Страница 11 из 22
— Простите меня,— обращаюсь я к своим друзьям,— побудьте в моем кабинете, пока я переговорю со Стариком... Нас ждут великие дела. Я предчувствую это!
— Как, прямо сейчас? Но ведь уже два часа нового дня,— заводит свою пластинку младенец Пино.
— Железо куют, пока оно горячо! — упрекаю я его.
Спрашиваю по телефону, сможет ли меня принять шеф.
«Он ждет вас»,— отвечают мне.
* * *
Что меня больше всего подкупает в Старике, так это его горение в работе. В критических ситуациях он практически не покидает свой кабинет. Мраком покрыта его личная жизнь. И даже иногда начинаешь сомневаться, есть ли она у него. Я никогда не видел рядом с ним женщину. Иногда мне хочется привести в его кабинет обнаженную Софи Лорен, чтобы понаблюдать за его реакцией.
Конечно же, в данный момент подобные мысли в моей голове отсутствуют.
Он заботливо усаживает меня в кресло.
— Хорошая работенка, Сан-Антонио, правда!
— Да,— соглашаюсь я, глядя ему прямо в глаза.— Правда я считаю, что вы не были правы, когда настаивали на выжидательной позиции по отношению к действиям Гранта.
Старик проглатывает мои слова, как касторовое масло. Но гримаса не задерживается долго на его лице. Он благородный человек и умеет признавать свои ошибки, хотя сам их никогда за собой не замечает.
— Итак, где мы находимся? — спрашивает он.— Что вы узнали?
Я скрещиваю свои натруженные руки на животе.
— Второй сторож завода только что признался нам, что это он, подкупленный Грантом, отключил на заводе сигнализацию.
— И что эта новость нам может дать?
— Она проливает свет на некоторые детали дела.
— Например?
— Начнем все с самого начала, как вы рекомендуете делать нам... У нас есть взломщик сейфов, вор, убийца. Это итальянец Диано, скрывающийся во Франции от собственных властей. Он является давним сотрудником Гранта, который и сейчас хотел «воодушевить» его на ограбление сейфа авиазавода.
— Все правильно,— кивает головой Старик.
Отрицать было бы непростительно, так как это только бы удлинило срок расследования. Я продолжаю:
— Диано противится, или делает вид, что противится воле Гранта... Мы уже не узнаем об этом. Впрочем, это неважно — был ли он сообщником Гранта или выполнял нашу волю.
Старик перехватывает инициативу и продолжает:
— Грант знал, что мы позволим Диано выполнить его задание, так как понимал, что для нас это единственная возможность не потерять след, ведущий к шпионской организации. Диано вскрывает сейф...
— Но ничего из сейфа не уносит,— заканчиваю я его фразу.
Брови шефа ползут вверх.
— Как это, ничего? Вы же сами сказали, что видели пустой сейф после того, как там побывал Диано.
— Видел!.. Но карманы Диано тоже не были полными!.. Припрятать документы, вынесенные с завода, он не мог, так как я наблюдал за ним от двери до самого рокового выстрела Гранта...
— А не мог ему помочь в этом деле сторож Бурже?
— Нет... Это такой жалкий и бездарный притвора, что хитрый лис Грант ни за что не доверил бы ему секретные бумаги.
— Наверное, вы правы,— соглашается Старик.
Некоторое время он молчит, любуясь безупречным видом
манжет с позолоченными запонками. Затем своим спокойным голосом, похожим на журчанье ручья среди высоких трав, подводит итог:
— Итак, Диано вскрывает сейф. После этого Грант убивает его, будучи уверенным, что у итальянца нет никаких секретных документов.
— Именно так. А убивает только для того, чтобы он не мог сообщить нам о том, что сейф пуст.
— Абсолютно точно.
Мы как бы играем в теннис со Стариком. И я уверен, что по своим пассам не уступаем чемпионам мира. Так может, на Кубок Дэвиса нас?
— Но зачем тогда разыграна вся эта мизансцена, если документы исчезли еще до воровства? Зачем привлекать внимание криминальной полиции, сил безопасности? Зачем играть жизнью людей? — задает риторические вопросы босс.
Я улыбаюсь.
— На этот счет у меня есть соображение, патрон...
— Интересно?
