Страница 18 из 33
«мы рисковали и знали, что рискуем; всё обернулось против нас, поэтому у нас нет оснований для жалоб…»{29}
Необходимо, крайне необходимо, чтобы система, не скажу безупречная, но во всяком случае доведённая такой дорогой ценой до высокой степени совершенства, стала в возможно более полном виде достоянием будущих полярных исследователей.
Я хочу так построить мой рассказ, чтобы начальник какой-нибудь готовящейся экспедиции в Антарктику, может быть даже не один, взяв в руки мою книгу, смог бы сказать:
«Здесь есть данные, на основании которых я закажу нужные вещи на столько-то человек на такой-то срок; и здесь есть данные о том, как эти вещи использовались Скоттом, о его планах походов и их результатах, об усовершенствованиях, которые его партии внесли на месте или предложили внести в будущем. Я не согласен с тем-то и тем-то, но материалы книги послужат для меня основой, сберегут мне много месяцев подготовительной работы и вооружат сведениями, необходимыми для практической работы моих людей».
Если благодаря этой книге путь грядущих поколений осветит свет из прошлого, значит, она написана не напрасно.
Но не только это побудило меня написать книгу. Когда в 1913 году я взялся составить официальный отчёт об экспедиции для Антарктического комитета при условии предоставления мне полной свободы действий, мною руководило стремление прежде всего показать, какая была проделана работа; кто её проделал; кому принадлежит заслуга её выполнения; кто брал на себя ответственность; кто участвовал в изнурительных санных походах; кто командовал нами в тот последний, самый страшный год, когда две партии находились неизвестно где и одному Богу было известно, как следует поступить; в тот самый год, когда, затянись наши испытания, люди бы, несомненно, сошли с ума. Соответствующих записей не существует, хотя, возможно, многие думают, что они велись. Но я, рядовой участник экспедиции, не облечённый большой ответственностью, часто терявший голову от страха, однако находившийся в самой гуще событий, я знаю всё это.
К сожалению, мне никак не удавалось примирить свою исповедальную искренность со сглаженными формулировками официального отчёта; я понял, что ставлю Антарктический комитет в затруднительное положение, из которого есть только один выход — забрать книгу из его рук; ибо стало ясно, что написанное мною совсем не то, чего ждут от комитета, даже если никто из его членов не станет отрицать ни одного моего слова. Надлежащий официальный отчёт представляется нашему воображению в виде объёмистого фолианта, точь-в-точь повторяющего другие научные отчёты, скрытые от глаз на пыльных полках музея: он должен изобиловать, говоря словами комитетских установлений, «сведениями о сроках стартов, продолжительности походов, условиях на почве, погоде», не очень полезными для будущих исследователей Антарктики и не облегчающими душу автора. Я не мог сказать, что удовлетворил требованиям Комитета, поэтому решил взвалить всё бремя ответственности на свои плечи. Тем не менее сведения, предоставленные мне Комитетом, по достоверности не уступают тем, что обычно фигурируют в составленном по всей форме официальном отчёте, и только некоторым сюжетам я старался придать возможно более личный характер, чтобы мои слова не звучали незаслуженно авторитетно и чтобы Комитет не нёс за них ни малейшей ответственности.
Вряд ли нужно объяснять, что книга выходит в свет с девятилетним опозданием из-за воины{30}. Не успел я оправиться от перенапряжения всех сил в экспедиции, как очутился во Фландрии в составе броневых подразделений. В одном отношении война походит на Антарктику: пока остаются силы, здесь не уйти с поля боя раньше остальных, не покрыв себя бесчестием.
Я вернулся домой совершенным инвалидом, и книге пришлось подождать.
