франклина представляла особый интерес, так как те самые суда, что открыли остров Росса, — «Эребус» и «Террор» — после гибели Франклина были затёрты северными льдами и тот самый капитан Крозир, чьим именем Росс назвал мыс, взял на себя командование и возглавил поход — самый злосчастный во всей истории исследований; больше мы о нём ничего не знаем и не узнаем никогда, так как никого из его участников не осталось в живых. Сейчас, среди шума и грохота Лондона, точно напротив памятника Франклину и его людям с «Эребуса» и «Террора», стоит памятник Скотту. Их, наверное, волнуют общие мысли.
Англичане первыми отправились на завоевание севера{15}, но нельзя не признать, что самое замечательное путешествие совершил в 1893–1896 годах норвежец Нансен. Он полагал, что из района Новосибирских островов на запад через полюс устремляется течение, подтверждением чему служат найденные вблизи побережья Гренландии обломки судна «Жанетта», раздавленного льдами у берегов этих островов. По дерзкому плану Нансена, судно с командой должно было вмёрзнуть в лёд и отдрейфовать по течению к полюсу или к его окрестностям. Специально для этой цели был построен «Фрам», самое знаменитое из всех арктических судов. Сконструированное Колином Арчером судно имело форму яйца, ширина его составляла треть длины.
Вопреки мнению большинства авторитетных специалистов, Нансен был убеждён, что судно таких очертаний выдержит напор льдов — они лишь выдавят его наверх, не причинив вреда. Даже сейчас, спустя 28 лет, словно увлекательный роман читаешь историю удивительного плавания «Фрама» с экипажем из тринадцати человек на борту. В сентябре 1893 года у северного побережья Сибири (на 79° с. ш.) корабль вмёрз в лёд, он сотрясался и вибрировал среди грохота наступающих льдов, но в конце концов — точно по замыслу создателей — они выжали его на поверхность. 2 февраля 1894 года «Фрам» пересёк 80-ю параллель. Но уже в первую зиму Нансеном овладело беспокойство: дрейф происходил очень медленно, иногда и вовсе в обратном направлении, только на вторую осень путешественники достигли 82° с. ш. Тогда Нансен решил весной попытаться продвинуться дальше в северном направлении на санях. Он не сомневался, как он мне говорил, что корабль своё дело сделает при любых обстоятельствах.
Но нельзя ли сделать ещё больше?
Это было одно из самых смелых решений, принимавшихся когда-либо полярными исследователями. Оно предполагало, что путешественники покидают судно, на которое уже не смогут вернуться, что обратный путь на сушу им придётся проделать по дрейфующему льду, ближайшая же известная земля находится в 500 милях южнее той точки, откуда они стартовали на север, и передвигаться им надо будет и по морю, и по льду.
17
Leonard Huxley. Life of Sir J. D. Hooker. Vol. II, p. 433.
18
Leonard Huxley. Life of Sir J. D. Hooker. Vol. II, p. 441.