— Документы похитили те, кто имеет свободный доступ к ним! Они и разыграли вместе с Грантом такой насыщенный психологический спектакль, чтобы отвести от себя подозрения... Понимаете?
Он щелкает пальцами. Это значит, что он доволен и полон энтузиазма продолжать начатое расследование. Шеф редко так открыто проявляет свои эмоции. Вообще-то он спокойный человек: ему даже можно сунуть в штаны подожженный взрывпакет, но он и бровью не поведет.
— Вы на правильном пути, Сан-Антонио! В добрый час, друг мой!
Его друг! Расчувствовался наш босс! Сейчас он подергает меня за ухо и скажет, что очень доволен мной.
Приятно все-таки. Что поделаешь, тщеславие — сильнейший рычаг наших успехов в жизни.
Я поднимаюсь, собранный словно пружина.
— Надо идти, патрон!
— Естественно, вы держите меня в курсе дела,— говорит на прощание Старик.
— Естественно, шеф.
* *
Вернувшись в кабинет, нахожу великолепный тандем Пинюш-Берю в состоянии марафонского погружения в сон. В отношении сна и красного вина для них не существует никаких сдерживающих факторов. И на этом поприще у них уже большой стаж.
Усевшись в полуразваленное кресло, Берю положил ноги на стол, надвинул на глаза шляпу... Ноги его парят, словно лошадь, только что выигравшая приз Триумфальной Арки! Носки его дырявые, но так как они черного цвета, то это не очень заметно.
Пино же спит, оседлав стул и положив голову на стол.
Резким движением тяну стол на себя. Оба сони оказываются на полу. Это мгновенно пробуждает их. Они вскакивают на ноги, голося дуэтом о том, что жизнь для них становится невыносимой. Я приказываю им следовать за мной, и они подчиняются моей воле.
Уже в коридоре я останавливаю Берю.
— Толстяк, ты бы одел все-таки туфли. В общество ведь идем!
Он замечает свой промах и возвращается в кабинет. Я иду следом за ним.
Наблюдая за Берю, начинаю разговаривать сам с собой:
— Ты только посмотри на эти изящные лапти в витрине магазина... Какого же они размера? Наверное, шестьдесят четвертого, как на великане Атласа[21]. Правда, Толстяк?
Он пожимает плечами.
Я продолжаю:
— Бедные туфли! Им столько досталось, они столько прошли, что если бы могли ходить самостоятельно, то ходили бы только строевым шагом!
— Говори, говори,— ворчит Берю.— Когда я выйду на пенсию, то в них с благодарностью еще походит один мой знакомый комиссар! И сочтет это за великую честь для себя!
Обмениваясь светскими шуточками, мы выходим из кабинета. Пино, словно мерин, спит стоя у двери.
Часы на пожарной каланче показывают ровно три утра, когда мы останавливаемся перед виллой, где живет Консей, главный инженер завода.
— Такое впечатление, что в доме ни души,— замечает Пино.
— Сейчас я это проверю. Вы вдвоем остаетесь в машине. Если я через год и один день не выйду к вам, то только тогда поинтересуйтесь в морге, имеются ли там свободные места.
Рядом с калиткой гараж. Я без особого труда проникаю в него и сталкиваюсь нос в нос с капотом довольно редкой, но престижной у нас, маркой американского автомобиля. Двигатель еще теплый. Значит, владелец поставил автомобиль в гараж совсем недавно.
Довольный первым открытием, я через небольшую незапертую дверь из гаража попадаю во двор владения Консея. В два прыжка преодолеваю расстояние от гаража до крыльца; еще два прыжка, и я на нем. Дверь заперта на ключ.
Благодаря своему «сезаму» я довольно быстро оказываюсь в холле, освещенном луной. Осторожно поднимаюсь по деревянной лестнице на второй этаж, не в силах заставить не скрипеть ее ступеньки.
Решаю заглянуть в первую же комнату. Дверь открывается без ключа. Узким лучом фонарика исследую интерьер. Это спальня. Пустая кровать... Все понятно! Но поздно: меня шарахают по голове. Чем-то холодным... Чем-то стальным... Чем-то круглым...
Мне удается устоять на ногах. Как только иссякает поток искр из моих глаз, я пытаюсь медленно повернуться лицом к агрессору.