ГЛАВА I. ИЗ АНГЛИИ В ЮЖНУЮ АФРИКУ
Распрощайся же с нимфами на берегу,
Утешь их, стенающих о возвращеньи,
И хоть ты не вернёшься, скажи: приду…[40]
Скотт любил говорить, что самая трудная часть экспедиции — подготовка к ней. 15 июня 1910 года он безусловно со вздохом облегчения наблюдал за тем, как «Терра-Нова»{31} выходит из Кардиффа в Атлантический океан. Кардифф устроил нам восторженные проводы, и Скотт обещал возвратиться в Англию также через этот порт. 14 июня 1913 года, ровно через три года, Пеннелл привёл сюда «Терра-Нову» из Новой Зеландии и списал команду на берег.
С самого начала на борту установилась очень приятная непринуждённая атмосфера, и тем, кому посчастливилось вести в Новую Зеландию наше парусно-паровое судно, это плавание представляется, наверное, счастливейшим периодом экспедиции, хотя все мы пять месяцев терпели большие неудобства и гнули спины с утра до вечера. Для некоторых из нас с плаванием, трёхнедельным прохождением паковых льдов на пути к югу и робинзоновской жизнью на мысе Хат связаны одни из лучших воспоминаний об экспедиции.
Скотт придавал большое значение тому, чтобы участники экспедиции по возможности добирались до места назначения на «Терра-Нове». Не исключено, что он приказал побольше загружать нас тяжёлой работой — это, бесспорно, был лучший способ проверить нас в деле. Всех нас — офицеров, научный штат, судовой экипаж и т. д. — он выбрал из восьми тысяч добровольцев.
От команды обычного торгового судна мы резко отличались и своим составом, и принципами работы. Судовые офицеры состояли на службе в военном флоте, как и матросы.
В научный штат экспедиции входили, помимо остальных, врач, который не был военным хирургом, но зато занимался и наукой, и двое «способных помощников», как в шутку говаривал Скотт, — Отс и я. В целом научный штат экспедиции насчитывал двенадцать человек, но из них только шестеро находились на борту, остальные должны были присоединиться к нам в Литтелтоне, Новая Зеландия, откуда предстояло сделать последний бросок к югу. Группу учёных, находившихся на борту, возглавлял Уилсон, выступавший один в ролях и специалиста по зоологии позвоночных, и врача, и художника, и, как станет ясно из дальнейшего, верного друга. Командовал судном лейтенант Эванс, а старпомом был Кемпбелл. Между судовыми офицерами, как положено, немедленно распределили вахты.
Команду разделили на вахты правого и левого бортов, с обязанностями, обычными для парусников со вспомогательной паровой машиной. Экспедиционный состав не был расписан по определённым работам. Уж не знаю, как сложилась эта традиция, но фактически все работы выполняли на добровольных началах. Считалось само собой разумеющимся, что каждый, кто может в данный момент оторваться от своего дела, откликается на просьбу сделать то-то и то-то, но исключительно по собственному желанию: Кто хочет спустить паруса? Работать с углём? Перенести грузы в другое место? Качать помпу? Покрасить, ободрать краску? Призывы раздавались постоянно, иногда ежечасно, днём и ночью, — и не было случая, чтобы на них не откликнулись охотно. Причём так вели себя не только учёные, но и судовые офицеры, свободные от вахты. Не было на борту офицера, который бы не штивал до тошноты уголь, но я не слышал ни одной жалобы. При такой системе очень скоро выделяются наиболее усердные работяги, и на них — увы! — ложится чрезмерная нагрузка. При этом и офицеры, и учёные должны заниматься своими непосредственными делами, чудом находя на всё время.
На первых порах после выхода в море тяжёлой работы было так много, что мы очень скоро выдыхались. Тогда-то я впервые заметил, каким тактом наделён Уилсон, как быстро он вникает в разные мелочи, от которых зависит очень многое. В то же время его трудолюбие было примером для всех. Такой же работоспособностью обладал и Пеннелл.
40
Здесь и далее, если не указано иное, стихи в переводе Ю. А. Игнатьевой. — Ред.